За эти дни, после смерти сына, Ядвига так привыкла слушаться команды госпожи Роек, что и теперь беспрекословно двинулась за ней по грязным переулкам.
- Юг! - ворчал кто-то. - Хорош юг… Дождь льет как из ведра.
- Ну что ж, дождь везде бывает. А мне так здесь даже нравится. Смотри-ка, Марцысь, что это такое на полях?
- Хлопок.
- Вот видишь, и хлопок растет. Значит, и вправду юг. О, и река… Какая огромная! А может, это озеро?
- Да нет же! Это и есть Сыр-Дарья.
- Ну вот! Могла ли я думать, сидя в своем Груйце, что увижу какую-то Сыр-Дарью? Прямо не верится, будто в сказке, - радовалась госпожа Роек.
- Вот нашла баба сказку! - неприязненно пробормотал кто-то. Однако вся спешащая к пристани толпа притихла, когда узкие, грязные улички вдруг расступились, открыв необозримый простор. Прямо перед ними катила свои быстрые мутно-желтые волны величавая река. Вдоль обоих берегов, за каймой густых зарослей тростника лежали обработанные поля.
На пристани кипело движение. У берега длинной извивающейся вереницей стояли баржи, пыхтел пароходик, сновали лодки.
- Мама, мама, верблюд! - пронзительно вскрикнул детский голос. От пристани, оступаясь на скользкой глинистой почве, действительно поднимался в гору навьюченный верблюд. Маленькая голова на выгнутой лебединой шее мерно покачивалась, полуприкрытые глаза презрительно взирали на толпу. Рядом шел высокий мужчина в косматой бараньей шапке, в халате, подпоясанном поблекшим шелковым платком.
- Завезли к дикарям! - сплюнул Малевский.
- Кто это?
- А черт их знает. Казах, узбек, - ну, азиат, попросту говоря, - пояснил кто-то из польских пассажиров.
- У них всюду так.
- Гра-жда-не… - язвительно протянул Малевский.
Поляков на пристани все прибывало. Они складывали свои узлы и чемоданы, осматривались. Кто порасторопней - отправлялись на поиски продуктов. Вечером велись долгие разговоры:
- Рису сколько угодно. И охотно обменивают.
- Вот как умно было ничего не выбрасывать! Был у меня старый платок, думала - тряпка и все, а смотрите, сколько за него рису дали и сушеных фруктов.
- А у меня такое красное шелковое платье было. Долго материал валялся, мне и шить-то не хотелось, очень ярко. Подарок, один родственник моей Мане подарил. Кабы не шелковое, я бы прислуге отдала. Но шелк, жалко все-таки. И даже ничего платьице вышло, когда сшили, в мелкие, мелкие складочки. Вся юбка плиссированная, а блузка гладкая. А когда уезжали, разве человек думал, что делает? Что понужнее - бросали, а это платье я как-то впопыхах сунула в чемодан. Потом гляжу - шелк, видно, был слежавшийся, ну по всем складочкам посекся, говорю вам, как бритвой порезано… Так и лежало в чемодане. Вышла я на базар, стою, платье в руках держу. Тут сразу несколько человек подошли, потому что красное, знаете, прямо как мак, сразу в глаза бросается. Железнодорожник один подошел, спрашивает, сколько я хочу. А потом тронул рукой - и увидел, что оно посекшееся. Ну, сказать ничего не сказал, улыбнулся этак и ушел. А вокруг меня уже целая толпа. Я говорю цену, кто-то начал было торговаться, а тут, гляжу, одна из этих казбеков тянет поверх голов руку с деньгами, хочет взять платье. Я деньги взяла, платье ей кинула да скорей в другую сторону, на продуктовый рынок. Вот говорили - деньги не брать, а деньги-то, оказывается, ходят, хоть бы и эти их рубли.
- Ну, а она что?
- Которая купила? Ну, дорогая, уж это не моя забота. Они тут, говорят, любят яркие цвета. И кто бы подумал, что от этого платья еще польза будет… Предчувствие у меня какое-то было, что ли, что столько времени его с собой возила. И масла на него купила, и муки, и фасоли! А я было испугалась, что этот железнодорожник отпугнет покупателей… Какой-то добрый, видно, человек попался!
- Что они понимают в материях, да еще в шелковых! - вмешался Малевский.
Ему никто не ответил. На пристани как раз появился длинноухий ослик, запряженный в повозку, на которой стоял котел.
- Суп. Начальник станции прислал суп.
- Ого, как большевики для нас стараются!
- А как же! Лупят их на фронте, вот они и стараются не портить с нами отношений, думают, что нам этой похлебкой глаза замажут, - ораторствовал Малевский. - Куда вы лезете, мадам? Жрать, так всякий в первую очередь норовит…
- Сперва надо детям дать, пусть поедят горячего.
- Ах, эта опять со своей Зосенькой! Почему детям? У меня пеллагра, я требую…
- А этой еврейке чего здесь надо?
- Малка, иди, Малка, не надо… Пусть они себе едят на здоровье этот суп. Мы обойдемся и без супа.
- Ясно, обойдетесь… Мало вы всю жизнь нашу кровь пили? Теперь-то уж конец! Теперь вам и ваши большевики не помогут!
- Какие большевики? Что мне до большевиков? Я мирный человек, они у меня магазин отобрали. Может, я от них больше пострадал, чем кто другой…
Горячий пар поднимался над котлом, распространяя аппетитный запах. Девушка в военной гимнастерке черпаком разливала суп в подставленные миски, кружки, тарелки. Сидящий на козлах подросток, щуря узкие глаза, равнодушно смотрел в пространство, проявляя некоторое беспокойство лишь тогда, когда толпа слишком напирала на повозку.
- Осторожней, товарищи, осторожней, котел опрокинете! - кричала девушка в гимнастерке, и светлые кудряшки выбивались из-под задорно сдвинутой набекрень пилотки.
- Эх, и здоровенная девка! - заметил юноша в эксцентричных фиолетовых брюках, внушающих подозрение, что они переделаны из вельветового дамского халата.
- Морда как кастрюля, - добавил его сосед.
- "Товарищи", говорит… Товарищей себе нашла! В хлеву ее товарищи, а не здесь.
- А вы бы, господа, поосторожнее, - вступилась госпожа Роек. - Ведь она может понять.
- Ну и что же? Пускай поймет. Неужто с такими еще деликатничать?
- А я не советовал бы, - тихо сказал Шувара.
- Чего это вы не советовали бы?
- Язык распускать.
- Это почему же?
- К супу вы, господин хороший, первый рветесь, а ведете себя, как свинья.
- Что такое?! - оба молодых человека грозно выпрямились.
- Вы меня не пугайте, я не из пугливых. А если кто посмеет оскорбить эту девушку, уж я на него управу найду.
- Ну конечно, конечно, управа найдется, - озлился фиолетовый. - Бегите скорей, доносите в энкаведе.
- Мне и энкаведе не нужно, дам раз в зубы, так ты, щенок, сразу ногами накроешься.
Юноша в фиолетовых брюках рванулся было вперед, но приятель удержал его.
- Оставь, Фелик, не стоит связываться. Что ты, не видишь? Большевистский прихвостень!..
- Осторожно. Котел опрокинете! По очереди, по очереди, всем хватит! - кричала девушка.
На подножку повозки вскочил Шувара.
- Спокойно! Люди вы или скоты? По очереди, по очереди, стать по двое в ряд… Женщины и дети вперед!
- Ого! Какой командир нашелся!
- И правильно, надо помочь девушке, а то прямо стыдно, - вступился кто-то, и его тотчас поддержало множество голосов. Юноша в фиолетовых брюках вместе со своим приятелем и Малевским отошли в сторонку и долго о чем-то сговаривались, причем фиолетовый мастерски сплевывал сквозь зубы на витрину какого-то закрытого магазинчика.
К вечеру снова стал моросить дождь, и толпу, разбившую бивуак на площади, охватило беспокойное движение. То и дело кто-нибудь вставал с узлов и направлялся в сторону местечка. Госпожа Роек, которая сладко вздремнула на своем багаже, очнувшись от дремоты и осмотревшись, вдруг забеспокоилась:
- Марцысь, Владек, что случилось? Куда народ разошелся?
- Искать ночлега. Не ночевать же под дождем.
- Ну, разумеется, а что же мы-то? Смотрите, пани Ядвига уже совсем промокла. Марцысь, достань-ка ту шаль из узла, да не из этого, не из этого! Боже мой, беда с этими детьми… А мы что ж, так и будем здесь на площади ночевать?
Подошел Шувара.
- Вот что, тут есть какой-то запасный путь и стоят пустые вагоны. Начальник станции сказал, что можно занимать их.
- Пустые вагоны? Где? Где? - обрадовалась госпожа Роек.
- Я покажу дорогу, туда уже много наших пошло.
В вагонах оказались и печурки. По сравнению с грязной пристанью под непрестанно моросящим дождем вагоны показались чрезвычайно удобным убежищем.
- Превосходно! - радовалась госпожа Роек. - Теперь, если даже несколько дней придется ожидать, нам не страшно. Крыша над головой есть, а завтра вы пойдете на базар, выменяете что-нибудь на продукты. Глядите, как тут просторно. Нет ли у кого-нибудь случайно свечки?
Нашлась и свеча. Все засуетились, убирая теплушку, устраивая себе постели, развязывая и завязывая узлы. Шувара самочинно взял на себя обязанности коменданта, и дело пошло ладно и организованно.
- Вы смотрите, как быстро все устроилось. И без шума, без крика.
- Потому что наших графьев и графинь нет, - заметил какой-то молодой парень.
- И правда… - подтвердила, осматриваясь, госпожа Роек. - Все наше высшее общество куда-то пропало. Где же это они?
- В город ушли, - ответил самочинный комендант. - Там, говорят, можно снять комнату.
- Ну и бог с ними. Тише будет. А вы, если разрешите спросить, сами откуда? А то мы вроде знакомы, вроде нет…
- Откуда я сейчас или раньше? - улыбнулся Шувара.
- Сейчас-то известно откуда. А вот в Польше?
- Я из Варшавы. Слесарь.
- Очень приятно, Роек. - Она протянула руку с таким видом, будто он ей представился, и Шувара, с некоторым запозданием, назвал свою фамилию.