- Рота, сбор! - скомандовал тихим, проникновенным голосом Оловский.
Рассеянные между остатками частей всех родов оружия солдаты его роты бегом устремились к казарме. Они строились в две шеренги на желтом песке аллейки, вдоль газона, на котором когда-то цвели цветы, а теперь валялись кучи конского навоза. Оловский остановился перед фронтом. В течение минуты все глаза напряженно смотрели на него - прямо в лицо. За спинами построившейся роты толпились приставшие, отбившиеся от других частей солдаты. Серые, стальные глаза майора скользнули по всем зрачкам, - каждый почувствовал на себе его взгляд.
- Ребята!
Они дрогнули. Майор был еще бледнее, чем минуту назад, когда выходил из комнаты.
- Ребята, выступаем!
Шеренга всколыхнулась, нервно, беспокойно. Капрал Войдыга осмелился выступить вперед.
- Разрешите доложить, господин майор… Так что, куда?
Майор нахмурил брови.
- Узнаешь в свое время. Мы покидаем город.
Теперь уже шеренга совершенно расстроилась; раздались смятенные голоса:
- Как же так?
- А ведь собирались было защищаться тут!
- Узел сопротивления…
- Все подготовлено…
- Как же так?
Оловский сделал шаг вперед.
- Солдаты!
Они умолкли, застыли при звуках его голоса.
- Солдаты! Мы шли вместе… Я вас несколько раз выводил из страшнейших опасностей… Мы шли вместе… Когда все разваливалось, наша часть не потеряла ни одного человека, ни одной винтовки, ни одного патрона…
- Правильно, - подтвердил кто-то тишайшим шепотом.
- Я думал, что здесь… Не выходит! Пойдем… Мы продержались до сих пор, будем держаться и дальше… Как солдаты…
У него дрожали губы. Он еще раз посмотрел им в глаза, охватывая взглядом всю шеренгу. Вон там, в конце, Солик, у него еще нога сопрела. Коренастый Куликовский, тот, не переставая, кашляет. Юзьвяк, который пошел в армию в день своей свадьбы. Каша, крестьянин из Мазовша. Он знал их всех по именам, по фамилиям, знал, что кого мучит, знал все о каждом.
- Ну, конечно, пойдем… С вами, господин майор… - грубым голосом заявил Войдыга, и все поддакнули. Из толпы выступили несколько человек.
- Господин майор, и мы…
- Господин майор, и нас…
Он обернулся к своей роте и неохотно, не глядя, сказал остальным:
- Не могу. Здесь есть господин полковник, обратитесь к нему. С сегодняшнего дня он принял командование городом.
- Фьююю… - протяжно свистнул Солик. Его остановил суровый взгляд серых глаз.
- Через полчаса выступаем, - сказал майор.
Солдаты торопливо побежали в казармы собираться.
- Псих… Среди бела дня, - критиковал кто-то из сидящих в саду.
- Э, да не все ли равно? Сюда еще раньше прилетят.
И вдруг все забеспокоились:
- А полковник где?
- Полковник на совещании, - бросил на ходу толстый капитан, пробегая мимо с какими-то бумагами.
- Ну, пошло теперь. Совещания…
- Опять за старое…
- А что, ребята, так мы и будем здесь сидеть? Не лучше ли добежать до леса, переждать денек?
- Лес близко…
- Нащупает и в лесу.
- Вчера было спокойно…
- Ну, какое там! Летал и вчера!
- Только вчера ничего еще не было… А сегодня он уже знает, что здесь целая куча…
- Как ему не знать, поди, знает!
- А те уже идут…
Они двинулись к воротам, откуда выходила рота Оловского, и с завистью смотрели на нее: как-никак часть, нечто определенное, упорядоченное. У всех винтовки, у всех подсумки.
- Вот погляди…
- Вот так майор…
- Таких бы побольше…
- В Румынии поищи, - горько пошутил кто-то. Никто не засмеялся. Рота ровным шагом вышла за ворота на пыльную дорогу.
- Ну, ребята, только бы до леса добраться! Тут нам дожидаться нечего.
Оловский был явно встревожен и торопился. Солдатам тоже было не по себе. Впервые за долгое время они маршировали по шоссе среди бела дня.
- Скорей, ребята, скорей… Лес тут близко…
Они ускоряли шаг, как только могли. Лес был редковат: высокие сосны, лишь вверху черные кроны ветвей. Нашли уголок, где вперемежку с соснами росли молодые дубки, и стали было соображать, годится ли он для укрытия, когда Войдыга услышал:
- Летят!
Все замерли. Издалека-издалека доносился знакомый звук, пока едва слышимый, - сотрясение воздуха, далекое дрожание, словно трепет прозрачных крыльев стрекозы над водой. Но звук усиливался, нарастал. Люди попадали под кусты, распластались, прильнули к земле. Далекий рокот перешел в стонущий, захлебывающийся вой.
- На город летят.
- А то куда ж…
- Господину полковнику визит сделать.
- А зенитки, которые майор вчера приготовил?
- Э…
Вой раздавался прямо над лесом; казалось, ревела огромная заводская сирена. Воздух гудел и сотрясался.
- Тучей летят…
- Смотри, как бы тебе подарочка не кинули…
- Может, и кинут…
Вой приближался, приближался, наполнял весь мир.
- Мимо, - заметил кто-то. И почти в ту же секунду поблизости раздался ужасающий грохот. Один, другой, третий раз. Земля задрожала.
- По городу бьют, - шепнул кто-то. Все напряженно вслушивались.
В воздухе гремело, гудело, грохотало. Адский шум, все усиливаясь, раздирал уши. Люди прижимались лицами к земле, пахнущей хвоей, ждали.
Но зенитные орудия, накануне разысканные и установленные Оловским, не отзывались. Никто не отвечал на бомбы.
- Вот тебе и на… Лупят, как и всегда.
- Господин полковник…
- Командование городом…
Оловский слышал, но не отозвался ни словом. Его сердце обливалось черной, спекающейся кровью. Полковник… Его красное лицо, его надменные речи… И опять - ничего, и опять марш в неизвестное, и опять катастрофа, развал.
Он не думал о том, что сегодняшний налет все равно разбил бы вдребезги, в пух и прах его мечту об узле сопротивления, что нескольким зенитным орудиям ничего не поделать, не отогнать зловещую стаю. Так же крепко, как и накануне, он верил, что с крохотного местечка должно было начаться великое дело, и тогда вновь воскресла бы родина, земля, любимая больше всего на свете, родная земля, попираемая железной стопой захватчика. И в нем росла ярая ненависть к полковнику с красной рожей, который все это уничтожил, испортил, провалил ради своего глупого полковничьего самолюбия, ради своих мнимых стратегических планов, ради своей большой политики, в которой он якобы разбирался.
- Улетают, - заметил кто-то, и майору захотелось, чтобы сейчас грохнула бомба. Сюда, в него. Но он вспомнил о своих людях.
- Ну, как, ребята, пойдем воевать, а?
- Есть воевать! - бодро ответил Солик, и взгляд майора смягчился.
Поспешным маршем они двинулись вперед.
В тот же день, к вечеру, они наткнулись на немецкие танки. Поручик Забельский даже впоследствии не мог отдать себе отчета в том, что произошло. И вот прямо против них - огромное, как гора, чудовище, глыба стали, беспощадная, непреодолимая.
Солик бросился вперед со связкой гранат. Кто-то стрелял, кто-то вопил, ужасающий лязг раздирал уши. На шоссе все заклубилось, словно лошади и люди были подхвачены внезапным вихрем. В сторону, в сосновый лесок! Но страшные, изрыгающие огонь чудовища двинулись туда же. Затрещали, зашатались сосенки, падая на землю, как подрезанные серпом колосья. Ужасающе храпел конь с вывалившимися внутренностями.
Все произошло быстро, словно в кино, и когда поручик Забельский опомнился, то понял, что он один в полууничтоженном лесу. Он видел однажды такой лес на южном склоне Татр, после урагана, который обрушился с гор в долину и вповалку уложил деревья, как косец зеленый клевер.
Внезапно наступившая мертвая тишина поразила его, точно адский грохот. Он взглянул вверх, и ему стало дурно. На ветвях уцелевшей сосенки висели обрывки мундира, кровавые лохмотья. Высоко-высоко, будто подброшенные извержением вулкана.
Он осторожно двинулся вперед. Тут же, рядом, раскинув руки, лежал Солик. Остекленевшие глаза спокойно смотрели в небо. Рядом из-под огромной, словно раздутой смертью, лошадиной туши виднелся человек. Забельский наклонился, приподнял голову лежащего и содрогнулся. В ужасающе изуродованном лице он с трудом распознал черты майора Оловского. Ему захотелось сесть и завыть по-звериному. Теперь уж конец, конец всему! Черные сгустки крови запачкали светлые волосы майора. Здесь, именно здесь, в этом жутком лесу, конец родине, здесь ее окончательное поражение и гибель.
Как пьяный, поручик Забельский шел дальше. Неожиданно из-за деревьев раздался человеческий голос. Забельский в ужасе вздрогнул. Но это звал Войдыга:
- Господин поручик, господин поручик!
Капрал помогал товарищу выбраться из-под повалившегося дерева.
- Ишь как, сволочь, упало, даже не царапнуло, а держит, как в капкане, и не шевельнешься…
Солдат выбирался из ямки, куда столкнула его воздушная волна от разорвавшегося снаряда. Взглянув на его спокойное, обычное лицо, Забельский опомнился. Он был жив. Фактом было то, что он остался жив, - неизвестно почему, неизвестно каким образом, но жив. Надо взять себя в руки. Он ощутил жизнь как невыносимую, непосильную тяжесть, и все же он был жив. Значит, надо как-то действовать, что-то делать, куда-то двигаться.
Из глубины рощи вышли еще несколько солдат. Они собирались вокруг поручика. Бодрым обычным голосом заговорил Войдыга:
- Возвращаться-то они, сукины дети, здесь будут или другой дорогой?
- Э… понеслись куда-нибудь дальше, зачем им сюда возвращаться? - разуверял один из солдат.
- Так или иначе, сидеть здесь нечего, - решил поручик. - Сколько нас?