несколько ступеней, но заколебался и снова застыл на месте. "Свет ее потревожит, - подумал он, - лучше обойтись без лампы. Но тогда…" Поразмыслив, монах решил, что в потемках не сможет нанести удар точно, и оставил лампу при себе, но все же спустился, чтобы приказать Спалатро не сходить с места, пока не дождется сигнала, но, когда раздастся зов, тотчас подняться наверх.
- Я послушаюсь вас, синьор, но обещайте, что не позовете меня, пока все не будет кончено.
- Обещаю. А теперь помолчи!
Монах взошел по лестнице и приник ухом к двери: в комнате было так тихо, словно смерть уже ступила за ее порог. Открыть дверь, к которой давно уже никто не притрагивался, оказалось нелегко; в прежние времена дверца открывалась бесшумно, но теперь приходилось опасаться, что стоит ее задеть - и она заскрипит. Не без усилий Скедони все же проник в помещение и убедился по царившей там тишине, что Эллена не проснулась. Несколько мгновений монах, пряча лампу за дверцей, оглядывал комнату, затем осмелился шагнуть вперед; лампу он прикрывал своим темным одеянием.
Приблизившись к постели, Скедони по едва слышному дыханию Эллены удостоверился, что девушка спит; мгновение - и монах уже стоял с нею рядом. Вероятно, глубокий, мирный сон охватил девушку, когда она прилегла на матрас, изнуренная горестями: на ее сомкнутых дремотой веках все еще поблескивала влага.
Внезапно Скедони заметил, что непорочное лицо Эллены озарила слабая улыбка. "Она улыбается прямо в лицо своему убийце! - с содроганием сказал себе монах. - Я должен спешить".
Скедони нащупал кинжал; несколько минут ушло на то, чтобы трясущейся рукой высвободить его из складок одежды; вслед за тем монах снова подошел ближе, готовясь нанести удар, но тут ему пришло в голову, что платье девушки может стать помехой, и он склонился, чтобы посмотреть, нельзя ли сдвинуть материю в сторону, не разбудив при этом будущую жертву. На лицо Эллены упал свет, и монах заметил, что улыбка исчезла - прежние видения сменились новыми, под ресницами выступили слезы и по чертам пробежала легкая судорога. Эллена что-то сказала! Скедони, опасаясь, что ее потревожил свет, резко отпрянул; решимость вновь покинула его, он прикрыл лампу, спрятался за пологом и стал прислушиваться. Но слова звучали глухо и невнятно, и стало ясно, что Эллена по-прежнему дремлет.
С каждым мигом отсрочки Скедони все больше овладевала тревога и отвращение к тому, что он задумал совершить. Всякий раз, как он намеревался вонзить в грудь девушки кинжал, невыразимый ужас удерживал его руку. Подобных чувств он от себя не ожидал; возмущаясь своей жалкой трусостью, он счел необходимым подкрепить свою решимость вескими резонами, и в его голове пронеслись следующие мысли: "Разве не сознаю я необходимости того, что предстоит совершить? Разве мое возвышение - а оно мне дороже жизни - не зависит от того, свершу ли я задуманное? Разве не ее любит этот юнец Вивальди? Неужели я позабыл церковь Спирито-Санто?" Эти соображения оживили его, мстительные помыслы укрепили его руку; откинув с груди жертвы батистовый покров, он уже занес кинжал для удара, но через мгновение, пораженный ужасом, застыл как статуя. Из груди его вырывалось затрудненное, хриплое дыхание, на лбу выступили холодные капли; казалось, монаху изменил разум. Немного придя в себя, Скедони наклонился, чтобы пристальней рассмотреть миниатюру, скрытую ранее под батистом. Один взгляд - и у Скедони почти не осталось сомнений в ужасной истине; в нетерпеливом стремлении узнать все до конца исповедник не подумал о том, сколь неосмотрительно он поступит, если покажется пленнице здесь, среди ночи, да к тому же с кинжалом в руке, и вскричал:
- Проснись! Вставай! Скажи, как твое имя? Говори же, быстро говори!
Эллена, пробужденная звуками мужского голоса, резко приподнялась и затем, обнаружив при тусклом свете лампы изможденный лик и дикий взгляд своего гонителя, вскрикнула и откинулась на подушку. Сознание не оставило девушку: решив, что настал ее смертный час, она собрала все силы, чтобы взмолиться о пощаде. Энергия ее чувства помогла ей подняться и броситься монаху в ноги.
- Смилуйтесь, о отец, смилуйтесь! - воскликнула Эл-лена дрожащим голосом.
- Отец? - взволнованно прервал Эллену Скедони, сделав видимое усилие, чтобы сдержать себя, а затем добавил с неподдельным изумлением в голосе: - Почему ты так испугалась?
Поглощенный новыми заботами и ощущениями, Скедони забыл и думать о злых намерениях, что привели его сюда, а заодно и о необычности своего поведения.
- Чего ты боишься? - повторил он.
- Сжальтесь, святой отец! - молила Эллена в отчаянии.
- Почему ты не говоришь мне, чей это портрет? - произнес монах, не сознавая, что задает этот вопрос впервые. - Чей это портрет? - повторил он громче.
- Портрет? - отозвалась Эллена в крайнем изумлении.
- Как он к тебе попал? Говори же быстрей - с кого он написан?
- Но для чего вам это знать?
- Отвечай на вопрос, - повторил Скедони с неожиданной суровостью.
- Я не могу отдать его, святой отец. - Эллена прижала портрет к груди. - Не отнимайте его у меня!
- От тебя не добьешься ответа! - воскликнул монах вне себя от волнения и отвернулся. - Похоже, ты от страха совсем потеряла голову.
Вслед за тем Скедони снова обратился к Эллене, сжал ее запястье и тоном отчаяния вновь задал тот же вопрос.
- Увы, он мертв, не то бы я сейчас так не нуждалась в защите! - Эллена отшатнулась и залилась слезами.
- Ты шутишь, - произнес Скедони, уставив на Эллену дикий взгляд. - Я требую ответа: чей это портрет?
Эллена взглянула на медальон, прижала его к губам и прошептала:
- Это мой отец.
- Твой отец, - глухо повторил монах, - твой отец! - И, содрогаясь, отвернулся.
Эллена глядела на него в изумлении.
- Я никогда не знала отцовской заботы и лишь недавно поняла, как я в ней нуждаюсь. Но теперь…
- Его имя? - перебил ее исповедник.
- Но теперь, - продолжала Эллена, - если вы не замените мне отца, к кому еще мне прибегнуть за покровительством?
- Его имя?
- Оно священно, ибо он был страдалец!
- Его имя? - в ярости повторил Скедони.
- Я поклялась никому не открывать его, отец.
- Говори, или ты умрешь, я этого требую - говори!
Эллена, вся дрожа, молчала; взглядом она молила монаха прекратить допрос, но Скедони не отступался.
- Его звали Маринелла, - произнесла Эллена наконец.
Скедони застонал и отвернулся; прошло несколько секунд, и он, едва справляясь с волнением, от которого его била лихорадка, поднял Эллену с колен.
- Где он обитал? - спросил монах.
- Отсюда неблизко.
Монах потребовал более ясного ответа, и Эллене пришлось нехотя дать его.
Скедони, как и прежде, с тяжким стоном отвернулся и стал молча ходить по комнате; тогда Эллена, в свой черед, пожелала знать, к чему клонятся эти расспросы и в чем причина его волнения. Монах, однако, не обращал на ее слова никакого внимания; всецело предавшись чувствам, он погрузился в глубокое молчание; он продолжал размеренно шагать взад и вперед по комнате, лицо его, наполовину скрытое капюшоном, было обращено долу.
Испуг Эллены постепенно уступал место удивлению, которое усилилось, когда Скедони приблизился к ней и она увидела слезы, накипавшие в его устремленных на нее глазах, и смягчившееся выражение его лица. Он уступил наконец зову сердца - Скедони, суровый Скедони лил слезы и вздыхал! Исповедник сел на матрас рядом с Эл-леной, взял ее руку, которую она в страхе пыталась отнять, и, овладев своим голосом, сказал:
- Несчастное дитя, перед тобой твой вдвойне несчастный отец! - Речь монаха перешла в стенания; он надвинул на лицо капюшон.
- Мой отец? - вскричала Эллена, не веря собственным ушам. - Мой отец? - Она устремила на монаха пристальный взгляд.
Скедони вначале не отозвался, но мгновение спустя поднял голову и произнес пристыженно:
- Зачем ты смотришь на меня с таким укором?
- Укорять вас? Укорять своего отца! - повторила Эллена, и в голосе ее зазвучала нежность. - За что же мне укорять своего отца!
- За что? - воскликнул Скедони, вскакивая на ноги. - Боже всемогущий!
Сделав движение, он споткнулся о кинжал, брошенный подле матраса, и в сердце его клинком вонзилась боль. Он быстро оттолкнул кинжал подальше с глаз. Эллена не заметила его, но от нее не укрылось затрудненное дыхание, смятение во взоре, поспешность, с какой Скедони принялся ходить по комнате; тоном, исполненным нежнейшего сострадания и тревоги, Эллена осведомилась, что его огорчило, и попыталась смягчить его муки. Душевные терзания монаха, казалось, лишь возрастали по мере того, как она старалась рассеять их; он то останавливался, чтобы посмотреть на нее, то снова срывался с места.
- Почему вы взираете на меня так жалостно, отец? - спросила Эллена. - Отчего вы так несчастливы? Откройтесь, чтобы я могла вас утешить.
При этих словах печаль и угрызения совести овладели монахом с новой силой; он прижал девушку к груди, и щека Эллены увлажнилась его слезами. Эллена заплакала, увидев, что он плачет, но вскоре в ней проснулись сомнения. Каковы бы ни были доказательства, убедившие Скедони в том, что между ними существуют родственные узы, Эллене он об этом не поведал ни слова. И как бы ни был силен заговоривший в Скедони голос природы, Элленой услышанный, этого было недостаточно, чтобы оправдать полное доверие к его утверждениям и без боязни принять его отеческие ласки. Эллена сделала движение, чтобы уклониться от объятий; в мгновение поняв ее, Скедони сказал:
- И ты можешь сомневаться в причине моих чувств? И этих знаков отеческой привязанности?