Один молодой конторщик утверждал, что он как-то раз видел в письме от советника вексель! Но этому утверждению мало кто верил, так как всем было отлично известно, что в делах фирмы не было ни одной бумаги, подписанной именем Рикарда Гармана. Еще невероятнее было сообщение другого конторщика: однажды, в тот момент, когда только что пришло письмо из Братволла, он, этот конторщик, вошел в кабинет главы фирмы для доклада. Младший консул стоял у конторки с письмом в одной руке и с двумя векселями в другой - красный и словно задыхающийся. В первый момент конторщик подумал, что с консулом случился удар, но… (тут уже каждому слушателю становилось ясно, что все это ложь!) - но конторщик утверждал, что ясно слышал, как консул разразился вдруг коротким, однако отчетливым смехом! Нет! Это было, конечно, какое-то недоразумение: ведь каждый знал, что младший консул не умеет смеяться!
IV
Когда Габриель, сообщив о прибытии дяди, вышел, консул встал и, подойдя к шкафчику для ключей, снял с гвоздя огромный ключ. Затем почистил костюм, поправил подбородок в воротничке, пригладил свои густые волосы и вышел из конторы.
Это был темный старинный дом с длинными коридорами и широкими лестницами. В левом крыле находились служебные помещения с отдельным входом со стороны моря; к югу, с видом на сад, были расположены спальни и жилые комнаты. Весь второй этаж был занят парадными комнатами для приемов: посредине находился танцевальный зал и по обе стороны его много больших комнат. По воскресеньям, а также в те дни, когда в доме бывали гости, обедали здесь, чаще всего в маленьком зале с окнами на северо-запад и с видом на верфи и море.
В третьем этаже, или, точнее, в мезонине, расположены были многочисленные комнаты для гостей: комнаты самых разнообразных форм, обусловленных прихотливыми изгибами крыши.
Мебель была вся из старого красного дерева с конским волосом. Высокие темные шкафы, зеркала с позолоченными гирляндами цветов, фарфор, тяжелые люстры и лампы по стенам - все было солидно и добротно.
Консул встретил горничную в коридоре:
- Что, приехал советник?
- Господин советник посольства пошел к фру Гарман, - отвечала горничная. Ей стоило немалого труда произносить этот замысловатый титул, но она знала, что надо говорить именно так: консул не терпел и не мог слышать слова "смотритель маяка".
Фру Гарман обычно в теплую погоду предпочитала просторные комнаты второго этажа. Эта очень солидная дама пребывала в постоянной борьбе со своей полнотой. Однако, с какой бы стороны вы ее ни наблюдали, она всегда представляла собою гладкие роскошные округлости, обтянутые черными шелками.
Можно было только удивляться, что фру Гарман могла так располнеть: вероятно это был, как она сама выражалась, "ее крест". За обедом она всегда ела очень мало, изумляясь аппетиту других. Лишь иногда, оставаясь одна в своей комнате, она разрешала себе удовольствие немножко покушать, и тогда йомфру Кордсен приносила ей что-нибудь "перекусить", - то что в эту минуту оказывалось под рукой.
Когда консул вошел, его супруга сидела на диване и беседовала с советником.
- Здравствуй, здравствуй, Кристиан Фредрик! - весело воскликнул тот и сделал несколько шагов навстречу брату. - Видишь, я снова у тебя в гостях!
- Добро пожаловать, Рикард! Мне приятно тебя видеть! - отвечал консул, заложив руки за спину.
Рикард совсем растерялся: он всегда немного терялся при встречах с братом. Иногда, правда, Кристиан Фредрик бывал весел и общителен, как в давние школьные дни, но вдруг он оказывался холодным, сухим - отчужденно-корректным, как истый коммерсант.
- У нас сегодня кто-нибудь обедает, Каролина? - спросил консул Гарман.
- Да, пастор Мартенс любезно согласился представить нам нового директора школы, - отвечала супруга. - По крайней мере он собирался это сделать.
- Вероятно, это тоже богослов? - сухо заметил консул. - Тогда придется послать коляску за Мортеном и Фанни и попросить, чтобы они тоже захватили с собой кого-нибудь из молодежи, ну, например Якоба Ворше.
- Но зачем это? - спросила фру Гарман тоном, в котором чувствовалось, что она собирается возражать.
- Потому что ни Рикард, ни я не сможем находиться в обществе, где нет никого, кроме священников! - отвечал консул таким тоном, который лишил его супругу всякого желания возражать и спорить. - Будь так добра, обсуди с йомфру Кордсен меню обеда!
- Ах, эти меню обедов! - вздохнула фру Гарман, уходя. - Я никак не могу понять, почему люди придают этому такое большое значение!
Советник проводил невестку до двери, и когда, отвесив последний почтительный поклон, он оглянулся на брата, то увидел, что Кристиан Фредрик стоит посреди комнаты, широко расставив ноги и заложив одну руку за спину. В другой руке он держал огромный ключ, приложив его, как лорнет, к глазу, и созерцал брата с проницательно-хитрой миной.
- Узнаешь ты его? - спросил консул.
- Mais oui! - восторженно воскликнул советник, сразу узнав Кристиана Фредрика таким, каким он бывал во время их "экспедиций" в винный погреб. Оба старых господина рука об руку прошли по всем комнатам, направляясь и кухню, чтобы спуститься в погреб.
У двери кухни они остановились, и консул крикнул:
- Фонарей!
За дверью началась беготня, и через минуту вышла сама йомфру Кордсен с двумя старинными ручными фонарями в руках.
Каждый взял свой фонарь (в этом они никогда не ошибались), и оба отправились вниз по крутой, черной, как сажа, лестнице погреба.
Сначала они вошли в большой, сравнительно светлый погреб, где хранились главным образом столовые вина: сен-жюльен, рейнское, грав и французская водка. Здесь командовала йомфру Кордсен, так как, в силу незыблемого правила, установившегося еще со времен старого консула, на ее обязанности лежало точно регламентировать подаваемые к столу сорта вин, распределяя их в зависимости от величины и значительности приглашенного общества. А в самом темном уголке погреба имелась старая замочная скважина, которую умел находить только один консул, но зато уж он-то умел находить эту скважину даже в темноте. Во всяком случае полагалось убирать фонари и именно искать в темноте, и младший консул никогда не забывал подчеркнуть, как искусно старый консул устроил потайную дверь.
Ключ повернулся два раза с характерным ржавым звуком, который оба брата узнали бы среди всех звуков мира. Дверь открылась. Навстречу им пахнуло запахом сырости и вина. Они вошли. Консул запер дверь и сказал:
- Ну вот! Теперь пусть мир часок-другой обойдется без нас!
Внутренний погреб, казалось, был старее самого дома; его своды напоминали старинные своды монастыря. Потолок был настолько низок, что советнику приходилось нагибаться, поэтому и консул, войдя, немножко сгорбился.
Разной формы бутылки, покрытые пылью и паутиной, лежали рядами. Выше, в углублении стены, у окна с решеткой, замурованного извне, стояли два старых голландских бокала на ножках, там же в углу лежала большая винная бочка. Около бочки стоял пустой ящик, а перед ним кресло без спинки, с вылезающим из сиденья вьющимся волосом, и старая ломаная лошадь-качалка.
Они поставили фонари на край ящика и сняли с себя сюртуки: чтобы повесить их, у каждого брата был собственный гвоздь.
- Ну, как ты полагаешь, с чего бы нам сегодня начать? - сказал Кристиан Фредрик, потирая руки.
- Неплохо бы с портвейна! - заметил советник, взглянув на ряды бутылок.
- Портвейн тут был замечательный! - отвечал консул и посветил фонарем. - На! Погляди-ка! В самой глубине лежат еще десятка два бутылок, содержимого которых мы никогда не пробовали; я, пожалуй, догадываюсь, что это такое!
- Вероятно, бабушкина ягодная настойка! - сказал Рикард.
- Ну уж едва ли! Неужели ты думаешь, что отец мог держать старую настойку в самых недрах погреба?
- Возможно, что он ценил все старое, как это делают и некоторые другие из тех, кого я знаю! - сказал советник.
- Ах, ты теперь всегда чертовски остришь! - проворчал консул. - Вот бы нам достать эти бутылки!
- Тебе придется полезть за ними, Кристиан Фредрик! Я немножко толстоват!
- Ну да! Я и собираюсь это сделать! - отвечал брат, снимая с себя часы с тяжелыми брелоками, и осторожно пополз между рядами бутылок.
- Одну я уже достал! - воскликнул он.
- Возьми сразу две, раз уж ты там!
- Охотно! Только тогда тебе придется тащить меня за ноги!
- Avec plaisir! - отвечал советник. - Но не глотнешь ли ты немного бургундского, пока ползаешь среди бутылок?
Это, вероятно, было очень смешное замечание, потому что консул захохотал и сквозь смех воскликнул:
- Ох! Я задыхаюсь! Задира! Ну, тащи же меня, сатана!
Кличка "Задира" осталась за Рикардом с детских лет. Что же касается до шутливого упоминания о бургундском, то дело обстояло так: однажды, когда младший консул полез сквозь ряды бутылок, чтобы найти какую-нибудь редкость, он нечаянно стукнулся головой о бутылку, лежавшую выше, и стукнулся с такой силой, что горлышко отлетело, а вся бутылка бургундского вылилась ему за воротник. С тех пор каждый раз, когда один из них намекал на этот случай, они смеялись, и советник порой бывал настолько неосторожен, что делал такие намеки даже в присутствии посторонних.
Он мог, например, сказать, сидя за столом, когда заходила речь о красном вине:
- О! Мой брат консул изобрел совершенно особый способ употребления бургундского!