XV
Сказав, что Анна несчастлива, Отгеваар попал в точку: со дня свадьбы прошло уже два года, целых два года - а это даже больше, чем нужно для такого мужчины, как Исаак, чтобы устать от любви, пусть даже любви ангела, и подумать об измене. Нижеследующая сцена точно явит перед читателем обычный характер их отношений. В этот вечер они оба были в гостиной, обставленной тусклой палисандровой мебелью, в которой Анна просиживала целыми днями; Исаак развалился на канапе, на американский манер задрав ноги кверху, и покуривал сигару.
Сидя за низеньким столиком, на котором стояла лампа, Анна все вертела и вертела в руках маленький ключик.
- Почему же, - спрашивала она, - почему я должна отдать тебе этот ключ? Разве я заслужила, чтобы со мной вовсе не считались, разве я дала повод подозревать меня хоть в малейшей неверности или израсходовала на свои нужды хоть полгроша?
- Нет, - отвечал Исаак, - нет, и тем не менее…
- Исаак, открой мне мотив, причину этого; ты прекрасно знаешь, что этот ключ не только от кассы, он еще и от твоего доверия и нашего счастья.
- Не о том речь, - нетерпеливо ответил Исаак, - мне вскоре понадобится много денег, и я хочу избавить тебя от скучной необходимости то и дело отпирать и запирать этот сейф, вот и вся простая и истинная причина, и меньше всего тут дело в том, что ты теряешь мое доверие, а я покушаюсь на наше счастие.
Анна покачала головой.
- Для чего, - спросила она, - тебе так часто будут нужны деньги?
- Поговаривают о какой-то войне, акции всех займов переживут сокрушительное падение, и это подходящий случай все скупить, чтобы потом вновь продать.
- Я ничего не понимаю в твоей манере объяснять; выдадут ли тебе торговый документ о вложенных тобою деньгах?
- Да.
- И ты покажешь мне этот документ?
- Зачем? Я оставлю его у моего банкира в Брюсселе.
- Он даст тебе расписку?
- Это не обязательно.
- Тебе, наверное, придется часто ездить в Брюссель?
- Да, но я не премину всегда возвращаться, каждый вечер.
- Много у тебя там под ключом?
- Ровно столько, сколько мне хотелось бы иметь.
- А мне - сохранить; хочешь - испытаем судьбу, потянем жребий?
- Как ты можешь всерьез говорить такие вещи?
Анна пристально взглянула на мужа, тот опустил глаза.
- Итак, вот наше будущее, - сказала она, мы сейчас испытаем его; вот, я в накладе; возьми ключ, Исаак, но скажи только: ты один собираешься владеть этими акциями?
- Один! Что ты хочешь этим сказать?
- Ничего.
XVI
Господину Исааку де Вильденстеену
Сударь,
Священная необходимость следить за соблюдением нравственных законов, соединяющая взаимными узами нас, людей цивилизованных, обязывает каждого из этих членов сообщать другому об опасности, в которой тот, быть может, находится. И вот, сударь, поскольку супружество есть одна из основ, на коих зиждется общество, я считаю себя обязанным, хоть сам и холостяк, донести вам об угрозе покушения на нерушимую святость этих уз. Вчера в кабачке, который его завсегдатаи предпочитают называть кафе и куда я захаживаю, уж простите великодушно, что говорю о себе самом, просто скоротать вечерок после моих трудоемких научных штудий, я услышал беседу двух молодых людей, которую затрудняюсь оценить с точки зрения грамматики, так как используемые выражения показались мне немного романтическими.
Я сознаю, какая опасность может угрожать мне, если когда-нибудь тот, О ком я считаю необходимым дать вам знать, узнает мое имя и место проживания. Поэтому умолчу и о том, и о другом; однако ж не подумайте, будто я опасаюсь мести со стороны безнравственности; ибо, как говорит Гораций:
Justum ас tenacem propositi virum,
Impavidum ferient ruinae
Я из тех, кого ничто не может заставить побледнеть, хотя, впрочем, цвет моего лица - тема не из приятных, и даже самым жестоким палочным ударам не лишить меня чувства собственного достоинства.
Итак, сударь, во вчерашней беседе речь шла о госпоже вашей супруге, которую я всячески чту и уважаю, не имея чести быть знакомым лично. Молодой человек, о котором я вам и толкую, с большим жаром расхваливал ее красоту и красную юбочку, а в конце концов сказал так: я напишу ей, я должен непременно написать ей. Желая это предупредить, сударь, и притом незамедлительно, я той же ночью отнес это письмо на почту.
Засим остаюсь с множественным и глубочайшим уважением вашим преданным и смиренным слугой.
Незнакомый друг.
P. S. Долг повелевает мне сообщить вам его имя на тот случай, если он из осторожности не подпишет своего письма: его зовут Оттеваар, он человек дурной репутации и живет в замке неподалеку от Мелестее.
XVII
Госпоже де Вильденстеен
Сударыня,
Однажды я, увидел вас и не смог не написать вам. Быть может, настанет время, когда вы позволите мне заговорить с вами. Прежде всего, я хочу рассказать вам о себе таком, каков я есть.
Природа для меня - религия, солнце - друг, жизнь - долг. Господь, перед которым я преклоняюсь, нисколько его не боясь, есть загадочная механика того театра марионеток, который еще называют универсумом. Когда марионетка больше не годится для службы, он ломает ее и ставит другую на ее место. Люди так жалки в этом просторном мире, это, вероятно, потому, что скитаются по нему подобно хищникам в пустыне, и истребляют друг друга в пустых спорах из-за мелких должностей, обрывка орденской ленты, тощего клочка земли. Тщеславие, жажда успеха, гордыня - вот преследующие их грустные химеры, в то время как для меня истина сокрыта в трех словах: справедливость, доброта, любовь. Сударыня, я люблю вас. До сегодняшнего дня счастье всегда было моим другом, я богат, молод и крепок. Быть может, завтра я начну сокрушаться и жалеть, что мне вообще довелось увидеть вас. Но мне нравится страдать ради вас, потому что вы несчастливы. С этой минуты я всегда ваш, я рядом с вами каждый ваш шаг и пребываю в ожидании, ибо мне обыкновенно достаточно лишь пожелать чего-нибудь, и оно становится моим.
Оттеваар
Каттау внесла оба письма одновременно, вручив мужу донос, а жене - то, о чем этот донос был написан.
Исаак читал медленнее, чем Анна; как раз когда он собирался спросить ее, что она там читает, она протянула ему письмо со словами:
- Прочтите сами это странное послание, Исаак.
Исаак прочел.
- Странно, - сказал он, - странно и, по - моему, еще и смешно, дерзко и глупо. Немедля в огонь их, излияния этого бахвала и вертопраха.
- А я вовсе так не думаю, - возразила Анна.
- Да вы уж ненароком не влюбились ли в него.
- Вам известно, что я даже не знакома с ним.
- Известно, известно… что кому известно, когда речь идет о женщинах?
- Это незаслуженное оскорбление, - возразила Анна.
Исаак вышел: как бы там ни было, сказал он себе, а взгляну-ка я на рожу этого фанфарона, и если что…
Исаак взял толстую палку, сел в дрожки и вышел из них в десяти минутах ходьбы от Мелестее.
Перед ним возвышался изящный замок, и он поинтересовался у прохожего крестьянина, не это ли имение господина Оттеваара. Точно так, отвечал крестьянин, а вот и господин собственной персоной, прибавил он, приветственно махая рукой вывернувшему прямо навстречу им с незаметной тропинки и пронесшемуся мимо всаднику, за которым неслись две превосходные шотландские борзые.
Исаак увидел полного энергии молодого человека, коренастого и крепкого, настоящее воплощение жизненной силы. Орлиный нос, с немного широковатыми ноздрями, серо-голубые глаза, запавшие под густыми бровями, образующими прекрасную горизонтальную линию, открытый высокий лоб, бычья шея, смуглый цвет лица, на котором застыло странное выражение, вполне способное принадлежать как мечтателю, так и дикарю, короткие ноги и маленькие мускулистые запястья, напоминавшие орлиные когти, - такими были характерные черты этого красивого фламандца, наверняка зачатого матерью после того, как она долго рассматривала какое-нибудь из славнейших полотен жизнелюбивого и чувственного Рубенса.
Увидев решительный вид Отгеваара, Исаак поспешно спрятал за спину толстую палку. Отгеваар приказал отпереть решетчатые ворота и вошел, в парк, казалось даже его не заметив. Правда, проходя, он чуть улыбнулся, что повергло Исаака в ярость, но разъяренный муж удалился, тщательно скрывая свой гнев. Едва он успел уйти так далеко, что его не могли видеть из замка, как угрожающе затряс палкой, принялся стегать ею изгородь и измочалил в мелкую крошку многочисленные кусты репейника, которые не могли ему ничего возразить.
Снова вскочив в экипаж, он выбранил своего лакея и несколько раз назвал его недоумком. За обедом он закатил Анне постыдную сцену, однако не решился рассказать ей о полученном доносе и не признался в трусости, которую проявил в имении Отгеваара.