- Король? - В голосе Боны звучало удивление, словно бы она сомневалась в способности супруга разгневаться.
- Да. Его величество король спросил папского легата, что сказал бы Рим, если бы он выступил посредником в спорах между Равенной и Болоньей. Легат удивился и ответил, что оба эти города подчиняются папе. Так было, есть и будет во все времена.
- А король?
- Король сказал: "Передайте тому, кто вас сюда прислал, что все эти земли мои. Так было, есть и будет во все времена. Никаких посредников не требуется". Посланники, не найдя на сии слова никакого ответа, твердили, что негоже сильному монарху биться со столь слабым противником. На это король отвечал: "Я и сам знаю, что гоже, а что негоже". Наступило затишье, однако вскорости наемные войска с запада двинулись к Великой Польше, на помощь Альбрехту.
- А что король?
- Созвал против наемников посполитое рушение, сам же двинулся к Познани. Я при нем. Теперь будем держать оборону на Висле, под Быдгощем. Речную переправу удержим любой ценой.
- Тяжко приходится?
- Тяжко, - признал воевода. - Пользуясь тем, что переговоры затянулись, великий магистр уже сейчас, в июле, двинул войско в сторону Мазовии.
- Он способен выиграть войну?
- До развязки далеко. Если выстоит осажденный Гданьск, если не падет Тчев…
- Если… если, - повторяла она уже сердито. - Вы сейчас вернетесь назад, к королю?
- Я должен забрать отсюда оставшихся людей и идти с подкреплением на Гданьск.
- Оставшихся людей? - Бона, казалось, не верила своим ушам.
- Всемилостивая государыня! Это битва не на жизнь, а на смерть. Или мы победим, или лишимся Поморья.
- Вы уже завтра возвращаетесь в лагерь?
- К завтрашнему дню мне не собрать воинов. Да и король ждет моего возвращения с доброй вестью.
- С какой же? - Бона словно бы все еще не понимала.
- С вестью о рождении наследника, - осмелился произнести воевода.
Королева иронично улыбнулась.
- Да… Как погляжу, миссия у вас нелегкая. Но, увы, пока что вам королю сказать нечего. Утешьтесь тем, что и мне тоже. Анна, проводи гостя. У вас очаровательная дочка, пан воевода.
Он низко поклонился.
- Только бы она всегда была приятна вам, наияснейшая государыня.
С этими словами воевода вышел, но успел обвести взглядом опочивальню, словно бы ища чего-то.
Он уже не спрашивал ни о чем, но, идя по переходам, не выдержал:
- Мне возвращаться пора, а колыбели пока не видно. Король полагал, что супруга его родит в конце июля.
Анна кивнула.
- Медики тоже так говорили, но Марина… Она, должно быть, знает больше других и твердит, что королева желает родить в начале августа. Она сумеет себе приказать, у нее сильная воля…
- По какой причине? Чтобы меньше досаждала жара?
- Нет. Младенец, рожденный в августе, будет наречен именем римских цесарей, - объяснила Анна поспешно.
- Август? Рожденный в августе месяце? О боже! Вот уж никогда бы не пришло такое в голову.
Клянусь, не пришло бы!
- Вам не пришло, а ей - пришло. Только этой мыслью и живет. Не верится, но правда, она всячески оттягивает время.
- Что за женщина! - сказал воевода и вдруг схватил Анну за руку. - Послушай, дочка! Помоги мне! Не только королеве нужен наследник. Но и королю тоже. А стало быть, и мне, его посланцу.
- Чем же я могу помочь? - старалась она вникнуть в его слова.
- Буду ждать знака. Здесь я могу пробыть день-два, не больше. Если исход будет счастливый - вывесь в окно алое полотнище, и я вернусь к королю с доброй вестью. Если родится дочь, к окну не подходи. Запомнишь?
Анна кивнула.
- Да. Алое полотнище…
Наступила душная жаркая ночь. На небе высыпали звезды, но месяц был красноватый - первый день августа предвещал непогоду. Анна, стоя у приоткрытого окна, смотрела на высокое, распростертое над замком и над Вислой небо и вдруг услышала приглушенный стон. Марина по-прежнему неподвижно дремала в кресле - быть может, ей это только почудилось? Но через минуту стон повторился - Анна бросилась к постели. Королева лежала, уткнувшись лицом в подушку, впившись зубами в ее кружева.
- Марина, - прошептала Анна, будя камеристку. Теперь они уже обе низко склонились над ложем королевы, вслушиваясь в ее жалобные стоны.
- Госпожа, пора позвать медиков. Она покачала головой.
- Нет, еще рано.
- Облегчат страдания, ускорят роды… - просила Марина.
- Тебе велено было сказать, когда наступит полночь. Но ты проспала.
- Госпожа, я вздремнула всего на минутку…
- Так сколько… сколько ждать еще до полуночи?
- Полчаса, может, чуть меньше.
- Зажгите свечи!.. Много свечей! - неожиданно приказала королева.
- Как на большое торжество? - спросила Анна.
- На очень большое. О чем вы шепчетесь? Думаете, опять, опять родится не он?..
- Помилуйте, ваше величество! - взмолились обе в один голос.
- Когда я рожала Изабеллу, все было иначе. Не было таких мучений.
- Да, госпожа, - подтвердила Марина, ставя возле ложа подсвечник.
- Санта Мадонна! Четверть часа уже миновала?
- Нет еще. Но десять минут наверняка.
- Ровно в полночь зовите придворных медиков. О Бю! Опять…
- Они рядом, за стеною, оба - и Валентино, и Катиньяни.
- Оба? Ждут? Тогда пусть войдут! Пусть войдут! - вдруг крикнула королева. - Я больше не вынесу!
Солнце, с трудом прорвавшись сквозь туман, осветило темные стены вавельского замка. Наступало утро - первое августа 1520 года. В комнате, из которой видны были покои королевы, сидел калишский воевода. Перед ним на столе лежали бумаги, карты, но сам он, уставший с дороги, сидел, подремывая, на табурете, то и дело вскидывал голову, протирал глаза. Вдруг на третьем этаже, в покоях королевы, кто-то шире распахнул окна. Заремба сорвался с места, опрокинув стул, и замер, напряженно всматриваясь в одну точку.
"Да или нет? Да или нет?" - билась в голове одна мучительная мысль.
Окно, в которое он вглядывался, теперь было открыто настежь, но ожидаемого знака, сколько он ни смотрел, не было видно. Со злости он ударил кулаком по каменной стене.
- Я наказывал ей не приближаться, не открывать окна, ежели… А она…
В эту минуту в окне мелькнула женская рука, вывесив из окна алый стяг. На фоне темных стен он был похож на струю крови. Быть может, животворной?
- Стало быть - да! - воскликнул он. - Наконец-то! Бог не обошел нас своею милостью. Ярост! Ярост! Камне! Живо!
Тотчас же вбежал слуга.
- Можно ехать. У нас родился Август. Уразумел? Королевич! Чего глаза пялишь? Готовь лошадей в дорогу. Зови людей! Едем к королю!
- Сегодня? - удивился слуга.
- Немедленно! Через час выезжаем. Шевелись! Да попроворней!
Неделю спустя в опочивальне у сидевшей, откинувшись на подушки, Боны собрались Алифио, Паппакода и камеристки. Тут же рядом стояла серебряная колыбель.
- Придвиньте ближе, - потребовала Бона. - Еще ближе. Чтобы я могла коснуться его.
- Светлейшая госпожа, лекарь сказывал, вам еще нельзя… - начала было Анна.
- Полно, - прервала ее королева. - Теперь мне все, все можно. Он спит?
- Спит, госпожа, - торопливо ответила Марина.
- Жаль, - вздохнула королева. - Я хотела дотронуться до него. Если бы его величество был здесь… Ведь он еще не скоро узнает.
- Мой отец тронулся в путь уже на рассвете, - сказала Анна.
- Bene. Вот-вот должен прибыть гонец. Ну а письма? - спросила Бона своего канцлера. - Отправлены письма с доброй вестью ко всем монархам?
- Да, ко всем владетельным князьям.
- Герцогиня обещала в честь радостного известия устроить рыцарский турнир в Бари. Теперь-то она наверняка прибудет в Вавель.
Алифио не подтвердил ее слов, заметил только:
- Первые поздравления уже получены. Вена, наверное, уже знала до того, как получила наши письма.
- Ну и что, Габсбурги не скрывают своего разочарования? - полюбопытствовала Бона.
- Поздравления настолько холодны, насколько позволяют правила дипломатии.
Бона рассмеялась.
- То-то они взбесятся, когда приедут на крестины. Бедняги! Потеряли надежду на то, что род Ягеллонов вымрет. - И, взглянув на колыбель, спросила: - Он все еще спит?
- Да.
- При блеске свечей и благовонии фимиама им будет восхищаться вся Европа.
В голосе ее было столько горделивой радости, что Алифио с грустью заметил:
- Столь огромное собрание монархов невозможно ни в ноябре, ни в декабре.
К его удивлению, Бона, казалось, ничуть этим не огорчилась.
- Чем позже, тем лучше, - сказала она. - Принц подрастет, станет еще красивей. Да и война к тому времени подойдет к концу.
- Будем надеяться, - отозвался Алифио.
- В честь возвращения наших доблестных воинов с победою примас Лаский отслужит благодарственный молебен, тотчас после этого в соборе состоятся крестины. Под звон всех краковских колоколов. Это будет великий день! Двойное торжество.
Ее сияющие глаза глядели на колыбельку.
- Все еще спит?
- Проснулся, улыбается, - ответила Марина. Бона протянула к нему руки.
- Дайте мне его, дайте!
Прижала младенца к груди, а потом, склонив над ним лицо, произнесла с благоговением его имя:
- Аугустус…
В эту минуту в опочивальню вошел Вольский.
- Гонец с письмом от его величества, - сообщил он.
- Наконец-то!
Передав Марине младенца, Бона чуть ли не вырвала письмо из рук маршала, попробовала было читать, но тут же уронила голову на подушки.