Тяжело дыша, он выталкивал одно слово за другим, а она стояла на коленях возле кровати и не знала, любит она его или ненавидит, отпугивает ее эта костлявая рука, простертая к ней из могилы, или ее притягивает к нему горячее желание вылечить его душу, вдохнуть в нее волю к жизни. Но одно она знала: весь ее опыт, приобретенный в Красном Кресте, не помог ей, когда она соприкоснулась с кровоточащей живой жизнью… особенно кровоточащей и живой, когда она выкарабкивается из трясины смерти.
Тео переспорила миссис Линдстром, вызвала сиделку и доктора Роллина - Роллина, специалиста по внутренним болезням.
- Парень в порядке. Только мало сил, чтобы бороться как следует. Постарайтесь подбодрить его, - сказал доктор Роллин. - Счет? Мой счет? Он же солдат, верно? Неужели вы думаете, мне самому тоже не хотелось в армию? Где еще найдешь столько интересных пациентов? Да. Признаюсь. И чтобы дураки отдавали мне честь. А пришлось остаться дома лечить глупых баб. Брать деньги солдата? Не приставайте ко мне, - ворчал он, складывая стетоскоп, закрывая сумку и стараясь отыскать шляпу, которую миссис Линдстром из вежливости припрятала.
Каждый день после работы Тео устало плелась в дом Линдстромов - чистенький, тщательно прибранный дом, где в гостиной стоял покрытый кружевной накидкой комод с позолоченной раковиной и двумя парадными фотографиями родственников из Норвегии. Она наблюдала, как Стэси возвращается к жизни. Его руки, желтые и высохшие, как у голодающего китайца, снова стали розовыми и крепкими. Суставы перестали выпирать из-под кожи.
Когда Тео так неожиданно увидела его в первый раз, ее захлестнула нестерпимая жалость. Выручили ее в равной мере его насмешки над собственной беспомощностью и его раздражительность. Хотя он сразу послал за ней, вначале ему, по-видимому, были неприятны все, кроме сиделки. В свинцовых пучинах боли ничто не имело для него цены, кроме покоя. Глоток холодной воды значил больше, чем война. И даже когда он снова стал доступен человеческим чувствам и с нетерпением поджидал прихода Тео, в их разговорах не было ничего интимного. Когда он уже был способен, не задыхаясь, произнести несколько слов, она сделала попытку возродить его мечты о богатстве, которые были ей так ненавистны.
В раздумье она посмотрела на него - один профиль на взбитой подушке, - затем произнесла притворно бодрым голосом:
- Ты теперь скоро вернешься в банк. Я уверена, они тебя повысят в должности. Ты еще когда-нибудь станешь директором этого банка.
Он прикрыл бескровные веки. Она подумала, что ему все безразлично. Она продолжала шумно его убеждать:
- Честное слово. Я уверена, у тебя будут деньги. Куча денег.
Его глаза раскрылись, засверкали:
- Деньги! Да! Чудесная штука!
- Да-а.
- На них покупают танки и снаряды и пищу для бездомных малышей. А мне… нужно немного - только на жизнь. Нет больше прежнего Стэси Линдстрома. - Он погрузился в то огромное, что происходило внутри него, в эту нирвану… клокочущую нирвану! - У меня есть мечты, большие мечты, но не о том, чтобы разгуливать по воскресеньям в визитке и новых перчатках.
Больше он ничего не добавил. Неделю спустя он сидел в постели, в белой, отороченной красной каймой ночной рубахе, какие носили еще его отец и деды, и читал.
Она с любопытством взглянула на книгу. Это был учебник разговорного французского языка.
- Ты что, опять туда собираешься? - спросила она как бы между прочим.
- Собираюсь, теперь мне это ясно.
Он откинулся на подушку, подтянул одеяло к подбородку и сказал спокойно: - Я еду обратно, чтобы воевать. Но не для того, чтобы продолжать войну. Я знаю теперь, в чем мое назначение. Руки у меня хорошие, и я легко нахожу общий язык с простыми людьми. Я еду обратно, чтобы восстанавливать разрушенное. Мы заново отстроим Францию. Я учусь - учу французский, строительное дело, огородничество. Я неплохой фермер… Помнишь, я всегда работал на ферме во время каникул.
Она видела, что вся скованность покинула его. Он снова стал прежний Стэси - властелин фургонов с Ред - Ривер. Словно и не было долгих лет мучительной душевной тревоги, и внезапно Тео охватила такая нежность к старому другу, что просто не стоило тратить время на размышления о том, любит ли она его. Они строили планы, изредка обмениваясь понимающей улыбкой.
Еще через неделю миссис Линдстром отвела ее в сторону.
До тех пор, впустив Тео и молча поздоровавшись с ней, она неизменно скрывалась на кухне. На ее анемичном лице никогда ничего нельзя было прочесть. Но в этот день, когда Тео выходила из комнаты, миссис Линдстром поспешила за ней следом.
- Мисс! Мисс Дьюк, можна покаварить с вами?
- Ну, конечно!
- Мальсик поправляесся, а? Он был секотня в корошнй вид. Я хошу, чтоб ви… - Лицо маленькой женщины было сурово. - Я не снай, как скасать это красиво, но если вы когда-нибудь… Я снай, он вам не пара, но он всегда носит с собой ваш картошка, и, может быть, теперь, когда он был такой храбрый сольдат… Может быть, ви его немноко полюбить, но… Я снай, я простой женщина из Старый Свет. Если ви с ним поженись, я буду стоять в сторона… не буду вам помехом. Ваш родитель богатый и… О, я даю, даю его вам, если вы его хотеть.
Хмурые глаза миссис Линдстром стали огромными, налились слезами. Ее пуританская грудь судорожно вздымалась. Она всхлипнула:
- У него только и разговор был, что вы: всекта, кокта он еще был маленький мальсик. Простите, что я сакаварил с вами про это, если вы его не хотеть. Я хотел, штоп ви знали - я все, все для него сделай. И для вас.
Она убежала на кухню, и Тео услышала, что она принялась чистить кастрюлю. Тео выскочила в противоположную дверь.
И в тот же вечер миссис Дьюк в деликатной светской форме совершила покушение на Линдстромов.
- Дорогая, не кажется ли тебе, что ты навещаешь этого Линдстрома несколько чаще, чем необходимо? Судя по твоим словам, он уже выздоравливает. Я надеюсь, твоя жалость к нему не приведет к каким-нибудь нелепым мыслям и сантиментам.
Тео рассмеялась:
- В наши дни некогда заниматься сантиментами. Я давно уже плюнула…
- Плюнула! О Тео!
- …на все это. Но вообще-то говоря… Стэси вполне годится для того, чтобы стать героем лирических стихов. Он был моим дружком, когда мы еще…
- Пожалуйста, не будь… так… вульгарна! Кроме того, Тео, как бы ты ни относилась к Стэси, потрудись представить себе, как будет выглядеть миссис Линдстром в этом доме.
Веселого, шутливого тона Тео как не бывало. Она вскочила. Она произнесла с пылкой, с истовой торжественностью:
- В этом доме?! Будь проклят этот дом!
Больше о Линдстромах не упоминалось. В этом не было надобности. Когда Тео прилетала вечером домой, радостно возбужденная работой, ходьбой и спорами со Стэси, брови миссис Дьюк не хуже слов выражали ее мнение.
Тео казалось, что отец смотрит на нее более сочувственно. Она перестала принимать мистера Дьюка как нечто привычное, нечто более неизменное, чем радиаторы парового отопления. До ее сознания дошло, что все эти осенние вечера он проводит, сидя у камина и глядя в огонь. Когда он смотрит на нее, он улыбается, но глаза у него измученные. Тео заметила, что он перестал упрашивать миссис Дьюк, чтобы она разрешила ему вернуться к настоящей работе, и не строил больше туманных планов о том, как они заведут ферму или отправятся путешествовать. Однажды они поехали на неделю в Нью-Йорк, но миссис Дьюк торопилась обратно, к своим многочисленным комитетам. Она держалась с мужем еще тверже, еще чаще толковала ему, что трудно оставлять такой дом, как у них, без присмотра, что мужчины не должны быть эгоистами и ожидать, чтобы они с Лиззи…
Мистер Дьюк больше не спорил. Он редко теперь ходил в контору. Он старел, и ему все труднее становилось расставаться с домашними туфлями.
7
Эдди Барнс приехал в Верной, чтобы проститься в шестой раз, теперь уже окончательно и бесповоротно.
Тео встретила его радостным визгом. У нее был до неприличия здоровый и довольный вид. Она одержала верх в споре со Стэси насчет того, стоит ли учить французов сеять маис, и шла домой только что не танцуя.
- Рада тебя видеть! Снова "прощай навек?" - безжалостно спросила она Эдди.
Для юного самурая Эдди держался слишком робко. Как неприкаянный, бродил он по большой гостиной. Краги его сверкали. А у Эдди, и правда, красивые ноги, подумала современная молодая женщина.
- Черт, надоел я тебе своими прощаниями. Нет, больше ни одной слезы. Потому что на этот раз приказ у меня в кармане. Через три недели я буду во Франции. Вот я и подумал., может быть… я спрошу тебя, не будет ли для тебя неудобно… Ох, чертов зуб, все еще болит; завтра обязательно нужно поставить пломбу. Ты выйдешь за меня замуж?
- Ой! - Тео плюхнулась в кресло.
- Ты сорвала все мои поэтические подходы своим неприличным весельем. Пришлось говорить без околичностей.
- Тем лучше. Дай подумать. Хочу я выйти за тебя замуж или не хочу?
- Нам всегда хорошо было вместе. Послушай… Ты только подожди, пока я вернусь из Франции… мы такую свадьбу закатим! Честное слово, я буду терпеть все - вшей, грязь, пока идет работа, но когда я вернусь и положу свой Croix de Guerre на сохранение в банк, я выпью ведро шампанского. Мы с тобой шикарно проведем время - будет что вспомнить! Тебе, верно, уже здорово осточертеет в Красном Кресте и…
- Не думаю. И есть человек, который считает, что когда кончится война, тогда только и начнется настоящая работа.
Эдди был серьезен, спокоен, взрослее, чем когда-либо раньше.