- Спасибо, Андрей! Жалую тебе десять рублей и чарку вина. - И государь подал победителю свою серебряную чарку.
- Которого бьёшь, Андрей? - поинтересовался потом государь.
- Да вот с этим, государь, четвёртый пяток покончил.
- Молодец! Ну расскажи, Андрей, страшно тебе бывает, когда эдакий зверь на тебя полезет? - продолжал расспрашивать государь.
- Большого страха не должно быть, ваше величество, привычка, да опять же и опасности большой нет, - вмешался князь Алексей Григорьевич.
Андрюха перевёл свои добрые большие глаза на князя.
- А что, ваша милость, - вдруг обратился он к князю с невиннейшим видом, - Богу ты молишься, чай, кажинный раз, как ложишься спать?
- Ну, что ж тебе из этого? - грубо и надменно оборвал его князь.
- А зачем молишься? - с тем же добродушием продолжал Андрюха. - Знамо, оттого, что не ведаешь своего часа. Кажинному человеку свой час страшен, а в нашем деле евтот час близок, ух как близок… Иной зверь ни за што не станет на лапы, хоть што хошь, вот тут и ломайся с ним! Иной раз рука сфальшивит, рогатина по шерсти скопынет, али мишка сорвёт…
Между тем привезли дровни и стали наваливать тушу; насилу навалили зверя, такой оказался грузный.
Вечерело. Охотники отправились к палаткам, где приготовлена была для придворных обильная закуска. Бывая почти постоянно на охоте, государь привык выпить лишнюю рюмку, а за ним пили и все, старые и малые, мужчины и дамы, озябшие на морозе. Вино развязывало языки, со всех сторон сыпались остроты, шутки, анекдоты, хвастливые рассказы и споры охотников. Вообще в отъезжем поле дышалось всем вольнее, о придворном этикете не было и помину, почти каждый из охотников мог обращаться к государю свободно. За стол садились без чинов, но как-то случалось так, что подле государя всегда занимала место старшая дочь Алексея Григорьевича, княжна Катерина, а подле неё - свояк австрийского посланника, молодой и красивый офицер Милезимо.
- Изволили забыть, государь, откушать своего любимого венгерского, - напоминал князь Алексей Григорьевич, указывая на стоявшую перед государем бутылку.
Государь выпил полстакана.
- А где наш Иван? - вдруг спросил он, вспомнив, что несколько дней не видел друга.
- В Москве, государь, - отвечал князь и потом добавил с ядовитой улыбкой: - Видно, скучно ему здесь.
- Верно, охотится в Москве за дичью, - улыбнулся государь. - А тебе что, князь Фёдор? - спросил он, увидя подходившего к нему своего обер-егермейстера, Фёдора Васильевича Долгорукова.
- Прошу, ваше величество, меня уволить.
- Куда и надолго ли едешь, Фёдор?
- Может, и надолго, государь, надо в вотчину.
- Катя! Княжна Катя! - кричал между тем Алексей Григорьевич дочери, о чём-то с заметным оживлением говорившей с Милезимо. - Отчего ты не потчуешь государя?
Княжна с едва уловимой досадой обернулась к государю и налила ему снова стакан вина. Государь поблагодарил, взяв её руку и поцеловав. Оттого ли, что выпитое вино возбуждало кровь, или действительно воодушевлённое личико княжны Катерины как-то показалось особенно привлекательно, но только остальное время государь почти не отрывал жадного взгляда от нежной грациозной фигуры девушки.
Давно стемнело и было время собираться на назначенный ночлег. Вслед за государем все охотники поднялись с мест.
- Завтра вечером, в саду, - тихо обронила княжна Катерина своему соседу Милезимо.
По заранее определённому расписанию для ночлега была выбрана деревня Горенки, принадлежавшая князю Алексею Григорьевичу, но на этот раз судьба расстроила предположения. В то время как государь вышел из палатки и готовился сесть в ожидавшие его сани, подскакал гонец из Москвы с письмом от Андрея Ивановича. С досадой и явным нетерпением государь развернул записку и прочёл несколько строк кудреватого почерка воспитателя:
"Не благоугодно ли будет вашему величеству поспешить с возвращением в Москву, если пожелаете проститься с сестрицей? Здоровье её высочества Натальи Алексеевны в таком положении, что надеяться на продолжение драгоценной жизни невозможно".
С минуту стоял государь в нерешимости. Ему так хотелось ехать в Горенки, где так приятно проходило время, не то что в Москве, где скука, принуждение да нравоучения; притом же в его ли власти помочь сестре! А с другой стороны, если сестра умрёт, не простившись с ним, сестра, которая так любит его и которой, может быть, сделается лучше, если он приедет, может быть, и совсем выздоровеет… Нет, надобно ехать к ней… Андрей Иванович недаром зовёт… и доброе чувство взяло верх.
Через минуту сани государя летели в Москву, далеко оставляя за собой растянувшуюся цепь отставших экипажей. Государь торопил. По чрезвычайной подвижности чувств он теперь горел желанием скорее увидеться с сестрой, забыв о Горенках и об охоте.
- Который час, Андрей Иваныч?
- Двенадцать, матушка княжна, только двенадцать.
- Что это, как тянется время, тоска… Словно свинцом сдавило грудь… Не нарочно ли ты переводишь часы, Андрей Иваныч? - жаловалась великая княжна Наталья Алексеевна, полусидя на постели и опираясь спиной на подушки, сидевшему против неё в глубоком кресле барону Андрею Ивановичу.
В последнее время княжна заметно изменилась. Пароксизмы удушливого кашля стали возобновляться чаще, продолжаться упорнее, и после каждого пароксизма обильнее становились излияния крови из горла; цвет лица, и прежде нежный, сделался совершенно прозрачным, до того прозрачным, что стали видны все синеватые жилы; вспыхивали и загорались ярким румянцем ограниченные пятна на впалых щеках; голубые глаза ушли ещё глубже, искрясь каким-то электрическим блеском. Наталья Алексеевна даже похорошела, но было больно смотреть на эту красоту. Каждому было видно, что в княжне совершалась решительная борьба молодых сил с разрушительным началом, последними вспышками. Она заметно таяла; слабый организм подламывался под двойным ударом недуга и тяжёлых нравственных страданий. Никто не знал и не подозревал, сколько сердечных мук переживала девушка, одинокая, покинутая любимым братом, неразлучным с ней с пелёнок, никто, разве только один хитрый Андрей Иванович, у которого на глазах развивались эти две жизни, брата и сестры, которым расти бы да цвести, а не гибнуть.
Княжна Наталья Алексеевна и старый Андрей Иванович жили дружно. Ему одному доверяла она все свои зарождавшиеся мечты и только от него слышала добрые советы, живые и тёплые речи, для неё одной Андрей Иванович был не хитрой лисицей, ловким интриганом, как его считали все другие, а простым хорошим человеком. Обоих их связывало одно чувство - любовь к государю, и оба они сокрушались, что их кумир отшатнулся от них, попал в нехорошие руки, где ему сгореть…
- Да писал ли ты, Андрей Иванович, - снова допрашивала княжна, только что успокоившись от мучительного припадка и вскинув на воспитателя блестящие пытливые глаза.
- Как же, родная моя княжна, в тот же час написал, как и говорил, - уверял Андрей Иванович.
Больная, казалось, успокоилась, прилегла и закрыла глаза, но потом вдруг поднялась и заговорила торопливо и испуганно:
- А что, если он не приедет?
- Как не приехать, родная моя, приедет, непременно приедет.
- Может, его не найдут… далеко уехал с охотой?
- Отыщут, матушка, как не отыскать, не иголка какая.
- А если и отыщут, да не захочет приехать?
- Да что ты… полно, милая княжна моя, по-пустому тревожиться… К тебе-то ещё бы не приехать!
- Пожалуй, и приедет, да будет поздно?!
- Как поздно? - с испугом переспросил Андрей Иванович.
- Меня не увидит больше… умру… - глухо прошептала княжна.
- Да выкинь ты из головы эти негодные мысли, милая моя, успокойся… Ну, больна ты, спору нет, да мало ли кто бывает болен… полежит, полежит да и встанет… а потом всё по-прежнему, по-старому.
- Ах, Андрей Иваныч, как хорошо было прежде… Помнишь, как мы, ты, я да брат, бывало, гуляли по петергофским рощам… воздух такой ласковый… цветы всякие… птицы… счастливы мы были… тогда бы мне умереть…
- Э… полно, Бог даст, всё опять будет по-прежнему. Только бы нам, родная моя Наталья Алексеевна, вырвать его отсюда… перевезти бы в Петербург… Вот как приедет, уговори ты его, возьми с него слово.
- Хорошо, Андрей Иваныч, только и ты согласись на мою просьбу… мою последнюю просьбу… Когда я умру…
- Да что ты опять…
- Не мешай мне, Андрей Иваныч, знаю, что говорю… чувствую… Когда я умру, не покидай его… люби его, как я любила… остерегай его, береги… отведи его от этих Долгоруковых… злодеи они… а главное… главное… никогда не допускай свадьбы… на цесаревне… не хочу этого…
- Ручаюсь тебе, голубушка моя, не женится он на ней никогда.
- Спасибо, Андрей Иваныч, поправь свою вину… Ведь ты… навёл на мысль…
- Я… - начал было оправдываться Андрей Иванович.
- Перестань… Никогда ты мне не лгал, не лги и в последнюю минуту… Не сержусь я на тебя… простила… добра же хотел, без злого умысла…
Княжна замолчала, изнурённая продолжительным разговором и внутренним волнением; она тихо положила головку на подушки и, казалось, забылась. Через несколько минут она снова вдруг встрепенулась и стала жадно прислушиваться.
- Слышишь, Андрей Иваныч, слышишь… - чуть слышно шептала она.
Но Андрей Иванович, как ни напрягал свой острый слух, различить ничего не мог.
- Он… он… - продолжала шёпотом княжна, - спешит… слава Богу… Как спешит-то, голубчик мой…
Скоро и барон Андрей Иванович стал различать отдалённые и отрывистые звуки колокольчика. Звуки ближе и ближе и наконец совсем оборвались возле подъезда.
Княжна вся подалась вперёд, не отводя тоскливых глаз от двери.
- Петя… голубчик… милый!