2
В середине мая рукава Оби, а им нет числа, начали отворяться. Нарты чуть не угодили в полынью. Собаки проваливались в мокрый снег, вязли полозья. Зуев забеспокоился: вдруг до разлива не успеют в Березов?
Лайки часто сбивались в кучу, но Вану, легкий и сноровистый, выстраивал их цугом, умея сказать каждому псу нужное слово. Собаки понимали его лучше, чем других членов экспедиции. Постромки распутывались, санный поезд двигался дальше.
Вану не унывал:
- Мала осталась, мала. Будет Березов скора…
На освободившихся от снега, пригретых солнцем буграх запестрели кусты вороньих ягод, багульника. Кочки укутались в детский мох, кружевами вплелись в них белые лишайники, рядом пробивалась непокорная трава камнеломка.
Набрели на размытый тракт. Утопая в грязи, собаки вынесли нарты на крутой холм. Отсюда открывался вид на небольшую слободу, обнесенную земляным валом.
Вану громко закричал:
- Березов, Березов!
3
В приземистой деревянной избе - приказной - нашли казачьего атамана, или, как он тут звался, комиссара. Атаман долго рассматривал предъявленную от Академии бумагу.
- Не купцы, выходит?
- Не купцы. Я так сын солдата.
Фамилия комиссара - Денисов. Рожа свирепейшая: мохнатые черные брови, сросшиеся у переносицы, нос картофелиной, борода. Шумский чуть выдвинулся вперед, желая показать грозному комиссару, что чем-чем, а бородой ему не уступит.
Денисов рассматривал разношерстную, заляпанную грязью, невесть откуда свалившуюся ватагу во главе с веснушчатым пареньком. Странные гости, вовсе не похожие на тех, кто являлся сюда за рыбой и шкурами.
- Какая ж цель ваша будет?
Зуев сказал, что с месяц или около того пробудут в Березове, далее пойдут на север, к Карскому морю.
- Моржовый клык промышлять, так, что ли?
- Натуралисты мы. По научной части.
- А говоришь - солдатский сын…
Зуев усмехнулся:
- Такой мой поход.
- Отец в каком полку служит? Живой ли? - допытывался атаман.
- Живой. В полку - Семеновском.
- Ишь ты! - похвалил Денисов. - Слыхивал. На ихнем знамени, на полковом, слова хорошие: "Сим победиши".
- Верно.
- Ну что ж, живите сколько надо. Постой я вам определю. Петька!
Мальчик лет десяти бойко оглядел членов команды.
- Это наш казачонок. Сирота. Проводит вас.
По дороге Петька поинтересовался, откуда команда. Когда Зуев сказал, что путь ведут от Санкт-Петербурга, казачонок не поверил:
- Будет заливать!
- С чего же врать-то нам?
- Эвон где Петербург! Оттуда скакать и скакать.
- Вот и прискакали.
- Так вы царские родичи?
- Это почему ж царские?
- А говорили, в стольном городе Петербурге, окромя царя и царских родичей, никто не проживает.
Ерофеев зашелся от смеха, стукнул Петьку по затылку:
- Как моя рожа - царская?
Петька догадался: члены команды, пусть они и из стольного города, начальство невысокое и разговор можно вести без боязни.
- Да с твоей рожей не к обедне, - повернулся Шумский к казаку, - а как раз в приходскую…
- А с твоей бородой, - откликнулся Ерофеев, - приказную избу мести.
Зуев рассмеялся. Ежели до Березова дошли в такую распутицу, то до Обдорского городка на оленях и по воде, а там и до побережья - дойдут! Природа на лето повернула, а лето к человеку, идущему в путешествие, куда милосерднее.
И, видя, что Шумский и Ерофеев заводятся, прикрикнул:
- Будет ссориться, ваши высочества!
4
Березов основан в конце XVI века воеводой Трахионитовым. Был тут в ту пору остяцкий Сумгут-Вож, что значит Березовый городок. Казаки изгнали инородцев, построили церковь, деревянные избы, огородили бывший Сумгут-Вож земляным высоким валом.
Инородцы долго не могли примириться с русскими. Много раз приступом брали Березов, но всякий раз с ними расправлялись самым жестоким образом. Примерно за сто лет до прибытия сюда команды Зуева местный воевода взял в плен тридцать самоедских князьков, старшин, шаманов - все они были повешены.
Так и пошло среди инородческих племен жуткое поверье: где пришлые казаки начинают строить церковь, там жди беды, там убивают непокорных, выживают остяков и самоедов с насиженных мест, грабят местных жителей.
Отдохнув немного, Зуев с казачонком Петькой пошел смотреть слободу. Приютился Березов на гористом холме левого берега Сосьвы - неправильный четырехугольник, окруженный со всех сторон реками; около четырехсот сажен в длину и двести в ширину.
Негреющее солнце выблестело вспученные льдины на Сосьве, из-под снега торчали днища перевернутых лодок. Неподалеку от церквушки - высокий тын из стоячих бревен. Это был острог, выстроенный для сосланного в Березов князя Меньшикова. Два года жил он тут в заточении. У могилы с вытесанным из лиственницы крестом Зуев снял шапку. Некогда могущественный вельможа, воитель, любимец царя, покоился, всеми забытый, под этим тяжелым и одиноким крестом.
Подслеповатый поп водил Зуева по церкви. Поминутно крестился, показывал петербургскому натуралисту пожертвованные князем Меньшиковым и чудом сохранившиеся две священнические ризы со звездами, а также орденом Андрея Первозванного.
- Просвещен князь был разумом высоким, - вздохнул поп.
Мерцали свечи возле небольшого иконостаса, лик Христа, обращенный на Зуева, словно вопрошал, зачем отроку приспичило забраться в эти проклятые царями места. Что не мог спросить вслух Иисус, то прорвалось в служителе березовского храма:
- Так что же, господин натуралист, повлекло вас в сии края? Нам велено обращать язычников в православие, и несем службу аки можем, возвещая нехристям покаяние перед богом и веру в господа нашего Иисуса Христа. А вам что неймется?
- Неймется, что тут, батюшка, поделаешь… У науки своя вера.
- Кто ж тебя, отроче, прислал сюда?
- Доктор Паллас.
В храм - по стеночке, по стеночке - прыгающей, заячьей походкой проскользнул старый остяк в расстегнутой холстинной рубахе. На шее болтался крестик. Кивал, здороваясь с Николаем Угодником. Голова остяка похожа на венчик ромашки - желтая лысина, а в разные стороны торчали седые перышки волос.
Остяк зыркнул на Васю, пал на колени и начал отбивать поклоны перед иконостасом.
Краска на иконах пожухла, растрескалась - у святых был какой-то нищенский вид.
- Новую бы церквушку надо, - сказал Зуев.
- Надо, - согласился батюшка. - Доходы наши невеликие.
Остяк замер.
- Много ли, батюшка, обратили инородцев в православие?
- От своего шайтана трудно уходят. Чувствия у них другие. Иные помыслы. Мефодий, - обратился поп к остяку, - верно сказывали, что намедни своему божку деревянному молился?
- Цютоцку.
- Цю-ютоцку-у! - передразнил батюшка. - Чего ж ты просил?
- Маленько просил. Рыбки, песца.
- А в храме чего просишь?
- Стоб сыносек хоросую зонуску взял.
- Ох, Мефодий, смотри-и. За двумя зайцами погонишься… - Батюшка махнул рукой: - А вы, молодой господин, о просвещении мыслите. Инородцам надобен крест и меч.
- Читал я в разных книжках: человек везде себе подобен и составляет единый род в поднебесье.
- Самоеды не человеку - зверю подобны. А новейших книг мы не читаем, - рассердился батюшка.
- Науке меч не пристал.
- Вот сходи-ка к самоедцам. Иные речи услышу.
- Я полагаю, - сказал Зуев, - что, кроме оружия, есть состязание в слове. Потому и самоедское наречие начал помаленьку учить.
- Отроче, - жалея мальчика, произнес батюшка, - ведомо тебе, что апостол Павел вещал Тимофею в своем послании?
- Что же?
- От глупых и невежественных состязаний отклоняйся. Они рождают ссоры. Где ссора - там драка. Где драка - там смертоубийство. Помолюсь за тебя, чтобы скорее отвратился от наивного отрочества.
- Батюшка, в Писании есть и такие слова: рабу Господа не должно ссориться, но быть приветливым ко всем. Учительным, незлобивым.
Поп зорче взглянул на Зуева:
- Это применительно к человеческой породе сказано.
Поп от крохотного фитилька зажигал свечи. Огонек бросил короткий блик на потрескавшиеся губы Николы Угодника.
Еще раз с интересом оглядел Зуева:
- Ты чей сын будешь?
- Солдатский.
- Ну, ну, - то ли удивился, то ли осерчал поп.
Остяк поднялся с колен и прыгающей, заячьей походкой выскочил из церкви.