- Снега перевал заметают, отрезают дороги, ни подъезда, ни подвоза, а наши солдаты одеты худо, не для местной зимы. Люди говорят: скорей бейте турка и спускайтесь в Казанлык.
- Хорошо бы, да предвижу - надолго мы засели здесь. И всё Плевна.
- Осман-паша приковал к себе армию.
- Слушай, Райчо, тишина какая, птицы поют.
- Турки обедать собрались, намаз творят. - Николов и Узунов вошли в землянку. - А почему ты не спрашиваешь о Светозаре?
Стоян посмотрел на капитана:
- Но что мог сказать о ней дядюшка Марко, когда не видел её?
- Он говорит мало, но для тебя слишком много. Тётушка Параскева наказывала: "Светозара шлёт поручику Стояну, какой дружит с капитаном Николовым, привет и желает доброго здоровья". А тот рушник Светозара посылает тебе, поручик. - Райчо хитро посмотрел на Узунова. - Ты доволен?
- Лучше бы я услышал эти слова от неё.
- Уверен, твоё желание когда-то сбудется. - Николов взболтнул тыкву-горлянку и, плеснув в кружки вина, сказал: - На щастие, поручик!
С Лысой горы, не смолкая, били по перевалу турецкие пушки. В селении Шипка началось оживление. В бинокль Столетов наблюдал, как строились в боевые колонны таборы. Вытянувшись лентой, извиваясь змеёй, они двинулись к перевалу.
- Прикажите приготовиться к отражению атаки, - сказал Столетов Рынкевичу, отрывая глаза от окуляров. - Сулейман-паша судьбу испытывает. Передайте полковнику Толстому и капитану Николову быть готовыми отразить фланговый удар. Батареям с горы Святого Николая обстрелять Лысую. Попытаться подавить их огонь.
- А как фугас?
- Взорвать, когда первый табор минует участок…
Солдаты орловцы и брянцы, болгарские дружинники заняли боевые позиции.
Загромыхали орудия на горе Святого Николая. Взлетели к небу груды камня и щебня. Турецкие батареи, обстреливавшие перевал, перенесли огонь на гору. Завязалась орудийная пальба. Круглая батарея перевала вела обстрел дороги, по которой двигались таборы.
Полковник Толстой, собрав командиров рот и дружин, отдавал последние перед боем распоряжения. Дружине Николова и Стояна надлежало отразить наступление таборов Рассим-паши, засевших на Лысой горе…
В полдень турки двинулись на приступ. Над табором заколыхались зелёные знамёна, призывно выкрикивали муллы:
- Бисми-ллахи-р-рахмани-р-рахим!
- Расчехлить полковые стяги и стяги ополчения, - приказал Столетов. - Усилить орудийный обстрел колонн. Контратаковать, допустив на короткую дистанцию!
Турки приближались.
- Николай Григорьевич, пора взорвать фугас, - сказал Столетов ещё раз посмотрел на дорогу.
- Когда первый табор минует тот выступ, взрывайте.
Таборов ещё не было видно, но Саушкин уже слышал топот множества ног, густой гомон. Василий Дьячков проговорил:
- И мороза будто нет, жарко.
Из-за поворота показались первые нестройные ряды, а следом повалил весь табор. И тут за горой, будто земля разверзлась, грянул взрыв. Поликарпа качнуло, в ушах зазвенело и зашумело. К небу, клубясь, поднялся столб огня. Турки остановились в замешательстве.
- Братушки! - Капитан Попов, командир третьей дружины, вскочил на бруствер. - Напред! Напред! На бой!
Роты орловцев и брянцев, болгарские дружинники опрокинули турецкий табор. Столетов видел, как после взрыва фугаса дрогнули и побежали задние таборы. А отсечённый табор смяли и погнали болгары и русские солдаты.
- Велите играть отбой, - сказал Столетов.
Перед самым рассветом Александру II привиделась длинная анфилада комнат, и он, сам переходящий из залы в залу. Кто-то невидимый мгновенно распахивает перед ним белые, с позолотой двустворчатые двери.
Александр никак не поймёт, где он. И не Зимний дворец, и не Красное Село…
А он идёт и идёт, и уже в последней зале вдруг появилась Катенька Долгорукая, его, императора, любовь. Александр видит её лицо как в тумане, направляется к ней, но она отдаляется от него. Царь укоризненно смотрит на свою белоснежную красавицу (так называет он её с глазу на глаз), тянет к ней руки, но Катенька, прелестная Катенька молчит, будто не видит его. Царь сердится и просыпается.
Долго лежал под впечатлением сна. Первым порывом было под благовидным предлогом вызвать Долгорукую на Балканы, в Главную квартиру, но останавливает мысль, что уже и так достаточно злословят по поводу главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, упросившего свою любовницу, балерину петербургских императорских театров Екатерину Числову приехать на гастроли в Бухарест.
Царь раздражённо подумал о брате, что у того не о военной кампании заботы, а как в Бухарест к пассии выбраться…
И снова мысленно вернулся к Катеньке Долгорукой. Чем привлекла его, стареющего императора всероссийского: красотой ли, молодостью? Этим летом ей тридцать исполнилось…
Вспомнилась первая встреча… Началось с увлечения, а нынче чувствует к ней любовь и привязанность необычную…
Утро императора в Главной квартире началось, как обычно, с осмотра лейб-медиком Боткиным. Он долго щупал царский живот, просил показать язык. Александр спросил с лёгкой иронией: - Как наш желудочный катар, любезный Сергей Петрович?
- Катар требует режима, ваше величество, - хмурясь, ответил грузный Боткин.
- Вы чем-то недовольны?
- Ваше величество, - Боткин близоруко прищурился, - необходимо принять надлежащие меры к санитарной службе. Раненых и больных многие тысячи, а лечение и уход, как вам сказать мягче, оставляют желать лучшего.
Александр II недовольно отвернулся, постучал ногтем по столу, на который камердинер уже поставил кофейник и сливки. Помолчав, сказал раздражённо:
- Почему-то у всех превратное представление о моей персоне, будто я ничего не вижу и ничего не знаю. - Посмотрел на Боткина. - Я, уважаемый Сергей Петрович, посетил госпиталь в Бяле и считаю: в военных условиях трудно достичь лучшего. Так пусть же санитарная часть остаётся заботой князя Голицына, а вам достаточно и моего здоровья.
Необходимость взятия Плевны теперь понимали все: от офицера до главнокомандующего. Первое спокойствие в штабе Дунайской армии от неудач под Плевной сменилось тревогой и озабоченностью. Плевна явилась причиной отступления отряда Гурко из Забалканья. Плевна приковала бригады и дивизии, которые должны были вслед за Передовым отрядом перейти Шипку и двигаться на Адрианополь. Плевна перечеркнула данный план. Более того, Осман-паша, Сулейман и Махмет-Али-паша в случае соединения отрезали бы Балканский отряд от главных сил, отбросив русскую армию за Дунай. Плевна грозно нависла над правым флангом российской армии.
К Плевне выехали главнокомандующий со штабом и военный министр. Провели рекогносцировку.
Великий князь Николай Николаевич доносил государю в Главную квартиру, что если Осман-паша выйдет из укреплений, он тут же будет разбит и город будет взят, ибо сил для этого у армии, осадившей Плевну, достаточно.
Возвратившись в Главную императорскую квартиру, Милютин и Горчаков имели беседу с Александром. Разговор иногда становился резким, однако император проявил терпимость.
- Вы, ваше величество, - сказал Милютин, - должны были заставить главнокомандующего принять план генерала Обручева. То, что мы имеем сегодня, - результат игнорирования труда опытных работников Генерального штаба. Я, ваше величество, если помните, выражал неудовольствие назначением генерала Непокойчицкого начальником штаба Дунайской армии, но, однако, великий князь Николай Николаевич не прислушался к моим словам.
- Сегодня вы слишком экспансивны, Дмитрий Алексеевич. Это результат ваших впечатлений от поездки под Плевну.
- Отчасти так, ваше величество. Не только главнокомандующий, но и я, как военный министр, несу ответственность за боевые операции, а они, как видите, пока оставляют желать лучшего.
- Надеюсь, со взятием Плевны обстановка изменится. Главнокомандующий обещает.
- Будем надеяться, ваше величество, и уповать на своё счастье и промахи верховного турецкого командования.
Милютин настоял на отказе от четвёртого штурма Плевны.
- Мы положили тридцать тысяч солдат, и пока безрезультатно, ваше величество. Соблаговолите вызвать генерала Тотлебена. Вы ведь сами утверждали, что он непревзойдённый знаток инженерного дела.
Александр II согласился и тут же распорядился вызвать в Главную императорскую квартиру Тотлебена, а также отправить в Дунайскую армию гвардию.
- Я получил депешу от советника Жомини, - сказал Горчаков. - Ему стала известна переписка генерала Вердера с Бисмарком.
- И что же уполномоченный германского императора в Петербурге?
- Язвительность генерала перешла грань дозволенного. Неприязнь его к российскому оружию явная. Вердер пишет: российская армия забыла победные звуки фанфар и австрийцы, при желании, могут наступить ей на пятки.
Лицо императора побагровело:
- Я потребую от кайзера отозвать генерала Вердера из Петербурга.
Горчаков возразил:
- Не ко времени, ваше величество. Бисмарк может обратить это против нас.
- Что вы предлагаете конкретно, Дмитрий Алексеевич?
- Мы стоим перед необходимостью овладеть Плевной до зимы, после чего перейти Балканы и развивать наступление правым крылом на Софию, а основными силами, разгромив корпус Сулейман-паши, двинуться на Адрианополь.