"Зеленеющее дерево" - сам Иисус, праведник, явно оклеветанный и приговоренный к смерти. Неплодное, "сухое дерево", образ в речах Иисуса достаточно частый, - это сам Израиль, за полторы тысячи лет до рассматриваемых событий призванный владеть истиной, но ее утративший и даже распинающий. "Ибо, если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?" Оно втройне обречено на смерть. Но только, в отличие от всякого зеленеющего дерева, на смерть вечную.
"И войдут люди в расселины скал и в пропасти земли от страха Господа и от славы величия Его, когда Он восстанет сокрушить землю" (Ис. 2:19). Это сказано пророком Исаией, певцом мученического, но победоносного Первого Пришествия Господа, сказано за 600 лет до Его воплощения, и речь здесь идет о Третьем Пришествии, когда грех вместе с его носителями самоуничтожится в огне неприязни к Господу, и взамен земли, оскверненной грехом, воссоздана будет "новая земля" справедливости.
Образ истерической попытки спрятаться от неминуемого воздаяния использовался пророками во все времена и обозначал не только события отдаленные (скажем, Второе Пришествие), но для истории греха и конечные (Третье Пришествие). Естественно, что упорствующие во зле расплачиваются уже самой жизнью своей, такой жизнью; расплачиваются они также и общением с себе подобными. Таким образом, пророчество о людях, страдающих от безысходного состояния души, состояния, в котором необратившиеся будут жаждать закопаться и забросаться, четырехуровнево:
- настоящее,
- ближайшее будущее,
- Второе Пришествие,
- Третье Пришествие.
И истреблены будут высоты Авена - грех Израиля; терние и волчцы вырастут на жертвенниках их, и скажут они горам: "покройте нас", и холмам: "падите на нас!-
(Ос. 10:8)
И цари земные и вельможи… говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?
(Откр. 6:15-17)
Всякий человек склада Симона любит прямое недвусмысленное слово, без всяких "ласкательств", которые суть лизоблюдство и обман, с помощью которого подчиняют и поднимаются по ступеням иерархии. Подхалимством и лестью, в противоположность людям типа Симона, особенно грешат те, кого снедает жажда популярности (список органов тела дракона устоявшихся профессий огромен, упомянутые авторы "дамских романов" и фарисеи любой национальности - лишь два постоянно действующих органа). И вот наконец-то в своей жизни Симон услышал слово мужчины, не боящегося и не стесняющегося называть вещи своими именами, услышал правду.
Сказано было предельно отчетливо: гореть вам в озере огненном, послушные своим царям зеваки, отцы которых не понимали пророков и их убивали!
В этих словах угадывалась и судьба тех, кто с толпой не совмещался: ищущим стать личностью все Пришествия Истины - в радость.
Такой лаконичной проповеди о неизбежных Пришествиях Симону, обладателю мозолистых рук, оказалось вполне достаточно.
И Симон не единственный.
Я знаком с сыном итальянца, пожелавшего после Великой Отечественной остаться навсегда в разоренной России. Сын еще молодым, вполне типичным парнем работал на обжиге извести. Известковая печь обычно представляет собой круглую вертикальную печь-яму, для удобства загрузки и выгрузки вкопанную в обрыв над рекой или озером, диаметром метров в шесть-семь, выложенную огнеупорным кирпичом. Топливо и известняк загружают сверху простейшим способом, просто ссыпая их в яму сверху. Готовую продукцию выгребают снизу, под обрывом, там делается стальная заслонка. Когда идет обжиг, то печь-яма работающими наверху воспринимается как сплошное море все испепеляющего огня - ни дать ни взять озеро огненное, то самое, с которым в "Апокалипсисе" сравнивается смерть вторая (Откр. 20:14): от попавшего в это озеро не остается ничего - даже памяти. Насчет "ничего" образ вполне верный - кости упавшего случайно в эту яму человека будут пережжены в россыпь извести, неотличимую от извести, получаемой из известняка.
Так вот, этот молодой человек работал наверху, как раз у края ямы. То ли он не выспался, то ли не проспался и потому плохо контролировал свои движения, то ли он споткнулся, а может так было надо, но он оступился и начал, как в жутком сне, проваливаться вниз, вниз, в огонь…
Казалось, гибели не избежать, ан - нет. Успел-таки оказавшийся рядом (случайно?) человек извернуться и перехватить падающего - за шиворот! И в таком положении, еще не выпуская из руки воротника парня, на краю озера огня, рассказал ему и про Второе, и про Третье Пришествие Христа, и про Первое тоже (все это происходило в коммунистические времена, за такие слова можно было загреметь котелком по зоне, но это не останавливало - и гремели), про смерть временную до дня Воскресения и смерть вечную, про огненное озеро и жизнь вечную.
Парень оказался сообразительным не меньше Симона - ему хватило. Он больше не умножал на своем теле татуировок и к бутылке больше не прикладывался. Теперь он христианин нашей Церкви. Невидимой и неиерархичной.
А не совмещающемуся с толпой Симону хватило слов даже более лаконичных… Правда, и на воротнике (опять - воротник! детей обычно за ворот хватают, когда те нетвердо шагают), и на плечах его остался след крови - ему родной…
***
Такова седая от древности история обращения человека, долго о своем обращении не ведавшего и многие годы себя до конца не осознававшего. История самая, наверное, из всех евангельских биографий потрясающая - своей насыщенностью образами запредельного психологического и духовного воздействия.
Не случайно ее Сам Иисус "приберег" к концу, к последним минутам Своего земного служения. Тем минутам, которые Его последователи будут вспоминать во всех подробностях.
Ввиду важности этого эпизода, отчетливости, с которой Христос противостал толпе, столь совместимой с фарисеями и торгашеской психологией, стоит ли удивляться, что умеющие быть популярными столетиями о Симоне Киринеянине внушали, что, дескать, и известно о нем мало, и человек он на пути Христа к Голгофе случайный. Откройте популярные комментарии, убедитесь…
Но Симон - человек далеко не случайный, и рассказано о нем много.
Один только Лука (обращенный из язычников) привел слова Христа, обличившего рыдающих женщин - он знал нужды тех, для кого писал. И знал их способность видеть и увиденное понимать.
Красиво, глубоко, но лаконично рассказана история жизни Симона евангелистом Марком:
"И заставили проходящего некоего Киринеянина Симона, отца Александрова и Руфова, идущего с поля, нести крест Его".
Можно ли еще короче пересказать жизнь человека?
Можно. И это сделал евангелист Матфей.
"Встретили одного Киринеянина… сего заставили нести крест Его".
До встречи, Киринеянин!
Глава двадцать четвертая.ГРЫЗНЯ ВНУТРИ СТАИ - ОДИН ЕДИНСТВЕННЫЙ СЛУЧАЙ
(Синкретический подход - совмещение биологического, исторического и теологического подходов)
Цитированный выше (в "Биологическом подходе") лауреат Нобелевской премии Конрад Лоренц со ссылкой все на того же Штайнигера пишет о том, что грызня внутри стаи крыс возможна, но только в одном единственном случае!
Это принципиально важный случай, который в силу своей единственности позволяет решать и обратную задачу: из того, что внутри стаи крыс, обычно живущей по принципам сектантски понятого "христианства", началась грызня, следует, что в ее жизни появился новый фактор!
То, что делают крысы, когда на их участок попадает член чужого крысиного клана - или он подсаживается экспериментатором, - это одна из самых впечатляющих, ужасных и отвратительных вещей, какие можно наблюдать у животных.
Чужая крыса может бегать с минуту или даже больше, не подозревая об ужасной судьбе, которая ее ожидает, и столь же долго местные крысы могут заниматься своими обычными делами, - до тех пор, пока наконец чужая не приблизится настолько, что ее, чужую, хотя бы одна учует. Тогда она вздрагивает как от электрического удара, и в одно мгновение вся колония (курсив наш. - А. М.) оказывается поднятой по тревоге посредством передачи настроения. (У серых крыс передача настроения осуществляется лишь выразительными движениями, а у черных - еще и резким, сатанински-пронзительным криком, который подхватывают все члены стаи, услышавшие его.) От возбуждения у них глаза вылезают из орбит, шерсть встает дыбом, - и крысы начинают охоту на крысу. Они приходят в такую ярость, что если две из них (своих!) натыкаются друг на друга, то в первый момент обязательно с ожесточением кусаются. "Они сражаются в течение трех-пяти секунд, - сообщает Штайнигер, - затем основательно обнюхивают друг друга, сильно вытянув шеи, и мирно расходятся. В день травли чужой крысы все члены стаи относятся друг ко другу раздраженно и недоверчиво". Очевидно, что члены крысиного клана узнают друг друга не персонально, как, скажем, галки, гуси или обезьяны, а по общему запаху, точно так же, как пчелы и другие общественные животные.