Главным образом оружием и приобретались имущество, земли, женщины, рабы, скот. Сначала воевало село с селом. Позднее, побежденные присоединившись к победителям образовали нацию, и войны стали вестись между народами. Чтобы сохранить добытые богатства или приобрести себе новые, каждый из этих народов оспаривал у соседних удобные для обороны места, с высоты которых можно господствовать над дорогами, горными проходами, течением рек, морскими побережьями. Наконец народы стали образовывать союзы, заключать договоры. Так группы людей, более и более обширные, вместо того, что бы оспаривать друг у друга земные блага, стали вести правильный обмен. Расширилась общность чувств и интересов. Было время, когда Риму казалось, будто он распространил ее на весь мир. Август воображал, что открывает эру всеобщего мира.
- Хорошо известно, как постепенно я жестоко была рассеяна эта иллюзия, и как волны варваров затопили "римский мир". Утвердясь в империи, эти варвары на ее развалинах в продолжение четырнадцати столетий резали друг друга и этой резней положили основание своим кровавым отечествам. Такова была жизнь народов в средние века, и так были основаны великие европейские монархии.
Состояние войны было в те времена единственно возможным, единственно мыслимым. Все общественные силы были организованы только для того, чтобы его поддерживать.
Если во время Возрождения пробуждение мысли позволило некоторым избранным умам представить себе возможность более упорядоченных отношений между народами, то страсть к изобретениям и жажда знания вместе с тем доставили воинственному инстинкту новую пищу.
Открытие Восточной Индии, исследование Африки, плаванию по Тихому океану открыли жадности европейцев огромное поприще. Белые государства стали оспаривать друг у друга право на уничтожение красных, желтых, черных рас, и в течение четырех столетий неистовствовали в грабеже трех великих частей света. Это и называется современной цивилизацией.
В течении этой непрерывной смены грабежей и насилий европейцы начали узнавать объем и наружный облик земли. По мере того как они двигались дальше в этом познании, они распространяли и свое разрушение. Белые еще и теперь вступают в общение с мерными и желтыми только для того, чтобы поработить их или вырезать. Народы, которые мы называем варварскими, знают нас пока только по нашим преступлениям.
А между тем все эти мореплавания и исследования, предпринятые в духе жестокой алчности, эти земные и морские пути, открытые победителям, искателям приключений, охотникам за людьми и торговцам людей, эти человекоистребительные колонизации, это движение насилия, побуждавшее и до сих пор еще побуждающее одну часть человечества истреблять другую, - все это - роковые условия нового прогресса цивилизации и вместе с тем ужасные средства, приготовляющие всеобщий мир для какого-то, еще неопределенного, будущего.
На этот раз вся земля приведена к такому положения, какое, при всей громадности различий, можно сравнить с состоянием Римской империи времен Августа. Римский мир был делом завоевания. Нет никакого сомнения, что всеобщий мир не осуществится тем способом, каким был осуществлен тогда. В настоящее время нет империи, которая могла бы притязать на гегемонию над землями и океанами, покрывающими собой наконец изученный и измеренный земной шар. Но увы, которые теперь начинают объединять собой уже не одну какую-нибудь часть человечества, а все человечество в его целом, обладают не меньшей реальностью оттого, что они менее заметны, чем узы политического и военного господства; в тоже время они более гибки и одновременно более прочны - они более интимны и бесконечно более многообразны, потому через все фикции политики они вырастают из реальных отношений социальной жизни.
Все растущее множество способов общения и обмена, вынужденная солидарность всех столичных финансовых рынков, торговые рынки, которые тщетно стремятся обеспечить себе независимость негодными средствами, быстрый рост интернационального социализма, - все это должно, повидимому, рано или поздно обеспечить единение народов всех материков. И если сейчас империалистический дух больших государств и высокомерное честолюбие вооруженных нации, казалось бы, опровергают такие предположения и разрушают подобные надежды, то на дело приходится убедиться и том, что весь современный национализм представляет собой не что иное, как смутное стремление к все более и более широкому единению сознаний и воль, и что мечта о большой Англии, большой Германии, большой Америке ведет, несмотря на все противоречивые желания и поступки, к мечте о большом человечестве, к мечте о союзе народов и рас во имя совместной разработки естественных богатств.
Хозяин самолично принес дымящуюся миску и тертый сыр.
И среди горячего и ароматного пара Николь Ланжелье закончил свое рассуждение в следующих выражениях:
- Конечно, войны еще будут. Дикие инстинкты в соединении с прирожденной жадностью, гордость и голод, столько веков смущавшие мир, будут смущать его и в будущем. Человеческие массы еще не отыскали условий своего равновесия. Развитие народов еще не достаточно методично для того, чтобы всеобщее благополучие было обеспечено свободой и легкостью обмена: человек еще не везде уважает человека: отдельные части человечества еще не готовы для гармоничного соединения, чтобы образовать клеточки и органы единого тела. Даже самым молодым из нас не дано видеть конца вооруженной эры. Но мы предчувствуем те лучшие времена, которых нам не суждено увидать. Продолжая в будущее начатую кривую, мы можем заранее определить установление более постоянных и более совершенных сношений между всеми расами и всеми народами, более общее и более сильное чувство человеческой солидарности, рациональную организацию труда и основание Соединенных Штатов всего мира.
Всеобщий мир осуществится когда-нибудь не потому, что люди станут лучше (на это нельзя надеяться), но потому, что новый порядок вещей, Новая наука, новые экономические потребности навяжут состояние мира, так же, как прежде самые условия существования поддерживали состояние войны.
- Николь Ланжелье, в ваш стакан осыпалась роза, - сказал Джиакомо Бони. - Это случилось не без соизволения богов. Выпьем за будущий мир всего мира.
Жозефин Леклерк поднял стакан.
- Это кианти пикантно и слегка пенится. Выпьем же за мир в то время, когда русские и японцы ожесточенно дерутся в Манчжурии и Корейском заливе.
- Эта война, - снова заговорил Ланжелье, - отмечает собою один из великих часов всемирной истории. И чтобы уяснить ее смысл, нужно отступить на две тысячи лет в прошлое.
Несомненно, что римляне не подозревали о размерах варварского мира и не имели никакого представления о тех громадных человеческих резервуарах, которым в один прекрасный день суждено было прорваться и затопить их. Им не приходило в голову, что во вселенной может быть еще какой-нибудь мир, кроме римского. А, между тем, такой существовал, к тому же он был и древней и обширней, это - мир китайский.
Не то чтобы их купцы не торговали с купцами Серики. Китайские купцы доставляли шелк-сырец в некую местность, расположенную к северу от Памирского плоскогорья и носившую название Каменной Башни. Туда приезжали и купцы римской империи. Более предприимчивые латинские торговцы проникали в Тонкинский залив и доходили по китайскому побережью до Хан-Чак-Фу, или Ханоя. Все же римляне не думали, что Серика представляет собою империю, гуще населенную, богаче, развитее в смысле земледельческом и политико-экономическом, чем их собственная. Китайцы, со своей стороны, знали белых людей. В их летописях упоминается, что император Ан-Тхун, в котором мы узнаем Марка Аврелия Антонина, отправил к ним посольство, бывшее, по всей вероятности, не чем иным, как экспедицией мореплавателей и купцов. Но китайцы не знали, что на другой стороне того шара, одну из сторон которого они занимали, находится цивилизация более подвижная и бурная, более плодотворная и бесконечно более способная к распространению; будучи опытными земледельцами и садовниками, ловкими и честными купцами, они жили счастливее благодаря своим системам обмена и обширным кредитным объединениям. Довольствуясь своей утонченной наукой, изысканной вежливостью, своей чисто человеческой набожностью и неподвижной мудростью, они, разумеется, не стремились знать, как живут и думают белые люди из страны Цезаря. И, может быть, послы Ан-Тхуна показались им грубоватыми и диковатыми.