Жан де Бон со стеклянными глазами сидел на полу и бурчал бессмысленные слова, прислонившись лбом к ножке стула. Балю опустился в кресло на другом конце комнаты и тихо похрапывал. Сеньор Тристан с восковым, постаревшим лицом, скорчившись, сидел у стола. Оливер, которого король под рычанье трех придворных короновал рогатым чепцом Анны и облек в ее верхнее одеяние, сидел неподвижно и прямо на табурете; в своем странном головном убранстве, трезвый, внимательный и страшный, он был похож на какого-то жреца Астарты. Анна, охмелевшая, метущаяся между волею мейстера и вожделением короля, утомленная от вина, страха и непрерывного напряжения, сидела, - как пожелал Людовик, - перед ним на столе, со спутанными волосами, томными глазами и с лицом, обращенным в сторону Оливера. Король, прислонив отяжелевшую голову к спинке своего стула, смотрел на Анну, не прикасаясь к ней. Его взгляд скользил по затылку, руке и абрису ее упругих грудей. Вдруг он встал и поднял Анну со стола таким легким и уверенным движением, словно опьянение прошло. Безмолвно, со спокойствием обладателя, обнял он Анну за плечи и повел ее, безвольную от изумления, к двери. Там с решительным, диким и жестким лицом стоял Оливер с чепцом и верхним платьем Анны в руках.
Женщина ловко выскользнула из рук Людовика и Неккер, шагнув, очутился между ней и королем; у того на лбу налились жилы.
- Прочь, - сказал он сквозь зубы.
Оливер не тронулся.
- Дама просит отпустить ее, ваше величество.
- Прочь, - крикнул Людовик и поднял кулак. Оливер остановил его взглядом.
- Государь, не советую меня бить, - тихо сказал он и, двинув Анну к двери, бросил ей платье; она тотчас же выскользнула из залы.
Король крикнул через плечо:
- Профос!
Тристан подскочил на месте; при упоминании его должности хмель соскочил с него мгновенно. Он серьезно и с готовностью спросил:
- Государь?
Кардинал, зевая, также проснулся и вышел из глубины комнаты. Только Жан де Бон оставался спокойным.
- Что, птичка щебечет уже в гнездышке? - спросил Балю, оглядываясь.
Оливер открыл обе створки двери и тихо прошептал, почтительно сгибаясь.
- Государь, сегодня вешать уже поздно.
Людовик, опешив, посмотрел на него; затем он разразился смехом.
- Ты прав, Оливер, это еще успеется.
- Ваше величество, вы меня звали? - сказал Тристан.
Король обернулся.
- Я хотел, чтобы ты кардиналу, который лежит там под столом, и себе самому отрубил голову за то, что вы сидите, когда я стою. Теперь же пусть Дьявол уложит меня в постель, потому что с меня довольно. Покойной ночи, куманьки.
Кардинал ответил с достоинством:
- Мы желаем вам приятного сна в обществе исчезнувшей примадонны: "Voluisse sat est", - говорит Проперций, - добавил он.
Людовик покинул зал. Оливер проследовал за ним по витой, скудно освещенной лестнице в покои верхнего этажа. Он молча помог королю раздеться, накинул ему на плечи подбитый мехом халат и хотел с поклоном удалиться.
- Нет, ты ночуешь у меня, - сказал король и прошел в спальню.
На возвышении о трех ступеньках, обтянутом ковром, стояло венецианское ложе с резными колоннами и под красным бархатным балдахином. В ногах находилась постель из подушек и шкур для дежурного камерария или телохранителя. Король подошел к открытому окну и вдохнул чистый, свежий ночной воздух.
- Ложись, - сказал он, не оборачиваясь. Оливер повиновался. Царила полная тишина. Лишь изредка вскрикивала ночная птица. Бабочка кружилась вокруг ночника. Мягкий лунный свет падал в окно. Неккер заснул.
- Оливер!
Мейстер открыл глаза, не отдавая себе отчета, как долго он спал: не был он также уверен, окликнули ли его. Тень короля исчезла, но было слышно его короткое, немного затрудненное дыхание: время от времени слышалось потрескивание его кровати. Мейстер снова закрыл глаза, - он был утомлен.
- Ты спишь, Оливер, когда я бодрствую?
- Я не сплю, государь.
Опять воцарилось молчание, но теперь Оливер знал, что король размышляет и потому проснулся окончательно. Он улавливал ток напряжения, исходивший от королевской постели.
- Могу ли я доверять кардиналу, Оливер? - спросил Людовик.
Мейстер ответил не сразу, кровь стучала у него в ушах. Он медленно ответил вопросом на вопрос:
- Доверяете ли вы еще мне, государь?
Людовик молчал. Оливер поднялся на своей постели.
- Государь, - настойчиво просил он, - скажите, что сегодня вечером вы никого не назначили камерарием! Скажите, что то, что произошло, неправда…
Людовик молчал.
- Государь! - воскликнул Неккер с надрывом, - я прошу у вас отставки!
Король сказал:
- Завтра ты отправишься с кардиналом в Париж. Ты будешь за ним следить и удостоверишься в его намерениях. Затем, если понадобится, ты поедешь в Льеж и там позаботишься о том, чтобы Вильдт не выступил раньше времени. Само собою разумеется, ты будешь возле меня, если я соберусь в львиную пещеру.
- Я отправляюсь завтра, - прошептал Оливер, - и возьму с собой Даниеля Барта и жену, так как я привык к совместной работе с ними.
- Можешь взять с собою Даниеля Барта, - сказал король, - жена же останется здесь.
Оливер вскочил на ноги и в одно мгновенье очутился на нижней ступени возвышения. Людовик выпрямился и взглянул на него.
- В чем дело, Оливер? - спросил он спокойно.
- Государь, - прохрипел мейстер, - если бы я мог сказать вам, что кардинал…
- Друг мой, - перебил его Людовик, - в таком случае я тебя завтра отправляю по другой причине в Париж - или же в каземат.
Оливер, дрожащий, угрожающий, поднялся еще на ступеньку выше.
- Государь, - задыхался он, - почему вы отнимаете у меня жену?
Король снова опустился на подушку; он закрыл глаза, его лицо казалось потухшим.
- Оливер, - сказал он тихо и медленно, - ты думаешь, я боюсь, что ты можешь меня убить?
Коленопреклоненный Неккер распростерся на полу.
- Государь, - стонал он, - я принадлежу вам! На коленях молю вас, оставьте мне жену!
- Оливер, - снова прошептал король, не двигаясь, - неужели ты воображаешь, что я потерплю, чтобы и ты проявлял какие-то там сантименты как другие? Чтобы ты плакал, обнажая бедное, истерзанное сердце? Чтобы и ты был уязвим и стал отступником во имя личного чувства?
Он замолчал. Когда Неккер, выпрямившись, дотронулся до его руки, ему показалось, что король уже уснул. Казалось, он спал так крепко, что рука его даже не пошевельнулась под губами Оливера.
Неккер тихо сел на верхнюю ступеньку возвышения и подпер голову руками. Бешено стучавший пульс успокоился; он был в состоянии прислушаться к самому себе. За посторонним шумом слышал он уже свой собственный спокойный, уверенный голос: не сдавайся, не сдавайся! Он взглянул на короля: тот, повернув голову, тоже глядел на него.
- Государь, - медленно проговорил Неккер, - у кардинала честные намерения, но я его испытаю.
Людовик колебался с ответом, затем он сказал не совсем свободным голосом:
- Ты сильнее меня, Оливер, ты уже снова незрим для меня, демон в шапке-невидимке!
И через минуту прибавил:
- Ступай, переночуй у жены. Попрощайся с нею. Ступай, Оливер!
Глава пятая
Ночная беседа
Все кругом было залито лучами знойного солнца. Небольшая кавалькада медленно двигалась вдоль Луары по направлению к Орлеану. С реки не веяло прохладой. Время тянулось так же угнетающе вяло, как и белая раскаленная дорога под копытами лошадей.
Кардинал насмешливо искривил рот, когда король во время прощальной аудиенции указал ему на мейстера Неккера как на его спутника: можно-де использовать знакомство камерария с бургундскими делами и вовлечь его в работу по подготовке свидания государей. Балю задал злостный вопрос:
- А как долго угодно его величеству задержать ревнивца разными делами? На одну ночь, пять ночей, двадцать ночей или даже на всю, легко достижимую вечность? - Но он побледнел и потерял свою уверенность перед тем бешенством, которое засверкало в глазах Людовика, резко кинувшего ему:
- Мы не на попойке, ваше высокопреосвященство!
В течение первого часа пути кардинал был в дурном настроении и делал вид, что не замечает ехавшего с ним рядом мейстера. Но когда он случайно взглянул на серое и мрачное лицо своего спутника, блестящая мысль осенила его. На минуту он даже закрыл глаза словно ослепленный. Он начал было разговор, но Оливер, осаждаемый мрачными мыслями, был скуп на слова. Оливер думал об Анне, о прощании, во время которого не было произнесено ни одного слова из тысячи роившихся в его уме. Он не хотел осквернять этой ночи, этой чудной ночи любви рассказом о пережитом и о чудовищном решении и только утром сообщил ей в кратких словах, что король по веским причинам отсылает его в Париж для наблюдения за Балю.
- Он не разрешил мне сопровождать тебя? - спросила Анна, побледнев.
- Меня может сопровождать только Даниель, - ответил мейстер.