5
Прибыли на постоялый двор.
Паллас ночью подкрался к спящему чучельнику:
- Вставай! Есть конфиденц-разговор.
Сидели в крошечной комнатушке, озаренной коптящей лампадой.
- Телом ты крепок, а каков духом? - неожиданно спросил Паллас.
Странному началу конфиденц-разговора Шумский не удивился.
- У нас, Петр Семенович, говорят: духом кротости, а не палкой по кости.
- Замысел один не дает покоя, вот и думаю: справишься ли?
- Ежели силой не выдержу, хитростью возьму. Где хитрости не хватит - смекалкой. А ежели и тут растеряюсь, буду на доверие полагаться.
- Это как же?
- А вот так, Петр Семенович. Как Цицерон говорил: доверие можно снискать, если нас признают дальновидными и справедливыми.
- Да ладно, ближе к делу, коль дальновиден. Маршрут мой, как Академией задумано, - на восток. А есть мысль тебя направить в северные тундры, в низовья Оби. Цель такая: все, что можно, узнать о тамошней стране - о зверях, растениях, обычаях остяков и самоедцев. Пойдешь?
- Как прикажете…
- Просить стану.
- Я старик любопытный. Авось не сожрут самоеды: что с меня взять?
- Чучела тундровых птиц и животных весьма нужны! И осмотрительность твоя нелишняя…
Паллас помолчал.
- Кто б, по-твоему, отряд мог возглавить?
- А то сами не знаете… Знаете, уже решили, - засмеялся чучельник. - Вижу, у меня глаз острый.
- Острый, острый, - ублажил старика Паллас. - И ум острый.
- Это есть, - так же весело согласился чучельник.
- Так что?
- А то, Петр Семенович, есть люди, у которых происхождение незнатное, чья ранняя юность протекает в безвестности, должны ставить себе высокие цели. И лишь подвигами украсится их жизнь.
- Далеко сети раскинул. Цицерон!
- Зуева бы, Петр Семенович, назвал.
- А Соколов? А Вальтер?
- Против них ничего не скажу. Зуев же способнее для экспедиции.
- Предугадал ты мой выбор. Рад тому. Так и извещу Академию: предводительство в тундры препоручено Зуеву.
- Ерофеева с нами отпишите. Васька его выручил. Казак в долгу не останется. Так полагаю.
- Если полагаешь…
Утром Шумский был загадочен и неприступен.
- Думаешь, не знаю, что ночью с Палласом разговаривал? - подловил на дворе чучельника Вася. - Об чем толковали?
- Об чем? - Шумский прикрыл веки, дабы тайна не выглянула на свет божий. И прочел вирши:
Священник на восток, на юг астроном зрит.
Географ к северу, а к западу пиит.
6
Сам Паллас пользует доверием! Вот так, господа непонимающие.
Шумский даже на студентов начал свысока поглядывать. Прищурится, оглаживая бороду, и со знакомым акцентом (чем не Паллас?) одобрит работу спутников по отряду:
- Да, господа, натуралисту ничего не может быть лишне и бесполезно.
На Соколова прикрикнул:
- Уж какой ты неходкий…
- Отстань! - огрызнулся Никита. - Тоже герр Шумский.
- А и герр. Ты, Никита, в обиде, что ли, на меня? - Шумский соскребал чешую с огромного сома. - Пошто так?
Ничто в мире не распространяется так скоро, как тайна. Шумский чувствовал себя единственным ее держателем, а тайна уже вовсю гуляла по свету.
- Сом ты с большим усом - вот кто ты есть, - ругнулся Соколов.
- За что разгневался?
- Бес старый - вот кто ты есть.
- И бес, и сом. Кто я есть, не пойму. - Старик с притворным усердием разделывал рыбину.
- Думаешь, не знаю об чем с тобой беседовал Паллас?
- Ну, был конфиденц-разговор.
- Куда ж ты, старый хрыч, Ваську присоветовал?
- Вот уж и хрыч, - незлобиво произнес Шумский.
- А подумал о последствиях?
- Истинно.
- По-твоему, гимназею сподручнее вести отряд к Ледяному морю?
- У меня на уме один интерес был.
- Это какой же?
- Как для Академии выгоднее.
- Да что ты, кроме своих чучел, разумеешь?
- В природе разбираюсь.
- В мертвой природе, - зло уточнил Соколов.
- И в живой, и в человеческой. Сноровистее будет Васька. Ходкий он.
- Да в ходкости ли дело? - Разгневанный Соколов подобрал камешек, подбросил.
- А ты прибей, - согласился чучельник, поднимаясь с корточек.
- Что с тобой молвить - зря время терять, - швырнул камешек за плетень Соколов.
Шумский мешал поварешкой уху.
- Хороший ты юноша, Никита. Славный.
- Да путешественной линии нет на челе? Да? - Соколов постучал костяшками пальцев по лбу. - Тут вот еще должно быть.
- Есть у тебя это. Есть! - признал чучельник.
- Зуев и того не знает.
- У Васьки другое. - Лицо Шумского осветилось - так всякий раз бывало, когда заходил разговор о крестнике. - Ваське довериться можно. Паллас совета испрашивал, я не уклонился…
На крыльцо вышел Паллас. Скинул рубаху, подбежал к высокому чану с водой. Поплескался. Пофыркал от удовольствия. Рассмеялся.
- Вы чего, Петр Семенович?
- Хотел узнать, который час, и байку одну вспомнил. Петровский шут спросил вельможу: "Который час?" - "Тот, в который купаются ослы", - "Так что же вы еще не в воде?" - заметил шут. Вот и я, как осел, - хохотал Паллас, растирая полотенцем спину. - Ну, разве ученый осел… А вы какие тут байки рассказываете?
- Рассуждаем, Петр Семеныч, будет ли завтра дождик или нет, - сказал Шумский.
- И чего решили?
- А никак не порешили.
- Природа сама рассудит, - хмуро заметил Соколов.
7
Солдат Федор Зуев читал письмо от сына.
"…И еще, дорогие родители, хочу уведомить вас, что отправляюсь от Челябы в Тобольск, а оттуда - к Ледяному морю, в тундры самоедские. Так повелел мой благодетель Петр Семенович Паллас.
Не плачьте по мне. Сколько за год я узрел, чего не узнал. Все гимназические годы того не дали. Мне Палласа судьба послала. Дивлюсь, как же такое случилось, и понять не могу. Чужестранец, а роднее русского. Он и гневен бывает, тогда все поджилки трясутся. Но в нем доброе сердце, ему не только дороги и любопытны пространства, которые преодолеваем, но и всякие люди, хоть знатные, хоть худородные. Похвалит, сердце от счастья обмирает. Такое, впрочем, случается весьма редко. Ловлю себя на том, что гляжу на многие вещи глазами Палласа, и открывается то, чего своими глазами вовек бы не увидел.
А здоровье мое хорошее - ни чиху, ни кашля.
Теперь пойду в северные земли, и это, видать, на роду написано. Замечу к тому, что крестный, хиромант великий, угадчик, обнаружил на моем челе линию Луны, означающую пристрастие к путешествиям. На лбу же самого Шумского приметна Меркуриева линия, что означает знак философии. И пойдем мы оба - два в одной упряжке, путешественник и философ. Вот моя доля, вот в жизни моей какой поворот. Еще раз прошу - не печальтесь обо мне…"
Слезы катились по щекам Марьи.
- Сынок, сынок. - Она обращалась к Васе так, словно он был рядом. - Господи, куда ж тебя загоняют? Ведь пропадешь. Куда ж без присмотра? Васенька, не иди ты в тундры самоедские.
- Услышит он тебя, как же! - прикрикнул Федор.
- Услышит небось. Васенька, где ты сейчас?
Глава, в которой рассказывается, как путники прибыли в Тобольск и встретились с остяком Вану
1
С XVI века красуется Тобольск на правом берегу Иртыша. Возле него обнимаются Тобол и Иртыш и еще долго идут в одном русле, бок о бок, не растворяясь друг в друге: синяя и черная полоса.
Четыре дороги пересекаются в Тобольске: со всех сторон света тянутся к этой сибирской сердцевине.
С Запада доставляют сюда хлеб.
С Севера - рыбу, пушнину, дорогие шкуры.
Южная дорога - караванная, пестрая, как пестры халаты бухарских купцов. Шумная, разноголосая дорога, как шумен восточный базар, самая опасная, как опасен налет блуждающих по степи кочевников.
А на Восток дорога - самая неоглядная: на Красноярье, на Байкал, к китайской границе.
Высокие колокольни Тобольского каменного кремля "красным звоном" созывают к себе четыре дороги на зимние, летние и осенние торжища. И все четыре дороги у подножия города, топкой низины, соединяются у крутого взвоза, который поднимает вверх верблюжьи караваны, конные обозы. К городской площади, к постоялым дворам, к лавкам, к присутственным местам.
В начале марта взвоз был пустынен. Лишь пароконная кибитка медленно тащилась вверх. Первые ручьи шуршали на высоких откосах, ледок проваливался под копытами лошадей.
На облучке восседал вольный казак Ерофеев, запеленатый в черную овчинную шубу. Вожжи навернул на руку, клевал носом. В кибитке Шумский и Зуев.
Одолев подъем, Ерофеев остановил лошадей. По узкой, хорошо прибитой тропе раскосый мужик волочил санки с высушенными кожами.
- Эй, паря, - крикнул казак, - где тут подворье?
- А смотря какого звания? Купец один двор имеет, высокородный господин в палатах живет. Бедняк в постоялый двор ходи.
Зуев откинул полог.
- Василий, по какому разряду сойдем? - спросил Ерофеев. - За вельмож нас не примут, хоть боярский кафтан надень. Да и не бедняки вроде.
- Купец будешь, да? - спросил раскосый мужик. - Табачку пожалуй - скажу, кто будешь.
Ерофеев отсыпал в ладонь мужика зеленого табаку. Тот мигом опрокинул табак в широкий узкогубый рот.
- Не, ты не купчина! Глаз мой все видит, нюх собаки. - Он наставил палец на Зуева. - Ты будешь воевода, да?
- Воевода? - Вася залился смехом.