- Ничего подобного; доктору все бы шутить. Но по правде сказать, Фрэнсис, я не могу так обидеть Анну. Она последняя осталась из наших старых слуг, и она единственная не доставила мне ни минуты беспокойства. Ты же помнишь: Старый Билли страшно пил, Белла-Мэй совсем рассудок потеряла с этой Армией спасения, - ты представляешь, они имеют наглость играть свою музыку прямо рядом с церковью, перед началом мессы! А Зейдок… ты же знаешь, что я никогда ему не доверяла: у него было такое выражение лица, словно он, правя каретой, думал о чем-то совершенно непозволительном. Представляешь, я однажды поймала его на том, что он передразнивал отца Девлина! Да, прямо на кухне! Набросил на плечи скатерть, кланялся, сложив ладони перед грудью, и гнусавил: "Домино со спи-и-иском!" - как будто служит мессу, понимаешь? А Виктория Камерон хохотала, прикрывая рот ладонью! О Фрэнсис, что бы ни говорили твой дедушка и доктор Дж.-А. - у этой женщины черное сердце!
В том, что касалось Виктории Камерон, тетушку невозможно было переубедить. Затем она объявила, что при жалованье, которое нынче требуют слуги, - подумать только, доходит до сорока долларов в месяц! - нужно держать ухо востро, иначе тебя оберут до нитки. Так что Фрэнсис перевел разговор на свое будущее, и тетушка страстно, и это не преувеличение, страстно заинтересовалась:
- Художником! О, Фрэнки, милый, да это же исполнение моей заветной мечты! Помнишь, мальчиком, когда ты так ужасно болел, ты сидел тут, в этой комнате, и разглядывал картины, и сам рисовал, и я молилась, чтобы твой дар расцвел во что-нибудь подлинно чудесное!
- Тетя, не говори "чудесное". Я пока даже не знаю, есть ли у меня вообще хоть какой-нибудь талант. Способности - возможно. Но талант - это нечто гораздо большее.
- Милый, не сомневайся в себе. Молись Богу о помощи, и Он поможет. Чему Господь положил начало, того Он не оставит. Если не считать жизни в Церкви, быть художником - самое прекрасное призвание, к которому только можно стремиться.
- Да, тетя, ты всегда это говорила. Но мне интересно почему. То есть почему именно живопись, а не музыка или литература, например?
- О, музыка - это, конечно, очень хорошо. Ты знаешь, как я люблю музыку. Писать книги может кто угодно; достаточно приложить старание. Но живопись открывает людям глаза. Чтобы они могли подлинно увидеть Господне творение.
Вот наше свойство - ценим
То, что воссоздано, хотя мы сотню раз
Вокруг видали вещи, но не замечали;
Все нарисованным становится ценнее…
Это Браунинг - "Фра Липпо Липпи". Когда-то мы с одним моим близким другом очень часто читали Браунинга, и на этом месте мне всегда хотелось закричать: "Да, да, это правда!" Художник - огромная моральная сила, Фрэнки. Дар художника - подлинно дар Божий.
- Ну… я надеюсь.
- Не надейся. Верь. И молись. Ты ведь еще молишься, а, Фрэнсис?
- Иногда. Когда мне плохо.
- О милый, молись и когда тебе хорошо! И не проси все время. Дари! Дари Господу хвалы и благодарность! Знаешь, для стольких людей Он что-то вроде банкира. Все время "дай, дай, дай", и они не понимают, что дается-то на самом деле взаймы. Фрэнки… ты ведь помнишь, что было тогда, когда ты болел?
- Ну… кажется, тогда все совершенно зря перепугались?
- О Фрэнк, как тебе не стыдно! Тогда отец Девлин тебя крестил. Ты навеки католик, милый. И от этого нельзя просто так отмахнуться из-за того, что ты попал в модную школу или в среду бездумных людей вроде твоего отца, хотя он, конечно, хороший человек - в меру своего понимания, что хорошо и что плохо. Фрэнк, а четки у тебя остались?
- Где-то лежат, наверно.
- Милый, не говори так! Слушай: тебе всегда нравились мои четки, они и правда очень хорошие. Возьми их… нет-нет, возьми, у меня есть еще… и, я тебя очень прошу, носи их с собой всюду и пользуйся ими. Пожалуйста, Фрэнк, обещай мне!
- Тетя, как же я могу это обещать?
- Тем, что сделаешь это прямо сейчас. Это будет искреннее обещание, данное с любовью. Потому что ты, конечно, знаешь: ты ведь и мое дитя, по крайней мере отчасти, и единственное дитя, какое мне суждено было иметь.
Еще немного поупиравшись, Фрэнсис дал обещание и взял четки. Наутро он покинул Блэрлогги, думая, что больше сюда не вернется.
- Значит, этот несчастный Лунатик был плодом случайной встречи между романтически настроенной Марией-Джейкобиной и конченым солдатом Зейдоком? - спросил Цадкиил Малый.
- Ну, если ты желаешь использовать слово "случай", то да, - ответил даймон Маймас. - Но мы-то с тобой знаем, насколько обманчива сама концепция случайности - совершенно ничем не обусловленных, необъяснимых событий, - если ее использовать для объяснения происходящего.
- Да, конечно. Но я не забываю, насколько эта концепция дорога жителям Земли. Они смотрят на вещи в краткосрочной перспективе. Отними у них Случай - и пострадает их любимое понятие свободы воли. Им отпущено слишком мало времени, чтобы понять, что у концепции случая есть определенные ограничения, как и у концепции свободы воли. Странно, не правда ли? Они рады, когда их ученые открывают закономерности в природе, но решительно не желают признавать себя частью этой самой природы. Они, кажется, уверены, что над ними, единственными среди всего Творения, не властна Anima Mundi.
- Ну что ж, мы видим, что у них есть определенная свобода выбора - в пределах заданного узора, но сам узор очень силен и время от времени просвечивает, видный невооруженным глазом. И тогда случается что-то подобное: Мэри-Джейкобина выбирает Зейдока - против всякой вероятности, лишь потому, что влюблена в актера; Зейдок зачинает дитя в единственном совокуплении с девственницей - снова против вероятности, лишь потому, что он сострадателен и несчастен. Назвать ли это случайностью? Но потом она не узнает своего случайного любовника, когда он снова появляется, а он не узнает ее, потому что оба находятся в Новом Свете, который для них - совершенно другой мир. Затем Мария-Луиза уничтожает дитя в утробе матери, что весьма вероятно, если принять во внимание, кто она такая и что она такое. Зейдок не узнает собственного сына - да и как было узнать? Это Случай и Вероятность творят обычную неразбериху, - заметил даймон.
- Надо полагать, люди назвали бы это совпадением.
- Очень полезное слово для людей, не желающих признавать существование узора, в который укладывается их жизнь. Позволяет сбросить со счетов что угодно.
- Но мы-то видим скрытое значение, верно, брат? Конечно видим. Лунатик снова принес в жизнь Зейдока любовь, ибо только любовью можно объяснить его поведение по отношению к мальчику. Лунатик привнес материнство в жизнь Виктории Камерон, которая решила не искать материнства обычным путем - возможно, из страха.
- А что же твой Фрэнсис, дорогой коллега?
- А! Для Фрэнсиса Лунатик стал неустанным напоминанием о первобытном начале, изгнанном из чрезмерно утонченной жизни; вечным призывом к милосердию; доказательством того, что любой человек - на волосок от уродства и униженности. Постоянным стимулом использовать все дары судьбы на полную катушку.
- Но также и постоянным напоминанием о необходимости смирения?
- Воистину так. И я считаю: несмотря на то что Лунатика зачали без моей помощи, я в полной мере использовал его для формирования Фрэнсиса. Так что Лунатик не зря жил на свете.
- Да, брат, это хорошая работа. А куда же мы направимся теперь?
- В Оксфорд.
- Оксфорд наверняка не укрепит блэрлоггское наследие, - заметил ангел.
- Оксфорд укрепит то, что было заложено в костях. А уж я постарался заложить Лунатика в кости Фрэнсиса - в самых разных аспектах. В Оксфорде Фрэнсису понадобится весь его ум и все сострадание, - сказал даймон.
Часть четвертая
Чего же не выбить из мяса?
- Все согласны, что твой первый год в Оксфорде был колоссально удачным, - заявил Бэзил Бьюс-Боцарис.
- Очень мило со стороны всех, - ответил Фрэнсис.
Жирный хам Бьюс-Боцарис беседовал с ним свысока, и Фрэнсис уже спрашивал себя, как долго собирается это терпеть.