ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Пентаур тоже вскоре покинул хижину парасхита. Погруженный в раздумье, шел он по горной тропе к храму, порученному ему верховным жрецом Амени.
Он чувствовал, что для него настали безрадостные и суровые времена.
Храм, в котором он отныне стал хозяином, был выстроен великой царицей Хатшепсут [] в честь богини Хатор и посвящен памяти самой царицы.
Жрецы этого храма пользовались особыми правами, записанными в специальных грамотах, и до сего времени права эти неукоснительно соблюдались. Сан жреца передавался по наследству от отца к сыну, и главного жреца здесь выбирали большинством голосов.
А вот теперь главный жрец лежал при смерти, и Амени, в чьем ведении находился храм, не спросив согласия жрецов, назначил на его место Пентаура.
С большой неохотой приняли жрецы навязанного им властью Амени начальника. Они выступили против него сплоченными рядами, как только стало ясно, что Пентаур намерен ввести строгие порядки и искоренить целый ряд злоупотреблений, ставших здесь вполне обычными.
Так, например, петь гимны восходящему солнцу жрецы поручили прислужникам. Пентаур тотчас же потребовал, чтобы по крайней мере младшие жрецы принимали участие в пении утренних гимнов, и стал сам руководить хором. Жрецы вели бойкую торговлю щедрыми дарами, приносимыми на алтарь богини, а их новый глава строго-настрого запретил это. Не терпел он и гнусного вымогательства, а здесь, как правило, прибегали к этому средству в отношении боязливых женщин, -посещавших храм богини Хатор гораздо чаще всех других храмов.
Молодой поэт, которого в Доме Сети приучили к строгой взыскательности к самому себе, к исполнительности и порядку, воспитав его в духе высокой нравственной чистоты, был проникнут глубоким сознанием достоинства своего сана. Он привык с неукротимым рвением восставать против всяческой лености духа и тела. Все это с самого начала породило в нем глубокое отвращение к привольной и праздной жизни своих подчиненных, к их лживости и лицемерию. А после того как посещение хижины парасхита открыло ему глаза на все тяготы и горести простых людей, он решил во что бы то ни стало пробудить свой храм к новой жизни.
Он был твердо убежден, что шайка лодырей и обманщиков, над которыми он поставлен, призвана вливать утешения в тысячи истерзанных горем сердец, осушать целые потоки слез и вселять надежду в отчаявшихся. Это убеждение и толкало его на самые решительные меры.
Вчера он видел своими глазами, как жрецы его храма с холодным безразличием выслушивали и жалобы покинутой жены, и сетования обманутой девушки, и мольбы молодой женщины, лишенной счастья материнства, и просьбы озабоченной матери, и вздохи одинокой вдовы. По лицам жрецов он видел, что они думают лишь только об одном: как бы использовать горе этих людей и выманить у них подарки для богини Хатор, или, вернее, набить свои карманы и животы.
И вот сейчас он снова приближался к тому полю, где ему предстояло выдержать немало жестоких сражений.
Перед ним лежал величественный храм, подымавшийся над долиной четырьмя террасами, и его прекрасные очертания четко рисовались на фоне охватывавшей его полукругом высокой отвесной стены из желтоватого известняка.
На тщательно выложенных постаментах стояли исполинские каменные ястребы с символами жизни, олицетворявшими сына богини – Гора, который заставляет снова расцвести все увядающее и воскрешает все умирающее.
На каждой террасе находились открытые с восточной стороны залы, и каждый из них был обнесен двадцатью двумя древними колоннами. На задних стенах были прекрасные картины и надписи, высеченные по камню резцом художника; они рассказывали о великих деяниях Хатшепсут, совершенных ею с помощью фиванских богов.
Здесь были и корабли, посланные ею в Пунт [], чтобы обогатить Египет сокровищами Востока, и доставленные в Фивы чудесные дары Аравии; дома жителей страны благовоний и рыбы Красного моря были изображены четко и правдиво.
На третьей и четвертой террасе лепились к скалам небольшие строения, возведенные Хатшепсут и ее братьями – Тутмосом II и Тутмосом III. Перед ними высились высеченные в граните ворота. Здесь происходили омовения, здесь поклонялись статуям богини, приносили жертвы духу царицы и исповедовали знатных богомольцев.
В одной из боковых пристроек содержались священные коровы богини.
Подойдя к Главным воротам храма, Пентаур стал свидетелем безобразной сцены, наполнившей гневом его душу.
Какая-то женщина просила впустить ее во двор, чтобы она могла помолиться у алтаря богини за своего тяжело больного мужа, но толстый привратник грубо гнал ее прочь.
– Видишь, что там написано! – кричал он, указывая на надпись над воротами. – Этот порог может переступить лишь тот, кто чист. А для очищения человека надо окурить благовониями.
– Так взмахни же кадильницей и возьми за это серебряное кольцо – больше у меня ничего нет, – умоляла женщина.
– Одно кольцо! – возмутился привратник. – Выходит, богиня должна из-за тебя пойти по миру? Зерна анта [], что идут на окуривание, стоят в десять раз дороже!
– Но у меня больше ничего нет, – повторяла женщина. – Мой муж, за которого я пришла помолиться, болен. Он не может работать, а мои дети…
– И ты собираешься кормить их, отняв у богини ее законную лепту? – спросил привратник. – А ну, живо, три кольца – или я запираю ворота!
– Сжалься, – со слезами взмолилась женщина. – Что станет с моим мужем, если Хатор не поможет ему?
– Неужто богиня обязана давать ему лекарство? – спросил привратник. – У нее заботы поважнее, чем лечить нищих. К тому же это вовсе не ее дело. Отправляйся к Имхотепу [], или к самому великому Техути [] – они помогают больным. А здесь не лечат.
– Я прошу лишь утешения в горе, – рыдая, сказала женщина.
– Утешения? – рассмеялся привратник, ощупывая взглядом округлые формы молодой женщины. – Утешение ты можешь получить и за более дешевую плату!
Женщина побледнела и гневно оттолкнула протянутую к ней руку.
В это мгновение между ними встал взбешенный Пентаур. Воздев к небу руки, он благословил склонившуюся ниц женщину и произнес:
– Богиня сама нисходит к тому, кто возносит ей искреннюю молитву. Ты чиста, войди во двор!
Едва успела женщина скрыться в воротах храма, как Пентаур повернулся к привратнику:
– Так вот как вы служите богине? – воскликнул он. – Вот как используете разбитые горем сердца? Давай сюда ключи! Ты лишен своей должности и завтра же отправишься пасти гусей богини Хатор!
Привратник завыл и упал на колени, но Пентаур, отвернувшись от него, вошел во двор храма и стал подниматься по ступеням в свои покои, расположенные на самой верхней террасе.
По дороге ему попадалось много жрецов. Одни просто отворачивались от него; другие, громко чавкая, что-то жевали, притворяясь, будто его не замечают. Объединившись, они решили любыми средствами выжить ненавистного им главного жреца.
Войдя в свои покои, роскошно убранные еще для его предшественника, и надевая новое облачение, он с грустью сравнивал свое прошлое с настоящим.
На какое горькое разочарование обрек его Амени!
Здесь, куда бы он ни взглянул, его всюду встречала тупая злоба и недоброжелательство. А в Доме Сети его на каждом шагу восторженно приветствовали сотни мальчиков, они доверчиво цеплялись за его одежды. Там, окруженный уважением и больших и малых, он был уверен, что каждое его слово падает на благодатную почву. Высказывая свои мысли, он чувствовал, как эти мысли обогащаются и приобретают ясность в беседах с товарищами и наставниками, наполняя его духовную жизнь новым смыслом. "Новизна исполнена таинственного очарования, – говорил он себе, – но как тяжело все же лишиться привычного!"
Он мысленно перебирал события недавних дней. Вот перед ним возник образ Бент-Анат, он становился все живее и прекраснее. Сердце его сильно забилось, кровь стремительно потекла по жилам, и, закрыв лицо руками, он стал вспоминать каждое движение царевны, каждое ее слово. "Я готова во всем следовать за тобой", – сказала она ему возле хижины парасхита. И теперь Пентаур задавал себе вопрос: достоин ли он быть ее руководителем в жизни?