В довершение ко всему на Пасху захворала маленькая Анна, дочь короля от первого брака, и Бона приказала сменить медика, найти лучшего из лучших. Алифио разыскал и привел во дворец знаменитого Яна Анджея Валентино, который вместе с обиженным недоверием придворным доктором Катиньяни пытался выходить больного ребенка. Бона в апреле еще была в силах спуститься вниз, в правое крыло замка, навестить двух своих падчериц и Беату и, хотя знала, что дни принцессы сочтены, щадя мужа, не писала ему об этом ни слова, сообщала лишь добрые вести и светские сплетни. Она писала также, что князь Ян, получивший сан виленского епископа, утвердился в своем новом положении, расположив к себе литовских магнатов, и что пани Катажина Косцелецкая, живущая при сыне с двумя старшими дочерьми, тоже благоденствует. В самом ли деле литовские вельможи любезно встретили Катажину - в этом Бона не была уверена. Она даже предполагала, что бывшая королевская полюбовница чувствует себя в Вильне чужой, знатные вельможи кичатся и не приглашают ее к своему двору. Правда, Алифио уверял, что нравы в Литовском княжестве не столь строги, как в Короне, и едва ли кто из знатных людей избегает знакомства с матерью епископа. Король не знал, каково живется его внебрачным дочерям, под давлением Боны покинувшим Краков, не ведал он и о болезни принцессы Анны. И только когда восьмого мая, на пятом году жизни, принцесса умерла, Бона послала к нему гонца с траурной вестью. Но приехать на похороны король не смог, прислал лишь ответное письмо, в котором благодарил ее за материнскую нежность к больному ребенку, вызванную чувством долга, равным ее добродетели и их взаимной любви. Король просил оставить при дворе знаменитого медика Валентино, чтобы он в июле был при ее родах. Июнь прошел невесело, он тянулся бесконечно, словно иного месяца летом и не бывало. Алифио все чаще заставал королеву в дурном настроении: она изнемогала от жары и ожидания - вести о войне с крестоносцами были редкими и скупыми.
- Я жду, вечно жду, - как-то пожаловалась она, хотя редко открывала перед кем-нибудь душу.
- Вы, наверное, заметили, я в вечном беспокойстве и по ночам, когда под стенами и во дворе слышны лишь одни шаги стражников, встаю и хожу по комнатам, жажду сна, но тревога не дает сомкнуть глаз. И вдруг вижу, я одна в этом замке, совсем одна…
Канцлер, вглядевшись внимательней в изменившееся, побледневшее ее лицо, робко спросил:
- Государыня, неужто вы так тревожитесь об исходе сраженья?
- Не только. Я думаю и о короле, который всегда в самом горниле битвы. О том, что предсказания звезд опять туманны. И в бессонные ночи думаю об одном - неужто я, Бона Сфорца, не смогу назло соседям родить сына? Чтобы династия Ягеллонов не угасла? Эти проклятые Габсбурги в Вене, в Испании… Они, наверное, думают, что я неспособна. А другие? Хотя бы вы? Я хочу знать.
Алифио уклонился от ответа.
- Светлейшая госпожа, я знаю, у вас железная воля, но в этом случае надо положиться на благосклонность судьбы. На молитвы.
Она воздела руки к небу.
- Санта Мадонна! Я обращаюсь к богу с молитвами денно и нощно. Прошу у него милостыни.
Как нищенка! Кто бы мог поверить в это? Ведь лишь два года назад астролог в Италии говорил: "Будешь владычицей великой и сильной". А я хочу быть просто счастливой…
- Но, ваше величество, перед вами будущее.
- Будущее? - промолвила она. - В вечном страхе, в одиночестве, в постоянной опасности? О, как трудно быть королевой Польши!..
Тем временем Паппакода, попивая вино в покое у Марины, убеждал ее, что она стала веселее и моложе. Слушая эти похвалы, потупившись, пряча от него взгляд быстрых глаз, Марина все подливала и подливала ему огненного зелья.
- Быть может, это оттого, что я наконец смогла отогреться под летним солнцем, как когда-то в Бари. Здешняя зима и осень - сущее мученье.
- Как здоровье королевы? - спросил он неожиданно.
- Не может дождаться возвращения супруга. Все смотрит - не видно ли гонцов.
- Как не ждать, - буркнул Паппакода. - Ведь в эти дни решится судьба династии Ягеллонов.
Неужто жизнь короля в столь великой опасности?
- Да нет, война с крестоносцами тут ни при чем. Здесь, в замке, решится судьба династии, а также Бари и Россано.
Марина бросила на него удивленный взгляд.
- Но ведь италийские герцогства достанутся в наследство королеве.
- Ей, но не ее дочерям, - рассмеялся Паппакода. - Тут у них соперники - испанские Габсбурги, а точнее говоря, Карл. И уж разумеется, ни одна из них не станет польским монархом.
- Королева уверена, что на сей раз у нее родится сын. Паппакода пожал плечами.
- Но венский двор в этом не так уверен. Там едва ли рассчитывают на рождение сына. Судите сами - у короля, кроме Яна, одни лишь дочери, три от предыдущих супружеств и две внебрачные.
Король немолод, ему за пятьдесят. Я спрашивал синьора Катиньяни - он не ждет рождения мальчика.
- Быть может, он говорит это назло синьору Валентино?
- Вы проницательны, - не мог не отметить Паппакода. Марина поджала губы.
- У королевы иное мнение, - сказала камеристка с горечью.
- Со дня коронации она совсем не считается с нами, - вторил Паппакода. - Предпочитает поляков.
- А вы нет?
- Если бы я был бургграфом, то, разумеется, искал бы людей среди здешних придворных. Но сейчас…
- Боюсь, из вас двоих она выберет Алифио.
- Опять он - везде и всюду! Следует самому позаботиться о себе. Венский двор интересуется мною куда больше, чем королева.
Эти слова были для камеристки неожиданностью.
- Это для меня новость, - сказала Марина.
- И при том важная. Почему бы Габсбургам с помощью одной из королевских дочерей не завладеть Польшей?
- И вы говорите мне это так, между прочим, за бокалом вина? - спросила она удивленно.
- Не совсем так. У меня свои расчеты и намерения. Вена с нетерпением ждет того дня, когда Бона наконец разродится.
- И какой услуги они от вас тогда ждут?
- От меня? - в свою очередь удивился Паппакода. - Никакой. Разумеется, никакой. Но от вас… Совсем маленькой, вполне невинной…
Если он полагал, что Марина у него в руках, то ошибся.
- В этой ужасной стране даже малейшая услуга… стоит так дорого, - вздохнула она, кутаясь в цветную шаль.
- О да, - должен был согласиться он.
- Что же это за услуга?
- Право же мелочь. Когда я первым в тот день узнаю, что…
- Родился сын?
- Да нет же! Дочь. Их интересует только дочь.
- Любопытно… Алифио может стать управляющим замка в Кракове, - сказала она, немного подумав. - А на какую должность в Вене рассчитываете вы?
- Увы, умудренный горьким опытом, теперь, после Кракова, я ни на что не рассчитываю. Сан? О нет. Я хотел бы, чтобы меня наконец оценили по заслугам. Я жду благодарности… Но об этом толковать еще рано.
- Разумеется, не время, - согласилась она, снова подливая ему вина.
Королева в последние дни не вставала со своего ложа и, хотя июль был на исходе, не надеялась, что решительный день близок. На все вопросы придворных медиков она упрямо отвечала - нет.
Уверяла, что никаких болей не чувствует, но не встает, дабы не оступиться случайно и не вызвать преждевременных родов. Медики только переглядывались - долгожданное событие, по их подсчетам, должно было произойти не позднее конца июля. Бона не подпускала их к постели, и они каждый день уходили от нее ни с чем, дивясь все больше и больше. Камеристки, разумеется, видели, как она часами стиснув рот лежит молча, читает, чтобы не заснуть по ночам, но боялись спросить, отчего она мрачна и столь нелюбезна с докторами. Лишь Марина иногда решалась спросить госпожу о здоровье, да еще как-то Анна, участливо глядя на побледневшее лицо королевы, лежавшей с полузакрытыми глазами, сказала:
- Может быть, мне развлечь вас пением?
- Нет, - коротко отвечала королева.
- Позвать музыкантов? Шутов?
- Нет.
- Станьчика?
- Не мучь меня. Не было ли вестей от его величества? С поля брани?
- Нет, госпожа.
В эту минуту появившийся в дверях Вольский возвестил:
- Пан воевода Заремба просит его выслушать.
- Отец? - обрадовалась Анна. - Он здесь, в Кракове?
- Только что прибыл в замок, - подтвердил Вольский. Королева вдруг оживилась.
- Проси! Проси! Ян Заремба, едва придя в себя после долгого пути, тотчас же поспешил к королеве, видно было, что он рад видеть ее в добром здравии, пусть даже в постели.
- Ваше величество, я пришел к вам от короля, он наказывал передать вам его поклоны и узнать…
Королева не дала ему договорить.
- Рада видеть вас в замке. - И, протянув руку, спросила коротко: - Где письма?
- Писем нет, - смутился воевода.
- Нет писем, - повторила она вслед.
- Но король тревожится о вас, - уверял Заремба. - Он просит, чтобы вы, ваше величество, были осторожны.
Она заставила себя улыбнуться.
- Даже так… Что же. Как видите, я здорова. Жду. Удачен ли был ваш поход?
- Поначалу он принес нам победу, - отвечал воевода. - Мы захватили Квидзынь, особливо помогли нам тяжелые орудия, те, что доставили из Кракова. В мае гданьские отряды штурмом взяли Клайпеду, а его величество с войском двинулся на Крулевец. Я находился при нем. Потом в лагере нашем появились непрошеные посредники, представители Альбрехта.
- А что же король?
- Он был этим весьма недоволен. Посланники папы и императора склоняли его к заключению мира или хотя бы перемирия, желая быть при сем посредниками.
- А он? - продолжала расспрашивать Бона.
- В великом гневе.