* * *
Отец Сары работал в небольшой загроможденной комнате. Вдоль двух стен стояли полки, сплошь заставленные глиняными табличками. Письма, контракты, счета, - все, что делало из Ишби Сум-Узура человека, которого боялись и уважали.
На длинном столе из эбенового дерева слуга вдавливал в матрицу глиняный шар. Рядом с ним стояли ящики со свежей глиной, прикрытые влажным полотном, бронзовые ножи, стаканы с большими и маленькими перьями для письма на глине. С другой стороны стола писец ловкими точными пальцами вырезал на глине слова.
Сара услышала голос отца, диктовавшего писцу:
- …муж может прийти в дом и жить в нем как желанный сын…
Сара нарочито громко хлопнула дверью.
- Дочь моя!
Под длинной черной, аккуратно завитой бородой, двойной подбородок отца раздулся от удовольствия. Ишби Сум-Узур сделал слугам знак удалиться. Писец и его помощник быстро набросили влажное полотно на недоконченную работу и исчезли, несколько раз низко склонившись перед Сарой. Ишби Сум-Узур широко развел руки, повторяя слова, которые лились из его уст, как мед:
- Моя дочь, моя первая дочь, которую я выдаю замуж?
- Я рада видеть тебя, отец.
Это было правдой. Она всегда была рада встрече с отцом.
Нельзя сказать, чтобы ее отец был необыкновенно красивым мужчиной. Он был чуть выше Сары, и его плотное тело свидетельствовало о недостатке физических упражнений, а также о склонности к обильной пище. Пиры он любил устраивать по любому поводу. Но он обладал той привлекательной осанкой, которую дают могущество и принадлежность к благородному роду Ура. Глаза его, густо подведенные сурьмой, выражали уверенность человека, не сомневающегося в своей силе и привыкшего к повиновению. Сегодня он был одет в изумительной красоты тунику, отороченную разноцветной вышивкой, с серебряными желудями - знаками отличия чиновников первого ранга. Рядом с его нарядом, платье Сары, хоть и из тонкого полотна, выглядело почти простым.
Сара гордилась своим отцом, гордилась тем, что она его дочь и, хотя ее старший брат Киддин был первым ребенком Ишби Сум-Узура, Сара не сомневалась в том, что она была первой в его сердце. И она очень любила получать тому доказательства с его стороны.
Она склонилась перед ним в почтительном приветствии, может быть и несколько преувеличенном, но вызвавшем довольное похмыкивание отца.
- Как ты красива, дочь моя. Эжиме сказала, что ты хорошо вела себя в красной комнате. Молодец. Я доволен тобой. А ты, ты довольна мной?
Сара вдохнула аромат мирта, которым он щедро надушился, и в ответ только взмахнула ресницами.
- И это все? Я велел выстроить для тебя самую прекрасную комнату во всем доме, и это вся твоя благодарность?
- Мне очень нравится комната, отец мой. Особенно кровать. Там все красиво. И сундук и платья. Все. Я обожаю тебя, отец.
- Но..? - вздохнул Ишби Сум-Узур, умевший читать в своей дочери, как на глиняных таблетках царских писцов.
- Но, дорогой отец, я ничего не знаю о муже, который придет туда. Может быть, от того, каким он окажется, моя кровать покажется мне не такой прекрасной, а моя комната мне покажется хуже глинобитной хибарки в нижнем городе.
От удивления брови Ишби Сум-Узура округлились, прежде чем то ли от жалобы, то ли от смеха затряслись желуди на его тоге.
- Сара! Сара, дочь моя! Ты так никогда и не изменишься?
- Отец мой, я только хочу знать, кого ты выбрал мне в мужья и почему. Разве я не имею на это права?
В голосе Сары не было ни слез, ни покорности. Напротив, Ишби Сум-Узур, различил в нем вибрирующие нотки, которые он хорошо знал. Он сам умел говорить таким тоном, когда ждал непреложного подчинения своим приказаниям.
Прикрыв глаза веками, он помолчал, как обычно делал это, чтобы произвести впечатление на своих подчиненных. Во дворе раздались приветственные крики. Очевидно, начинали съезжаться гости. Сара положила свою маленькую руку на большую кисть отца. Он выпрямился со всей торжественностью, на какую только был способен.
- Отец выбирает для своей дочери мужа по-своему собственному разумению. Тот, кого я выбрал для тебя, мне подходит. А раз он подходит мне, то он подойдет и тебе.
- Я только хочу увидеть его лицо.
- Ты вдоволь насмотришься на него за свою супружескую жизнь.
- А если он мне не понравится?
- Замужество - не каприз. Мужа выбирают не потому, что у него красивый нос.
- Кто говорит о носе? Разве не ты научил меня распознавать судьбу человека по его лицу и походке?
- Вот и доверься мне. Я сделал хороший выбор.
- Отец, пожалуйста!
- Хватит! - уже по-настоящему рассердился Ишби Сум-Узур. - Ты что вообразила? Что я поведу тебя к нему, чтобы ты рассмотрела его лицо? Да защитит меня Могущественный Эа! Может быть, ты хочешь, чтобы я разослал по всему городу глашатаев, чтобы они сообщили всем, что Ишби Сум-Узур передумал, что он больше не выдает свою богиню-дочь замуж, потому что ей не нравится муж, которого он ей выбрал!.. Сара! Сара!.. Не гневи богов своими глупостями.
Он отвернулся, в бешенстве схватил свежую глиняную табличку, над которой только что работал его писец, и потряс ее перед лицом Сары.
- Вот это твой брачный контракт. Через семь дней она вернется ко мне, и на ней будет стоять печать твоего мужа и его отца. Семь дней будет продолжаться праздник, песни и моления, что мне обойдется в две тысячи тонн ячменя! Семь дней, в течение которых у моей дочери будет только одно право - быть красивой и улыбаться.
Голос его поднялся до крика, и последние слова он бросил с таким гневом, что они разнеслись по всему двору. Отец швырнул табличку на стол, аккуратно поправил соскользнувшую с плеча тунику.
- Прорицатель ждет нас. Будем надеяться, что он не обнаружит во внутренностях барана никакой катастрофы.
* * *
Прорицатель был таким худым и старым, что тело его едва обрисовывалось под тогой. Тщательно причесанные и намасленные волосы и борода падали на плечи и грудь. На лице его, словно отшлифованные камни, светились черные зрачки.
Сара, стоявшая рядом с отцом и старшим братом Киддином, плечами ощущала их горячие тела и слышала их дыхание. Время от времени Киддин бросал на нее взгляды, которые она предпочла не замечать. Киддин не скрывал, что слышал крики отца и, когда он присоединился к ним в храме, на губах его играла весьма красноречивая улыбка. Сара догадывалась, о чем он думал, как если бы Киддин сам прошептал ей на ухо: "В этот раз, сестра, отец выдержал и не уступил твоим капризам! Давно пора! Ты все еще воображаешь, что ты его любимица?"
Оставалось надеяться, что боги будут благосклонны к ней. И что отец не выбрал ей мужа, надменного и хвастливого, как Киддин! Иначе она не выдержит и дня!
Сара отбросила эти мысли. Она не должна думать ни о чем плохом, когда прорицатель начинает церемонию. Наоборот, она должна открыть свое сердце оракулу могущественных Небесных Сил. Пусть они увидят ее такой, какая она есть! Пусть сделают так, чтобы ее муж был человеком, который взлелеет все, что в ней есть лучшего!
Она выпрямилась, расслабила пальцы, подняла лицо, чтобы прорицатель лучше видел ее. Она с трудом выносила едкий запах кедровых щепок, которые тот бросал на горящие угли небольшого очага. Все отверстия храма были закупорены, и в помещении было темно. Восковые свечи освещали только стол, на котором стояли статуи и жертвенник, посвященный семейным предкам. Прорицатель разложил три бараньих печени у ног статуй предков Ишби Сум-Узура. Повернувшись спиной, он бормотал слова, которых никто из присутствующих не понимал, стараясь тем не менее не нарушать его священнодействия. В первом ряду стояли Сара, ее отец и брат. Чуть поодаль расположилось полдюжины близких родственников и двое или трое приглашенных. При входе в храм Сара, в гневе от того что ей не удалось заставить отца уступить, даже не ответила на их ободряющие улыбки. Но сейчас каждый из них старался не раскашляться от дыма, от которого кололо глаза, и щипало в горле.
Прорицатель собрал все три печени на один большой поднос, сплетенный из ивовых веток, повернулся и пошел прямо к Саре и ее отцу. Сара не могла удержаться и уставилась на внутренности, с которых стекала тонкая струйка еще горячей крови. В храме раздался сильный и чистый голос прорицателя.
- Ишби Сум-Узур, верный слуга, ты, чье имя означает "Сын, спасающий свою честь", я положил печень перед твоим отцом. Я положил печень перед отцом твоего отца, я положил печень перед твоими прародителями. Я попросил их предстать перед прорицателем. Ишби Сум-Узур, ты узнаешь то, что знают они.
Худое лицо прорицателя оказалось прямо перед Сарой. Его кислое дыхание заставило Сару отпрянуть, но безжалостная руку Киддина вернула ее на место. В глубоком молчании барю ощупывал каждую черточку ее лица. Губы его от сосредоточенности подобрались, как у дикой кошки. Сара, словно завороженная, смотрела на его ярко-белые десны, слишком раздвинутые желтые зубы, стараясь не проявить своего отвращения и страха. Вокруг не слышно было ни одного звука, кроме потрескивания углей.
Неожиданно барю поднес поднос с внутренностями к груди Сары, которая схватилась за его края. Поднос оказался тяжелым, тяжелее, чем ей казалось, и Capa едва удержалась от того, чтобы не опустить глаза при виде живой ярко-красной плоти.