Горы опоясывают лощину; хмурые, поросшие дремучим лесом, они кажутся темно-зелеными, почти черными вблизи, а дальше за ними горбятся синие кряжи новых горных цепей. Ветер гонит тяжелые тучи. Солнце скупо освещает разрез, рыжие отвалы руды, шурфы, до краев налитые водой, речку, прячущуюся в кустах смородинника, черные фигуры каталей с тачками в руках, рабочую казарму и рудообжигательную горку. Не на чем отдохнуть глазу. За ослушание и возмущение Андрей был сослан сюда на Кленовский рудник и приставлен к тяжкой подземной работе.
Только самая крайность могла привести сюда человека. Сгоняли на рудник штрафованных за большие провинности, принимали же всех, не спрашивая паспортов. Бери кайло и полезай в бадью. Люди скоро становились похожими на тени. Изможденные, с землистыми лицами спускались они в шахту, а поднявшись оттуда, брели едва живые, чтобы съесть кусок хлеба и лечь на нары, забыться коротким сном.
Утром, чуть свет, сигнал на подъем, ругань смотрителя, за непослушание, за нерадивость - розги.
- Каторжные мы, - жаловались рудобои.
- Хуже каторжных! - отвечали им катали.
Работая на руднике, Андрей потерял счет дням. Они текли, томительно похожие один на другой. Вместе с другими рудничными вскакивал он с нар, наспех умывался и подходил к шахтному колодцу. Черная яма зияла, как разинутая пасть, готовая проглотить свою жертву.
Вместе с другими возвращался Андрей в казарму, ложился на жесткие нары и предавался горьким злым думам.
Прошлое снова и снова вставало перед глазами: лица и события проходили чередой, теснились в мозгу, бот князь Шаховской, владелец соляных промыслов, так жестоко распорядившийся его, Андрея, судьбой. Вот приказчик Калашников, усугубивший его тяжкое состояние чернорабочего еще более тяжким наказанием. Вот полицейские служители в треуголках, потащившие молодого паренька на съезжую, и воевода, которого Андрей хоть и не видел, но столько страшного слышал о нем. Все эти люди, столь различные по своему положению, сливались в одно лицо. Каким ненавистным оно было - это лицо палача!
Что могло быть у них, этих жестоких, кровожаждущих злодеев, человеческого?
И не святое ли дело - истреблять их, как волков, как змей ядовитых?
Не однажды пытался Андрей завести то с одним, то с другим из рудничных разговор об освобождении от неволи.
- Как освободишься? Караулы кругом, тын высокий. Не убежишь.
- Чтобы убежать, надо перебить стражу.
Рудничный только вздыхал в ответ.
- Да кто вы: люди или твари неразумные?
- Забитые мы до полусмерти, вот мы кто.
И верно: изнурительный труд и побои, вечный страх перед начальством довели этих несчастных до того, что они боялись и подумать о сопротивлении.
Андрей все же не бросил мысли о свободе.
Год провел он в исправительной казарме на хлебе и воде - и выжил. Чем дальше, тем больше укреплялась в нем мысль избавиться от неволи.
Помог случай.
Вечером, поздней осенью, когда сиверко прохватывал насквозь, а на застеклившиеся под заморозками лужи падали последние блеклые листья и алый закат разливался над гребнем гор, в казарму пригнали новую партию рабочих.
Они вошли шумной толпой, в старых азямах, в лаптях.
- Нет ли землячков? Есть камышловские?
- Нет ли кого шадринских?
- Ищи земляков на кладбище, - отозвался с нар глухой и сердитый голос. - Недолго дожидаться и вам.
- Что, разве жизнь шибко лиха?
- Отведай - узнаешь.
- Не то видели, не запугаешь и не таковские мы.
Это были сплошь участники крестьянских волнений в Камышловском и Шадринском уездах. Держались они дружными кучками, по волостям.
Андрей прислушивался и присматривался, но в казарме было темно. Несмотря на ранний час, наработавшиеся до устали рудничные ложились спать. Возле растопленной печи пришедшие с работы сушили онучи.
Один из новичков подсел к ним, как старый знакомый.
- Что, братцы, приумолкли? Не вешайте голов, не унывайте. Распоследнее дело - унывать. Споем лучше кашу дедовскую.
Ты взойди-и, взойди, солнце красное…
чистым и звонким голосом затянул он старую волжскую песню.
Над горою ты взойди, над высокою…
- Будет тебе волков пугать! Кого там взяло? - раздалось со всех сторон.
- Нешто и петь здесь нельзя? Эх вы, пуганые!
Андрей подошел к печке и взглянул в лицо певцу. Что-то знакомое мелькнуло в этом худощавом седом человеке с сумасшедшинкой в глазах, во всем его гибком, как у ящерицы, теле.
- Блоха!
Это был он.
- Блоха! Родной мой! - Андрей схватил знакомца в объятия, стиснув его острые плечи своими сильными руками. Кругом ахали.
- Вот где земляки-то друг друга отыскали!
- Мы больше, чем земляки, - сказал Блоха.
- Как ты попал сюда? - спросил Андрей.
- Взяли за то, что в Тамакульской волости мужиков на бунт подговаривал. Да мало ли чего не наскажут.
И Блоха лукаво подмигнул.
Андрей в ту же ночь поделился с ним мыслями о восстании. Решено было разделить людей по десяткам и каждому десятку поручить свое дело: одним снимать с вышек караулы, другим обезоружить охрану в кордегардии, третьим - идти в контору.
Дул студеный ветер. Тучи, клубясь, вытянулись над горами в одну сплошную гряду. Закатные лучи ярко освещали их края, и казалось, будто там, за горами, тлеет зарево большого пожара и ветер несет все дальше и дальше обагренный отсветом пламени дым.
Закусив чуть не до крови губы, поднялся в бадье Андрей.
- Ты пошто рано? Смена не кончилась, - сказал воротовой.
- Замолчи! - крикнул Андрей. - Там пятерых придавило.
К шахте сбегались рабочие. Штейгер-немец ругался.
- А, канайль! Руссише швайн! Лень работает? Шифо на работ! Марш в шахта!
Между тем из черного устья шахты поднимались еще рабочие с бледными, безумными лицами.
- Обвал! Завалило еще троих…
Толпа волновалась. Катали побросали тачки, сгрудились. Блоха протискивался между людьми, уговаривал:
- Не ждите доброго от начальства. Спасайте свои шкуры. Сегодня восьмерых задавило, завтра, может, еще больше погибнет.
Андрей взял его за руку.
- Звони сполох.
Кто-то схватил штейгера за шиворот.
- Конец вашей власти!
Это явилось сигналом. Часть рудничных, похватав кайлы, кинулась к вышкам, другие бежали к кордегардии.
Бунт начался и вскоре охватил весь рудник. Закованные сбивали с себя кандалы. Тачки летели в устья шахт. Сигнальный колокол звонил без умолку.
В здании конторы рудничные спешно уничтожали списки рабочих и реестры. Солдаты, находившиеся в кордегардии, не могли выйти, потому что дверь была завалена бутовым камнем и бревнами.
- Наша взяла! - ликовал Андрей.
Но Блоха остудил его радость.
- Лучше давай поскорей смазывать пятки: смотритель успел угнать не то в Билимбай, не то в Ревду. Того и жди - солдаты нагрянут.
В тот же вечер они бежали с рудника. Рудничные громили провиантский магазейн. Наступала ненастная ночь. Шел снег вперемежку с дождем. Вдруг с одной из караульных вышек раздался истошный вопль:
- Солдаты!
Большой воинский отряд двигался по дороге на рудник.
В городе Екатеринбурге в самом центре стояли чуть не рядышком деревянная церквушка, построенная, говорят, еще при первой Екатерине, канцелярия Главного управления горными заводами, острог и суд.
Проспективная улица широка и пряма. Движутся по ней обозы, груженные железом и медью, скачут курьеры с нарочным. Внизу у плотины был когда-то завод, теперь там монетный двор.
Растет город, столица горнозаводского Урала. С каждым годом все больше строится в нем домов. Много людей всякого звания проживает в Екатеринбурге, а больше всего - солдат.
В здании Горной канцелярии в зале с лепным потолком идет заседание. Члены Горной канцелярии слушают князя Вяземского, командира карательного отряда.
Он стоит, прямой и высокий, узколицый и тонкогубый, потомок одной из знатнейших и древнейших в России дворянских фамилий.
- Я полагаю, что причины возмущений приписных к заводам крестьян и работных людей, - говорит князь, - коренятся в небрежении, кое проявляется вами, господа. Невозможно и недопустимо, дабы Исетская провинция, столь важная для нашего государства, пребывала в смутах и волнении. Все, что мог, я своим драгунским полком сделал для укрощения духа мятежа. Остальное зависит от вас, господа. Пожар нужно тушить вначале. Иначе… не потушить.
Члены Горной канцелярии внимали в благоговейном молчании. На князя смотрели как на спасителя. Еще недавно им казалось, что восстание скоро охватит весь Урал. Теперь же тюрьмы в Екатеринбурге и в уездных городах переполнены, мирские земские избы сожжены, зачинщики повешены, на площадях слобод и заводов выставлены колеса для четвертования, воздвигнуты виселицы и глаголи. Сотни людей отправлены в сибирские рудники. Мир и тишина снова воцарились в горнозаводском крае, в Исетской провинции.
…Выходя из канцелярии, Вяземский обратил внимание на большую толпу людей в лохмотьях, со связанными назади руками. Десяток драгун конвоировал арестованных. Их вели в острог.
- Кто такие? - спросил князь у офицера, ехавшего впереди.
- Бунтовщики с Кленовского рудника, ваша светлость.
Князь нахмурился и, ничего не сказав, сел в карету.
Андрей и Блоха решили укрыться в куренях под Ревдой. Это была затея Блохи.
- Я и чеботарь, и шорник, и коновал, - говорил он. - А где мы найдем работу и жительство, как не на куренях? Нас с тобой там на руках станут носить. Меж людей-то и сам человеком будешь.