- Не сердись, Савватий! Пошли.
Земля начала подстывать, идти становилось все легче и легче.
Андрей с Никифором поселились в землянке на крутом берегу Камы.
Неласковая северная весна улыбалась все чаще. Уже зазеленела трава на угорах. Лес звенел от птичьего гама.
Солнце играло в голубой вышине, только ветер с севера, с далекой колвинской и вишерской пармы дышал холодом, да в разлогах под сенью островерхих елей еще лежал белыми плешинами нерастаявший снег.
Лед на Каме тронулся ночью. Андрей, проснувшийся от шума, разбудил Никифора. Тот поднялся недовольный, почесываясь.
- Чего ты?
- Да погляди, красота-то какая!
Андрей стоял на берегу и не мог оторвать взгляда от быстро несущихся льдин. Они со скрежетом задевали одна о другую. Вода под ними шипела и пенилась. Кама словно срывала с себя оковы. Все шире и шире становились разводья. Они блестели в лучах полного месяца. А льдины плыли и плыли…
Всю ночь и весь день плыли они.
Вскоре Кама очистилась от льда.
- Ну, Никифор, скоро и мы с тобой поплывем.
- Я к себе в Ильинское. Тятька с мамкой, поди, глаза обо мне проплакали.
- Берегись, больше суток тебе там жить нельзя. Поймают - засекут. Укажу я тебе надежную пристань.
И Андрей рассказал, как отыскать землянку дедушки Мирона.
- Пожалуй, и вправду нельзя мне оставаться дома. Стало быть, вся жизнь моя теперь по ветру летит? Как ты полагаешь?
- Не жалей, Никифор.
- Я на все пойду. Мне самого себя не жаль. Только от родных мест неохота уходить.
- Может, еще и наладится твоя жизнь. А я на низ подамся, в Кунгур либо в Екатеринбург. В большом городе и укрыться легче.
Утром Никифор все-таки ушел в Ильинское.
Андрей готовил лодку к отплытию, конопатил щели, прибил доску на сиденье, стругал весла.
Отплывал он в ясную погоду, в солнечный ветряный день. Ветер завивал водяные стружки. Широка и величественна была в эти дни Кама. Вся она радостно светилась под солнцем, словно торжествуя свое освобождение. Прибрежные тальники поднимали над водой верхушки голых веток. Вода прибывала. Мутная, сердитая, она заливала пойму. Река текла, кружа воронки, подмывая глинистые берега, и чем дальше, тем шире становились камские просторы.
Андрей полной грудью вдыхал свежий речной воздух. Как проголосная песня, лилась перед ним Кама, силой и волей веяло от нее.
Чем дальше плыл Андрей, тем больше видел он народной беды. Она как будто со всех сторон облегала его.
Вот уже около недели плыл он вниз по Каме. Недалеко от Осы зашел в деревушку. Посредине деревни возвышалась виселица. Пусто, ни души не было на улицах, некоторые избы стояли с заколоченными ставнями.
- Что тут у вас учинилось? - спросил Андрей первую встречную.
Женщина, не глядя на него, тихо, неохотно проговорила:
- Драгуны наезжали.
Андрей догадался, что попал на кровавый след карательного воинского отряда князя Вяземского.
- Будь навеки проклят, злодей, - прошептал он.
В Осе решил отдохнуть, купить хлеба.
Зашел на постоялый двор в посаде. Постояльцев оказалось немного: один торговый с помощником, молодым пареньком, да отставной капрал. Все трое сидели за столом, ели щи и беседовали. Подсел к ним и Андрей.
В открытое окно виднелась крепостца, обнесенная тыном с деревянной воротовой башней. На крепостном валу играли ребятишки.
- А это для чего построили? - спросил Андрей.
- Видать, не здешний ты, - ответил торговый. - Был бы здешний, узнал бы, как без крепостей жить. У нас в Кунгуре башкирцы весь город спалили, теперь на новом месте стоит город… Вот какое творится в наших краях. Да что башкирцы, своих бойся, особливо, ежели у кого власть в руках.
- Так ты кунгурский? - спросил отставной капрал. - Земляки будем. Я неподалеку живу от Кунгура.
Был он уже в летах, черные глаза светились умом и энергией. А купец показался Андрею смешным: толстое лицо, маленькие плутоватые глаза, на голове волосы редкие и кудрявые, торчком во все стороны. Говорил купец бойко.
- Давно службу кончил?
- Не так чтобы давно.
- Повидал, наверно, всякого?
- Пришлось и на войне побывать. Знатно бились. Под Егерсдорфом мне в ногу стрелили, а то бы еще долго с пушкой ездил.
- Откуда родом-то?
- Из Богородского.
- Знаю, недалече от Кунгура. А я купец кунгурский Шевкунов… Слыхал, может?
- Как не слыхать? Шевкунов… Юфтью торгуешь?
- Юфтью. Мы люди именитые.
"Именитый человек" положил ложку, вытер платком безбородое лицо и сказал:
- Прилягу на часок… Ванька! Карауль!
- Прилягте, ваша милость.
Андрей сел за стол и, развязав кошель с сухарями, принялся за еду.
- Скуден, парень, твой обед, - усмехнулся капрал. - Бери ложку и хлебай… - Он придвинул к нему чашку со щами. - Далеко путь держишь?
- Хочу до большого города добраться. Там работу легче сыскать.
Проницательный взгляд бывшего капрала ощупал его.
- Да, справедливо говорится: рыба ищет, где глубже, человек - где лучше. Нашему брату, людям подлого звания, есть над чем подумать… Видал деревню-то?
- Страшно глядеть.
- Бунтовали мужики.
Капрал помолчал.
- Костер потушили, а угольки тлеют.
Много бы мог пересказать старый воин из того, что узнал, проезжая через заводы и села.
Рассказал бы он о том, как крестьяне Масленского острога и Бореневской слободы отказались дать на Азяш-Уфимский завод приписных и долгое время стойко выдерживали осаду, не страшась ни пуль, ни ядер. Рассказал бы, что на Ижевском и Боткинском заводах дошло до вооруженного столкновения между мастеровыми и воинской командой.
А в Невьянском заводе мастеровые, бросив работу, учредили мирскую избу, где устраивали многолюдные сходки.
Мог бы обо всем этом рассказать старый капрал, но время настало такое, что лучше было держать язык за зубами.
Андрей молча и жадно хлебал горячие щи. Давно уже не ел он горячего.
Ел и думал, что ночевать придется на берегу Камы.
На свежем воздухе сон приходит легко. Андрей спал, и снилось ему, будто баюкает его в лодке камская волна. Спал так крепко, что, когда проснулся, ничего не мог понять. А пробуждение было неожиданным и внезапным. Еще сквозь сон почувствовал, как кто-то сжимает ему руки и выворачивает их. Вскрикнул и открыл глаза. Перед ним стояло несколько человек. Один из них, действительно, держал его за руки.
Андрей отшвырнул его от себя и попытался приподняться, но тут же упал - ноги были связаны. Стоявшие над ним захохотали.
- Попалась птаха!
- Чего с ним цацкаться? Тащи в лодку!
Как ни сопротивлялся Андрей, его все же скрутили, связали ремнем руки и поволокли к лодке.
"Что со мной будет?" - промелькнула мысль.
- Скажите мне, кто вы и куда меня везете?
- А тебе не все одно? Везем туда, откуда не воротишься.
- Далеко?
- Небось, доедем.
- Для чего ж вы меня везете?
- Вот дурень! Нешто не знаешь, для чего. Будешь работным человеком. Еще благодарить нас станешь.
И все снова захохотали.
Широки камские просторы. Высоки и могучи вековые леса на крутых камских берегах.
Баюкали когда-то камские волны и персидские суда с цветными парусами, и новгородские ушкуи, и московские струги.
Кровными узами связала себя Пермь Великая с русской землей. Под боевыми стягами Ермака плыли ее сыны в далекий и трудный сибирский поход. Отозвались они и ка призыв Минина спасать родину. Под Полтавой гремели пушки из уральской меди и дрались уральские рекруты, шли уральцы в рядах суворовских чудо-богатырей.
Великий Петр вещим оком разгадал славное будущее Урала. Здесь заложил он широкую основу отечественного железного дела, а вместе с тем показал путь промышленникам и заводовладельцам.
И вот рядом с вотчинами бывших новгородских гостей Строгановых появились владения новых уральских магнатов: Демидовых, Походяшиных, Твердышевых, Осокиных, Турчаниновых, Яковлевых и титулованных заводчиков: Шаховских, Голицыных, Воронцовых, Чернышевых, Шуваловых.
Тысячами пудов везли с Урала штыковое и полосовое железо, не уступавшее в добротности "свейскому", везли уральскую медь, и на рынках Лиссабона, Лондона, Амстердама, Нанта и Гамбурга русский металл славился как отличный.
В огне и буре шел восемнадцатый век. Он гремел Полтавской викторией, победами в Семилетней войне, под Фокшанами и под Измаилом. Россия выходила на первое место среди европейских держав. А внутри страны зрел посев народного гнева. Народ изнывал в оковах, тосковал о воле.
…Связанного по рукам и ногам Андрея везли на медеплавильный господина Осокина завод. Был этот завод больше похож на крепость. Все - и фабрики, и магазейны, и казармы, где жили работные люди, - заводчик приказал обнести частоколом. У ворот бессменно стоял караул.
Андрея втащили в караульню, и тут же его принялся допрашивать полупьяный сержант. Видя, что от нового работника трудно чего-либо добиться, он распорядился развязать пленника и направить в ближайшую землянку, куда уже сходились из фабрики работные люди.
Размяв затекшие мускулы рук, Андрей почувствовал себя легче. Спросил у сгорбленного рудоноса, как живется работным людям на Юговском заводе. Тот повернул к нему костлявое бескровное лицо и сказал хриплым голосом:
- Порядки известные - раным-рано гонят на работу. Все робят: и мужики, и бабы, и старики, и малолетки, и русские и башкирцы, и вотяки и чуваши.