"Бысть некогда царство греческое, царство над царствами, а в нем царствующий град Константин, Царьград наречеся, занеже над всеми градами земными царь бе. Тако пребысть, донележе, наущением богомерзкаго папы Формоза, отпаде ветхий Рим от благочестия и с ним вкупе страны западныя во тьму еретичества уклонишася, точию в гречестей стране благочестие не изсякаше; но действом дьявольским мнози от православных христиан совратишася с пути истинна, впадоша в блуд, в чревонеистовство, враждование, волшвение, чародеяние и во вся тяжкая, и Господь во гневе своем посла на них агарян нечестивых и предаде грады и веси их на расхищение, и мнози христиане мечем посечены быша, и мнози храмы святые и обители честныя обращены быша в ропаты (капища) скверный, и по всей земли начата нечестивые агаряне мучиги иноки честные, нудяще их отрещися равноангельскаго иноческаго жития, повелевающе им мяса ясти и блуд творити. В оное время жиша во едином же месте дванадесять старец, отцы пустыннии, пребывающе выну в молитве, и тии волею божиею внезапу восхищены беша и во мгновение ока пренесены в страну сию, идеже ныне ны зриши. Принесенным нам бывшим явися нам ангел божий, рече: "3де пребудете выну молящеся и живуще непорочно, дондеже свершится исполнение времен и смилуется Господь над людьми своими и освободит их рукою крепкою и мышцею высокою от неволи бусурманския. Ведомо буди вам, яко по мнозех летех воздвигнется держава греческая и паки возсияет вера благочестивая в Царьграде и во иных градех страны тыя, и тогда паки пренесены будете в первое место и тамо скончаете земное житие свое и отыдете в покой вечный, телеса же ваша пребудут во свидетельство родом грядущим. Донележе сие сбудется, живуще зде не узрите никого же от мира, от него же взяти бысте, и не услышите гласа его; егда же приближится время исполнения завета Господня, тогда волею божиею придет к вам семо муж некий, восхищен от мира, и тому поведайте сия, яко приближися час торжества всего христианства и падения неверия агарянскаго"".
- Посем, помолчавши мало, старец сказал прихожему человеку: "Возвратися в страну российскую и поведай сия имущим любовь и ревность божию, наипаче же благочестивому царю, единому под солнцем сущему. Блажен иже имать веру словесам твоим, а иже не имать веры и явится пред ним тощ глагол твой, того постигнет нечто от язв, уготованных неверным в день воздаяния по делом их. Аще кто не убоится и идет на брань с неверными, тому отпустятся грехи, и не точию ему, но и роду его даже до четвертаго колена, а иже убоится и не идет на брань, той посрамлен будет пред ангелы в день судный". После сих слов один старец увел прихожего человека к реке; древо наклонилось, и прихожий человек прошел по нем на он-пол реки и абие восхищен бысть на воздусе и принесен в страну свою.
Царь слушал блаженного с жадностью, но тут закралась ему мысль, не хитрит ли этот блаженный, не подучен ли он сторонниками войны с Крымом, хотя в то же время кара, обещанная в рассказе блаженного за неверие, смущала его. Помолчав немного, царь сказал:
- Что же этот прихожий человек, был он русский родом, что Яй? А коли русский, то как он говорил со старцами? Они ведь греки и по-русски не разумеют.
- А разве русский не может научиться по-гречески? - ответил блаженный, - а коли б не научился, разве Бог не может отверзти ему разум, так что, не знаючи греческой речи, все поймет? Апостолы не учились языкам, а когда сошел на них Дух Свят, то и заговорили на всех языках.
- Правда, - сказал царь. Потом, помолчав немного, спросил:
- Этот человек, что восхищен был к старцам, - ты?
- Я ли, не я ли, - отвечал блаженный, - не все ли тебе равно? Писание глаголет: имеющие уши слышати да слышат.
Царь опять замолчал, а лицо его все более и более принимало суровый вид. Наконец, вглядываясь в лицо своего собеседника, царь спросил:
- Кто ты таков? Как тебя зовут? Откуда ты?
Блаженный вскочил, замахал руками и закричал:
- Ай! ай! Я говорил, что прибьешь, вот же и прибьешь!
- Я тебя бить не стану, - сказал царь, - я только тебя спрашиваю, кто ты таков?
- Мужик, - отвечал блаженный.
- Как тебя зовут? Откуда ты?
- Меня зовут: грешный человек, а родом я по телу от Адама, а по душе от Бога.
- Ты не ковыляй, а отвечай толком, - сказал царь. - Что ты, не знаешь разве, куда зашел, кто тебя спрашивает?
- Знаю, знаю, - сказал блаженный, - ты государь, и можешь со мною сделать все, что захочешь. Вели положить меня на землю да поливать горячим вином, как ты это делал с псковичами. Помнишь… Когда упал большой колокол в знамение грядущей тебе кары - а скоро после того пожар… мятеж… И ты сам чуть не пропал от народного мятежа.
Воспоминание об ужасных событиях покоробило царя. Он задрожал, побагровел, волосы на голове его наежились; он сжал кулаки, как будто собираясь уничтожить дерзкого загадочного человека, а тот смотрел на грозного владыку с таким выражением лица, как будто хотел сказать ему: "Не бесись, царь, ты со мной ничего не можешь сделать".
- Ступай вон с глаз моих, - крикнул наконец царь.
Блаженный поклонился и произнес:
- Аще кто не любит Господа Иисуса Христа, да будет проклят! Маран-афа!
Сказавши это, он повернулся и добавил:
- И епископство его приимет ин.
- Стой, - закричал царь.
Блаженный остановился и спокойно смотрел в глаза озлобленному царю.
Царь сказал:
- Кому ты это изрекаешь проклятие? Чье епископство ты предлагаешь кому-то иному?
- Это тому, кто не любит Господа нашего Иисуса Христа, - ответил блаженный.
- Ты думаешь обо мне, что я не люблю Его, - сказал царь.
- Царь-государь, - сказал блаженный, - ты уверил меня царским словом, что не прибьешь меня. Дурак мужик тебе нес безлепицу. Ты ведь всех людей умнее, для того что ты царь. Не слушай дурака, прощай.
И блаженный быстро побежал вниз по лестнице, произнося:
- Что дурака умному слушать! - Дурак дурацкое говорит; а вот как умному придется потерять голову, так и дурацкие речи вспомнит.
Последние слова блаженного звучали в ушах царских роковым предсказанием чего-то страшного. Противоречивые думы волновали царскую голову. То казалось Ивану, что этот блаженный подучен Сильвестром, то царь боялся остановиться на этом подозрении. Наконец, царю блеснула мысль призвать к себе Сильвестра и допытаться: не подослал ли протопоп к нему этого блаженного?
Перед царем предстал сухощавый человек, лет за пятьдесят, большого роста, с длинной седоватой бородой, в черной суконной ряске, в маленькой шапочке. В его глазах было что-то доброе и вместе суровое, что-то испытующее и вместе насмешливое; все черты лица его как бы говорили: я вас вижу насквозь, куда вам до меня?
- Отче, - сказал царь, - у нас в думе идут все речи разные, несогласные. Одни говорят - надобно воевать с крымскими татарами, а другие говорят - не надобно, чтобы не остановить войны с немцами. Как, отче, даешь ли мне благословение на войну с Крымом?
- То дело твое и боярское, - ответил Сильвестр. - Наш голос что есть, аще от себе, а не свыше глаголем? Сильные мира сего не внимают нам, и то добре: поп знай свой алтарь да свой потребник, боярин же знай совет и ратное дело; посадский человек - свой товар и лавку, а уездный - свое поле да соху.
Всяк твори, к чему призван. Ты же призван свыше властвовать над государством, творить правду и от сопостат защищать христианское жительство. Есть у тебя советники и слуги, с ними думай; им то дело за обычай.
- Я верую мудрости твоей, отче, - сказал царь. - Ты многажды давал мне мудрые советы, и теперь хочу вопросить тебя.
- Мудрость человеческая буйство есть перед Богом, - сказал Сильвестр. - Паки реку: аще от себе глаголем, не верь нам, аще не от себя, а от Бога - повинуйся словесам нашим, занеже повинуешися Богу, а не нам. Испытуй, царю, своим царским разумом: аще от Бога, или от себе глаголем. Ты, царь-государь, рассердился на меня за то, что я тебе говорил: не начинать бы тебе войны с немцами, а идти тебе войною на бусурман. И поделом бы то мне, негодному попишке, если бы я от своего ума говорил, только то было говорено не от себя, а свыше. Так, государь.
- Война с ливонскими немцами идет счастливо, - сказал царь. - Наши войска побивают сопостат. Вся ливонская страна скоро наша будет; Бог, видимо, благословляет нас.
- Конец делу венец, государь-царь, - сказал Сильвестр. - Бывает, что Бог попущает совершаться неправому делу, а потом за него карает, паки реку тебе не от себя, но от Бога. Правая брань бывает тогда, когда обороняют святую церковь и жительство христианское от нашествия сопостат; а немцы на российскую державу не находили, ты, государь, стал истязать у них неудобоемлемую дань, и, понеже невозможно заплатить им тое дани, ты послал разорять их, да еще кого послал! Татар неверных… Аще бы я сказал, что сие благо есть, солгал бы Духу Святому. Ты на меня осердился; во всем твоя воля.
- Приехал из Литвы князь Вишневецкий, зовет на крымских татар, - сказал царь. - Идти нам на татар?
- Всяко дело во благовремении конец благий приемлет, - ответил Сильвестр. - Аще же не благовременно начинается, трудно и нуждно творится. Не имам повелений свыше, а своим худоумным разумом что могу сказать? Советуйся с боярами, людьми думными и ратными.
- Ко мне, - сказал Иван, вглядываясь пристально в глаза Сильвестра, - приходил какой-то блаженный и чудные дела говорил о некоей дивной стране, где живут дванадесять старцев, и те старцы якобы предвещают конец бусурманства и велят идти войной на бусурман.