III.
И какой старинный былъ этотъ родъ, который Анри собирался демократизировать своей сантиментальностью! Подобно добродѣтели, чувство служило связью между старыми порядками и подготовлявшеюся революціею.
Занимались промышленностью, торговлею ради сантиментализма.
Маркизъ де-Лафайеттъ далъ свое имя для названія газа - газъ "маркизъ". Вилеруа основалъ въ Ссо фарфоровую фабрику. Съ тѣхъ поръ, какъ король заткнулъ себѣ однажды, на прогулкѣ, картофельный цвѣтокъ въ бутоньерку, масса людей, не имѣвшихъ понятія, какъ сѣется рожь, заговорили о земледѣліи.
Анри, въ свою очередь, мечталъ о разработкѣ съ промышленною цѣлью лингнита, котораго было много въ окрестности. Это было бы дешевое топливо для неимущихъ, и въ скоромъ будущемъ около Пюпетьера развелись бы заводы, которые обогатили бы всю эту мѣстность.
Самая курьезная иллюзія, входившая въ программу того времени, по выраженію одного умнаго человѣка, заключалась въ томъ, чтобы человѣческій родъ подчинялся всемъ фантазіямъ своихъ благодѣтелей.
Тѣмъ не менѣе, благодаря этимъ иллюзіямъ, первое время пребыванія Анри и его жены въ Пюпетьерѣ было самымъ счастливымъ въ ихъ жизни. Но эти счастливые дни быстро промчались. Быстрота, съ какою они промелькнули, не была ли единственнымъ доказательствомъ того, что это были счастливые дни?
И только тогда, когда счастье уже далеко, сознаешь, что оно было когда-то. Такъ точно случилось и съ Анри. Событія дня заставили его отложить задуманное предпріятіе до болѣе благопріятныхъ обстоятельствъ. Изъ промышленнаго центра, которымъ долженъ былъ явиться Пюпетьеръ, онъ превратился въ центръ политическаго дѣйствія.
Какъ только въ Дофинэ узнали о возвращеніи Вирье, люди, проникнутые однимъ и темъ же желаніемъ, однѣми и тѣми же мыслями и у которыхъ не было до сихъ поръ главы, всѣ сгруппировались около него. Тутъ былъ и графъ Моржъ, предсѣдатель въ Визиль, и маркизъ де-ла-Блашъ, котораго прославидъ процессъ съ Бомарше , маркизъ д'Агу, имя котораго такъ неразлучно съ первыми фазисами революціи, chevalier де-Мюрине, будущій ссыльный въ Синнамари, а также chevalier дю-Бушажъ, графъ д'Альбонъ, де-Шалеонъ и столько другихъ, жаждавшихъ борьбы и свободы. Но человѣкъ, который бывалъ чаще другихъ въ Пюпетьерѣ и котораго принимали лучше всѣхъ другихъ, былъ адвоватъ Мунье. Анри сознавалъ, что насталъ часъ, когда люди безъ имени отплатятъ тѣмъ, которые до сихъ поръ пользовались всѣмъ, благодаря имени.
Съ ихъ перваго и общаго увлеченія готовившимся обновленіемъ началась близость Анри съ Мунье, а съ ихъ общаго пораженія они стали близки, какъ братья. Мунье было въ то время 28 лѣтъ. Его отецъ занимался въ Греноблѣ торговлею. Мунье былъ настоящій огонь, но отнюдь не фанатикъ, какимъ сдѣлался Барнавъ. Въ то время это былъ еще безсознательный революціонеръ, пропитанный "Contrat Social", такой-же мечтатель, какъ Руссо, онъ собирался вложить всю душу въ служеніе блестящимъ идеямъ.
Лойяльность Мунье, даже когда онъ ошибался, была безусловна. Его личностъ можно опредѣлить такимъ образомъ: нѣчто въ родѣ политическаго алхимика, который думалъ, что нашелъ въ англійской конституціи философскій камень, и во что бы то ни стало рѣшилъ наградить имъ Францію.
И вотъ на этой-то почвѣ встрѣтились Вирье и Мунье. Скоро все стало общимъ у обоихъ пріятелей. Но прежде чѣмъ посвятить себя въ Парижѣ либеральной монархіи, въ Греноблѣ они оба были одинаково проникнуты благодарностью къ королю, "возстановителю ихъ правъ", и одинаковою независимостью по отношенію къ парламенту. Съ тѣхъ поръ, какъ ихъ надежды осуществились въ столъ желанной формѣ, въ собраніи, парламентъ для нихъ обоихъ превратился въ лошадь - подмогу, которую можно было отпрячь, потому что она добралась до вершины косогора. Благодаря ихъ вліянію и несмотря на оппозицію парламента, первое подготовительное собраніе трехъ сословій состоялось въ Греноблѣ.
"Да, милый другъ, какъ это ни кажется невѣроятнымъ, - пишетъ Вирье одному своему пріятелю, - но это такъ… У насъ только что было предварительное совѣщаніе по поводу нашего знаменитаго собранія. Всѣ цѣловались въ началѣ;… всѣ перебранились въ концѣ. Вопросъ о креслѣ могъ навсегда уничтожить всѣ наши стремленія, твои, мои, Мунье и столькихъ другихъ честныхъ людей.
"У насъ не любятъ шутить со старшинствомъ: всѣ становятся на дыбы, едва коснется дѣло до кресла. Если здѣсь вспыхнетъ война, такъ это случится изъ-за кресла или ложи на комедію".
Лучше нельзя было выразиться: дѣйствительно, благодаря ложѣ на комедію въ Греноблѣ, Барнавъ отдался революціи.
Отецъ Барнава былъ прокуроромъ въ парламентѣ въ Дофинэ, а мать его происходила изъ мелкаго дворянства и тосковала по своимъ башенькамъ. Всѣ страсти м-мъ Роландъ были и у м-мъ Барнавъ. Нуженъ былъ только случай, чтобы имъ разъиграться, и, благодаря герцогу Клермонъ-Тонерръ, случай этотъ представился. Привилегіей служебнаго положенія герцога, вице-губернатора провинціи, было право пользованія, по его усмотрѣнію, всѣми ложами въ театрѣ. Случилось такъ, что въ этотъ вечеръ одни изъ его знакомыхъ, пріѣхавшихъ поздно, не получили ложи. Герцогъ попросилъ мсье и м-мъ Барнавъ выйти изъ ложи. Протестъ съ одной стороны, съ другой негодованіе, однимъ словомъ настоящій скандалъ, сдѣлавшій изъ Барнава бунтовщика, готоваго приминуть во всякому, кто бы возсталъ противъ двора и придворныхъ. Возсталъ парламентъ, возсталъ и Барнавъ.
Возмущеніе этихъ парламентовъ, которые такъ сильно подрывали королевскую власть съ восшествія на престолъ Людовика XVI, было именно то, что моряки называютъ "цвѣтъ бури" передъ сильными порывами вѣтра. Если Мопу дѣйствительно, какъ онъ говорилъ, "вырвалъ корону у канцелярщины", то теперь она болѣе, чѣмъ когда либо, была въ ея власти. Но между этими возмутившимися парламентами особою дерзостью отличался Гренобльскій; хотя ему была сдѣлана уступка, введеніе провинціальныхъ собраній въ Дофине было отсрочено, онъ не унимался, нарушалъ указы, возвращалъ жалованныя грамоты, не соблюдалъ не только приличія, но и требованій здраваго смысла.
Разсказываютъ про Ноя, что, упившись винограднымъ сокомъ, онъ позабылъ о листѣ, скрывавшемъ его наготу. Господа члены парламента, опьяненные своимъ успѣхомъ, подобно ему, совершенно утратили всякое чувство стыда. Они до такой степени забыли о немъ, что 21-го апрѣля 1788 года пришли къ рѣшенію, въ силу котораго угрожали "отдѣлить Дофинэ отъ Франціи"…
Люди хладнокровные, напрасно потерявшіе время въ разсужденіяхъ съ господами парламентерами, кончили тѣмъ, что впали въ совершенное отчаяніе отъ такой продерзости. Приходилось какъ можно скорѣе дѣйствовать, чтобы не дать времени правительству вернуться рѣшительно къ своимъ уступкамъ. Снестись непосредственно съ Версалемъ казалось единственнымъ средствомъ для спасенія того, что на языкѣ того времени называлось "нарождающейся свободою".
Общая опасность сгруппировала около Анри всѣхъ диссидентовъ.
Имъ поручено было доставить въ Парижъ записку, въ которой излагалось положеніе вещей въ ихъ настоящемъ светѣ, съ просьбою о приведеніи въ исполненіе королевскаго обѣщанія. Лаблашъ и Деніенуа согласились его сопровождать. Всѣ трое отправились въ началѣ весны 1788 года. М-мъ де-Роганъ пожелала, чтобы Анри привезъ жену къ ней.
Молодая женщина поѣхала съ унылымъ сердцемъ, убѣжденная, что въ Пюпетьерѣ она оставляла свои послѣдніе счастливые дни; бываютъ минуты, когда предчувствуешь предстоящее горе.
Анри, напротивъ, былъ убѣжденъ, что его посредничество между дворомъ и провинціею пойдетъ на благо, и радовался возможности еще разъ своей роли благодѣтеля. "Поэты, - писалъ онъ, - изображаютъ случай въ образѣ женщины съ чудными волосами на передней части головы и плѣшивой сзади, надо торопиться: если не схватишь ее во время, потомъ не поймаешь".
А Талейранъ сказалъ: "у случая бываетъ иногда фальшивый шиньонъ".
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Возвращеніе въ Парижъ. - Фрондерство въ отелѣ де-Роганъ. - Вражда противъ министра Бріеннъ. - Предсказаніе герцога Роганъ Аери. - "Что прикажете отвѣчать такимъ животнымъ?" - Юлія. - Какъ были приняты требованія дофинцевъ. - Градъ черепицъ. - Гражданки Гренобля и ихъ ужасныя угрозы. - Бріеннъ сдается на капитуляцію. - Обѣщаніе Etats-généraux. - Письма герцогии и Анри къ Маріи-Антуанеттѣ. - Актеръ Дюгазонъ и m-me де-Полиньякъ. - Болѣзнь маленькаго дофина. - Будущая гувернантка королевскихъ дѣтей Франціи.
I.
Если посмотрѣть издали на Парижъ, надъ городомъ стоитъ точно паръ, сквозь который виднѣются колокольни, башни, монументы. Стоитъ густой туманъ, точно отъ испареній цѣлаго народа, который вѣтеръ то сгущаетъ, то разгоняетъ, чтобы по своему усмотрѣнію превратить въ ясный, свѣтлый день, или сумрачный, грозный.
Такимъ же густымъ туманомъ стояли въ 1788 году надъ Парижемъ всѣ требованія Франціи и вѣтеръ грозилъ превратить ихъ въ бурю.
Изъ переписки съ герцогинею де-Роганъ Анри мало зналъ, насколько обострилось положеніе дѣлъ. Тѣхъ людей, которыхъ онъ считалъ за несерьезную оппозицію, онъ засталъ въ разгарѣ возмущенія.
Если въ отелѣ де-Роганъ не выражали открыто своего сочувствія уличнымъ взглядамъ, если въ немъ не осуждали прямо стараго порядка вещей, то во всякомъ случаѣ его не защищали. Снисходительнымъ отношеніемъ къ нападкамъ на дворъ плохо маскировалась тайная радость.
Назначеніе Ломени де-Бріеннъ на постъ перваго министра окончательно разсердило герцогиню де-Роганъ. Она обвиняла королеву, по случаю этого выбора, въ посягательствѣ на монархію.