- Потому что он не разобрался ни в ситуации, ни в механизме ее развития. Да еще и писал отвратительно.
- Все это очень сложно.
- Словами я не объясню. Вот напишу, тогда все поймешь.
Какое-то время я перечитывал "Дом у канала" и размышлял о животных, мокнущих под дождем. Гиппопотамы, по-видимому, чувствовали себя отлично, а вот остальным, особенно семейству кошачьих, было невесело. У травоядных, впрочем, и без погоды хватало забот, и страдали только те, для кого дождь был в новинку, то есть молодняк, родившийся после прошлого дождя. Интересно, думал я, охотятся ли крупные кошки под таким ливнем? Голод-то не тетка. С одной стороны, подкрадываться удобнее, дождь все заглушает; с другой стороны, кругом вода, которую ненавидят и львы, и леопарды, и гепарды. Последним, конечно, легче: они происходят от собак, шкура приспособлена к сырой погоде. Дождь заливает норы, поэтому змей сейчас полным - полно, как и летучих муравьев.
Я был благодарен судьбе, что в этот раз мы жили на одном месте достаточно долго и перезнакомились со здешними животными, знаем все змеиные норы и живущих там змей. Во время первого сафари мы постоянно куда-то спешили, переезжали с места на место в погоне за охотничьими трофеями. Если и видели какую - нибудь кобру, то случайно, как гремучую змею на шоссе в Вайоминге. А теперь мы знали все места, где жили кобры. Специально их, разумеется, не искали, натыкались между делом, но они были соседями, к ним ничего не стоило сходить в гости, и если кто-то случайно убивал кобру, то не абстрактную змею, а конкретную кобру из конкретной норы, залезшую куда не следует. Благодарить за эту роскошь надо было, конечно, не судьбу, а Джи-Си - именно он подарил нам возможность разбить постоянный лагерь, и наслаждаться замечательным уголком Африки, и заниматься делом, оправдывающим наше пребывание здесь.
Меня уже давно не интересовали охотничьи трофеи. Я по-прежнему любил стрелять, ценил чистое красивое попадание, но убивал в целях сугубо практических: чтобы добыть мясо, или подстраховать Мэри, или уничтожить объявленного вне закона хищника, или избавить крестьян от вредителей. В Магади я добыл в качестве охотничьего трофея одну импалу и сохранил голову взятого на мясо сернобыка, чьи рога мне приглянулись, да застрелил в целях самозащиты буйвола и оставил его рога как напоминание о пережитой опасности. Я и сейчас думаю о том случае с улыбкой: ценный вклад в сокровищницу памяти, одна из тех ситуаций, детали которых можно смаковать перед сном, или вспоминать, проснувшись среди ночи, или прокручивать в голове, когда тебя пытают.
- Котенок, помнишь того буйвола, на рассвете?
Мэри посмотрела мне в глаза.
- Не спрашивай об этом. Я сейчас думаю про льва.
Спать легли рано, удовлетворясь неразогретым ужином. Весь вечер, под монотонные барабаны дождя, Мэри писала в дневник. Несмотря на плотную шумовую защиту, я спал скверно и дважды просыпался в поту тяжелого кошмара. Второй раз был особенно мучительным. Выпростав руку из-под москитной сетки, я нашарил бутыль с водой и фляжку джина. В темноте приходилось действовать на ощупь. Я свернул подушку валиком, подмостил под спину, чтобы было повыше, добавил сверху крошечную ароматическую подушечку, набитую сосновыми иголками, нащупал пистолет возле правого бедра, фонарь возле левого - и открутил колпачок.
Первый глоток, крепкий, как рукопожатие друга, придал мне смелости: кошмар выдался качественный, из худших, а они у меня бывают такие, что не дай Бог. Я знал, что не могу напиваться, пока Мэри охотится на льва, но завтра охоты не светило. Таких ночей не случалось уже давно, я даже успел избаловаться и начал думать, что с кошмарами покончено. Ну что ж, будем знать. Наверное, сыграла роль духота в закупоренной палатке или тот факт, что я весь день просидел без движения.
Второй глоток пошел легче и по вкусу напоминал лучшие клопоморы моей юности. Не такой уж и страшный кошмар, подумал я. Бывали и хуже. Просто сработал фактор неожиданности: я действительно отвык от настоящих, серьезных кошмаров, после которых просыпаешься в холодном поту, и каждую ночь видел обычные сны, иногда плохие, но большей частью хорошие.
В темноте раздался голос Мэри:
- Папа, ты пьешь?
- Пью. А что?
- Дай и мне капельку.
Я высунул фляжку из-под сетки и встретился с ее рукой.
- А вода есть?
- Держи. - Я передал воду. - У тебя же своя рядом с кроватью.
- Ты не велел зажигать ночью свет.
- Бедный котенок. А что ты не спишь?
- Я спала. А потом стала сниться всякая дрянь, даже рассказывать не хочу.
- Мне тоже.
- Держи свою "Джинни", - она вернула фляжку, - может, еще понадобится. А теперь возьми меня за руку… вот. Сожми крепко-крепко. Никто не умер, правда? Ни ты, ни Джи-Си, ни Отец.
- Нет, котенок. Все живы.
- Спасибо. Постарайся заснуть. Ты ведь никого не любишь, кроме меня? Белых, я имею в виду.
- Ни черных, ни белых, ни загорелых.
- Спи спокойно. Бог тебя храни. Спасибо, что угостил джином.
- Спасибо, что разогнала кошмары.
- Моя прямая обязанность.
Потом я лежал с открытыми глазами, вспоминая разные страны и трудные времена, думая о природе кошмаров, надеясь, что завтра распогодится, - и незаметно задремал, и опять проснулся в мокром диком ужасе, и долго еще слушал спокойное дыхание Мэри, еле различимое сквозь шум дождя, прежде чем отважился на новую попытку заснуть.
Глава пятая
Утро было холодным. Вершину закрывали тяжелые тучи, и порывами налетал ветер, принося ливневые заряды, зато обложной непрерывный дождь прекратился. Я пошел к периметру, чтобы переговорить с Кейти, и застал его в прекрасном расположении духа. На нем были плащ и старая фетровая шляпа; к завтрашнему дню, заявил он, погода установится. Я попросил его не начинать возню с ослаблением оттяжек, пока не проснется мемсаиб. Он похвалил грамотно вырытые дренажные канавы, благодаря которым столовая и спальные палатки остались сухими. Насчет костра уже распорядились, и в целом настрой был бодрый. Я рассказал Кейти, что видел сон проливень над заказником. Это была ложь, но я рассудил, что Отец скорее всего пришлет добрые вести, к которым на хвост не помешает прицепить увесистую ложь. Если берешься прорицать, то лучше делать это с высокими шансами на успех.
Кейти выслушал мой сон внимательно, с деланным уважением, а затем рассказал свой, в котором проливные дожди накрыли всю территорию до реки Тана, что на границе с пустыней, и шесть лагерей сафари оказались отрезанными от мира на несколько недель. Мой сон, таким образом, был посрамлен. Я знал, однако, что он запротоколирован и будет подвергнут тщательной проверке. Ложь следовало подкрепить правдой, и я добавил, что во сне мы также повесили Стукача, причем описал экзекуцию в деталях: где, когда, при чьем участии, как держал себя приговоренный, кто вытащил его из петли и куда именно отвезли на охотничьем джипе тело, чтобы бросить на съедение гиенам.
Кейти ненавидел Стукача уже много лет, и мой рассказ пришелся ему по душе, хотя он счел должным предупредить, что у него во сне ничего похожего не происходило. Я присовокупил еще парочку аппетитных штрихов, вызвав довольную улыбку, после чего Кейти заявил мечтательно и в то же время на полном серьезе:
- Не делай так.
- Да кто же позволит! Сон был - и достаточно.
- Не надо делать вуду.
- Я не занимаюсь вуду. Ты хоть раз видел, чтобы я навредил человеку?
- Я не говорю: ты колдун. Я говорю: колдовать не надо. Негоже такому случиться, чтобы повесили Стукача.
- Хочешь его спасти? Что ж, сон можно забыть.
- Хороший сон, - сказал Кейти. - Только хлопот не оберешься.
Первый ясный день после дождя - идеальное время для религиозной пропаганды, ибо ум человеческий, на время дождя уходящий в себя, с первым проблеском неба вновь раскрывается навстречу красоте истинной веры. Сидя у костра и потягивая чай, я наслаждался свежевымытым пейзажем. Мисс Мэри самозабвенно спала, потому что солнце, обычно выступающее в роли будильника, еще не показалось. К костру подошел Мвинди со свежим чайником и долил мне кипятка.
- Добрый дождь, - улыбнулся он. - Прошел и кончился.
- Помнишь, Мвинди, как говорил Махди? - сказал я назидательно. - Он говорил: "Мы ясно видим, наблюдая закон природы, что дождь проливается с небес во времена нужды. Зелень и плодородие земель наших зависят прямо и строго от небесного дождя. Верхний слой земляной пересыхает без него, лишаясь влаги. Понятно каждому, что связаны нерушимо воды небесные и воды земные. Так промысел человека сродни промыслу божественному, как земная вода сродни небесной".
- Слишком много дождя для лагеря. В самый раз для Шамбы, - резюмировал Мвинди.
- "Как с уходом дождя небесного земля теряет влагу свою, - продолжал я, - так и разум человеческий с уходом небесного откровения теряет силу и чистоту".
- А кто такой Махди?
- Спроси Чаро.
Мвинди ухмыльнулся: Чаро, несмотря на свою набожность, не пользовался репутацией теолога.
- Если вешать Стукача, - сказал он, - надо звать полицию. Кейти просил передать.
- Это просто сон.
- Сон бывает очень сильный. Может убить не хуже бундуки.
- Я расскажу Стукачу. Тогда сон потеряет силу.
- Учави, - сказал Мвинди. - Учави кубва сана.
- Хапана учави.
Мвинди вдруг отвернулся и сухо осведомился, хочу ли я еще чая. Его древний азиатский профиль был обращен к периметру. Я проследил его взгляд: к нашему костру направлялся Стукач.
Выглядел он жалко. Стильная галантность не то чтобы сошла, но была здорово подмочена. Приблизившись, он продемонстрировал кашель, в аутентичности которого нельзя было усомниться.