"Я слышал: дух погибшего от руки убийцы жаждет справедливости и является на землю в зримом облике", - подумал Вивальди, но тут же подавил эту смутно забрезжившую мысль; хотя воображение его и тяготело ко всему чудесному и сам он склонен был разделять представления, каковые, усиливая и умножая все способности души, порождают в ней чувствования, причастные к самому высокому, все же теперь юноша воспротивился этой своей склонности и отверг ужасавшее его нелепое предположение. С крайним нетерпением дожидался он возобновления допроса; особенно его занимало, как поведет себя теперь монах.
Когда члены трибунала пришли наконец к соглашению относительно дальнейшей процедуры, первым был вызван Скедони - на предмет опознания обвинителя. Обратился к нему тот же самый инквизитор, который ранее допрашивал Вивальди:
- Отец Скедони, монах обители Спирито-Санто в Неаполе, в миру именуемый Ферандо, граф ди Бруно, ответьте на предложенные вам вопросы. Известно ли вам имя человека, выступающего сейчас вашим обвинителем?
- Я не отзываюсь на титул графа ди Бруно, - ответил духовник, - но могу заявить, что этот человек мне известен. Его зовут Никола ди Дзампари.
- Какое положение он занимает?
- Он принадлежит братии доминиканского монастыря Спирито-Санто. О семействе его я знаю мало.
- Где вы с ним виделись?
- В Неаполе, где он проживал в течение нескольких лет под одним кровом со мной, когда я находился в монастыре Сан-Анджоло, а затем в монастыре Спирито-Санто.
- Вы обитали в монастыре Сан-Анджоло?
- Да, - подтвердил Скедони. - Именно там мы сошлись с ним на основе взаимной дружеской доверительности.
- А теперь считаете свое доверие обманутым? - спросил инквизитор. - И несомненно, раскаиваетесь в собственной опрометчивости?
Проницательный Скедони вовремя заметил расставленную инквизитором ловушку.
- Я сокрушаюсь о том, что столкнулся с неблагодарностью, - спокойно ответил он, - все то, что я ему доверил, вполне невинно и не дает мне теперь повода для раскаяния.
- Выходит, упомянутый Никола ди Дзампари обнаружил по отношению к вам неблагодарность? Вы оказывали ему какие-то услуги?
- Причину его вражды мне нетрудно объяснить, - явно уклоняясь от ответа, заметил Скедони.
- Объясни же, - сурово приказал монах.
Скедони заколебался: его очевидно смущало какое-то
внезапно пришедшее в голову соображение.
- Заклинаю тебя именем твоего почившего брата, - проговорил монах, - открой причину моей вражды к тебе!
Вивальди, пораженный тоном, каким монах произнес эти слова, впился в него взглядом, однако совершенно не мог понять, какие чувства выразились на его лице.
Инквизитор потребовал от Скедони объяснений; тот не смог ответить немедленно, но, взяв себя в руки, сказал:
- Я обещал моему обвинителю по имени Никола ди Дзампари содействовать его повышению в сане с помощью капитала, которым тогда располагал, - правда, он был невелик. Некоторые привходящие обстоятельства внушили мне уверенность, что я смогу сделать даже больше, чем обещал. Окрыленный надеждами, он ждал их осуществления - и вдруг потерпел жестокое разочарование, ибо я сам был обманут, положившись на человека, который доверия не заслуживал. Досаде раздраженного неудачника я и приписываю это несправедливое обвинение.
Скедони умолк, и на лице его появилось выражение неудовольствия и беспокойства. Его противник по-прежнему молчал, но на губах его заиграла улыбка злобного торжества.
- Вы должны также назвать оказанные вам услуги, - заявил инквизитор, - важность которых была соизмерима с обещанным вами вознаграждением.
- Эти услуги были неоценимы для меня, - проговорил Скедони после минутного колебания, - хотя ди Дзампари они ничего не стоили; я находил утешение в его дружеском сочувствии и понимании, и благодарность говорила мне, что за это отплатить нельзя.
- Дружеское сочувствие? - воскликнул главный инквизитор. - Нас заставляют поверить, будто человек, возводящий лживое обвинение столь страшного свойства, способен вместе с тем проявлять сочувствие и дружбу? Вам следует признать, что вы обещали ди Дзампари награду за услуги далеко не такие бескорыстные; в противном случае мы должны признать его обвинение справедливым. Ваши утверждения непоследовательны - и доводы слишком легковесны: они никого не могут убедить.
- Я сказал правду, - высокомерно бросил Скедони.
- Когда именно? - спросил инквизитор. - Одно ваше утверждение противоречит другому!
Скедони молчал. Вивальди терялся в догадках, чем вызвано это гордое молчание - сознанием правоты или же раскаянием.
- Судя по вашим показаниям, - продолжал инквизитор, - неблагодарность проявили именно вы, а не ваш обвинитель: ведь он относился к вам с добротой, оставшейся с вашей стороны без ответа! Что еще вы имеете сказать?
Скедони безмолвствовал.
- Итак, других объяснений у вас нет?
Скедони склонил голову. Инквизитор потребовал затем объяснений у монаха.
- Мне нечего объяснять, - со злобным торжеством произнес тот, - обвиняемый все объяснил за меня!
- Следовательно, мы должны заключить, что он сказал правду - и вы действительно монах из монастыря Спирито-Санто в Неаполе? - спросил инквизитор.
- Вам, святой отец, - ответил незнакомец проникновенно, - лучше знать об этом.
Вивальди с волнением вслушивался в их разговор.
Инквизитор поднялся с кресла и торжественно провозгласил:
- Тогда я заявляю, что вы не принадлежите монастырской братии Неаполя.
- Из ваших слов, - негромко сказал главный инквизитор, - я заключаю, что вы считаете отца Скедони виновным.
Голос инквизитора был таким тихим, что Вивальди не смог ничего разобрать. Ответ инквизитора на слова незнакомца поверг его в полное недоумение. Вряд ли, думал юноша, инквизитор отважился бы на столь безапелляционное утверждение, если бы полагался только на свои догадки; удивило Вивальди и то, что тот, как выяснилось, знаком с ди Дзампари, хотя держался с ним как с чужим. Вивальди был поражен этим не меньше, чем если бы обнаружил в инквизиторе столь же бесхитростный характер, как у себя самого. С другой стороны, сам он так часто встречал ди Дзампари в крепости Палуцци в облачении монаха, что не решился бы оспаривать свидетельство Скедони.
- Ваши показания, - обратился инквизитор к Скедони, - мы полагаем отчасти ошибочными; ваш обвинитель - вовсе не монах из Неаполя, а служитель священнейшей инквизиции. Исходя из этого, мы должны подвергнуть сомнению и все остальное.
- Служитель инквизиции! - вскричал Скедони с непритворным изумлением. - Преподобный отец, я поистине ошеломлен вашими словами. Вы обмануты! Каким странным бы это ни казалось, но, поверьте мне, вы обмануты! Вы не доверяете моим утверждениям - и я больше ничего не скажу. Однако спросите синьора Вивальди, спросите у него - разве не сталкивался он совсем недавно, и причем не один раз, с моим обвинителем в Неаполе, когда тот был в монашеском одеянии?
- Я встречался с ним в развалинах Палуцци, близ Неаполя, и он был одет как монах, - поспешил подтвердить Вивальди, не дожидаясь, когда к нему обратятся с вопросом, - и этому сопутствовали обстоятельства не менее странные, нежели те, что сопутствуют ему здесь. Однако, сделав это откровенное признание, я требую, чтобы вы, отец Скедони, ответили на вопросы, которые я дерзну предложить высокому трибуналу. Откуда вам известно, что я часто встречал ди Дзампари в Палуцци? И были ли вы заинтересованы в его столь загадочном со мной обращении?
На эти вопросы, прозвучавшие вновь от лица трибунала, Скедони, однако, ответить не соизволил.
- Остается заключить, - промолвил главный инквизитор, - что обвиняемый и обвинитель некогда были сообщниками.
Инквизитор возразил, что это не вполне очевидно - и что Скедони, напротив, задавал только что свои вопросы в состоянии, близком к отчаянию (последнее замечание показалось Вивальди довольно странным в устах инквизитора).
- Пускай сообщниками, если вам угодно, - проговорил Скедони с поклоном, не обратив внимания на реплику инквизитора, - вы можете назвать нас и так, но повторю: мы были друзьями. Поскольку для внутреннего моего спокойствия мне необходимо дать более подробное истолкование существовавшей между нами близости, я готов признать, что мой обвинитель исполнял время от времени мои поручения - и, в частности, содействовал мне в сохранении чести и достоинства одного знатного неаполитанского семейства - семейства Вивальди. А вот здесь перед вами, - Скедони указал на Винченцио, - стоит наследник этого древнего рода, ради благоденствия которого я столь усердно трудился!
Вивальди ошеломило это признание Скедони, хотя отчасти он и подозревал истину. Монах, как он понял, и был тем, кто оклеветал Эллену; он послужил недостойным орудием для достижения целей маркизы и удовлетворения честолюбивых замыслов Скедони; во всяком случае, необъяснимое поведение монаха в крепости Палуцци стало теперь понятным. В Скедони Винченцио теперь видел своего тайного недоброжелателя и гонителя - заклятого врага, который, как он полагал, способствовал заточению Эллены. При одной этой мысли кровь бросилась Вивальди в голову; забыв об осторожности и благоразумии, он пылко заявил, что признания Скедони изобличают духовника как скрытого обвинителя - и его самого, и Эллены ди Розальба; юноша призвал членов трибунала тщательно вникнуть в мотивы, побудившие монаха к доносу, и выслушать затем на особом заседании все, что он сам посчитает возможным открыть.
На это главный инквизитор ответил, что просьба Вивальди не останется без внимания, и распорядился продолжить расследование дела.
Инквизитор обратился к Скедони со следующими словами: