Он вышел из комнаты и через галерею прошел в служебные помещения Архива. Перкинг разбирал очередную партию вновь поступивших бумаг, книг и прочих материалов. Старый ассистент пристально и значительно посмотрел в глаза архивариусу, как будто хотел сказать, вот, мол, дошло до него, затем протянул ему руку, что бывало редко, в знак утреннего приветствия.
- Поступления, - сказал Перкинг, - идут огромным потоком, так что все наше рабочее время, предназначенное еще и для освоения и учета постоянных фондов, уходит теперь на разборку ежедневных партий нового материала. Наши регулярные списки для Префектуры мы уже едва ли сможем успевать составлять, и гора бумаг, откладываемых для решения, все растет, поскольку нет возможности просматривать их. Человечество, должно быть, пребывает в небывалом смятении, и последствия катастроф проникают в наше уединение. Поэтому Префектура, видимо, изменит методы работы - или назначит в Архив новых ассистентов для временного исполнения обязанностей. Я докладываю вам об этом случае потому, что за время моего пребывания в Архиве еще никогда не возникала необходимость прибегать к столь решительным мерам и именно вы, господин доктор Линдхоф, несете ответственность за ход Архива.
- В настоящий момент, - сказал Роберт, придавая словам особый смысловой оттенок, - я действительно, кажется, осознал свою ответственность за наш Архив. Вместе с тем пришло, как я понимаю, время, когда я должен перейти от моих до сих пор скорее дилетантских занятий к совместной практической деятельности и принять участие, если требуются люди, в разборе самих бумаг.
Старый Перкинг заметил ему, что решение на этот счет не может приниматься самолично, но должно быть согласовано с Префектурой, а какие у нее замыслы относительно архивариуса и хрониста - это ему неизвестно.
Роберт подумал и решил воспользоваться своим правом на телефонную связь с Префектурой. Когда он соединился с секретариатом, то в ответ на его просьбу вежливо сообщили, что разговору с Высоким Комиссаром ничто не препятствует, однако срок встречи в настоящий момент не может быть назначен, поскольку тот сейчас занят особо важными делами. Но, так или иначе, архивариусу уже отправлено письмо, так что он в ответном письме может заодно изложить и свою просьбу. Впрочем, известно, что проводится уже строгая чистка фондов. Господина архивариуса непременно уведомят, еще до истечения нынешней фазы Луны, когда именно может состояться встреча с Высоким Комиссаром. В заключение говорящий сказал, что секретариат уполномочен особо поблагодарить господина хрониста за ту неустанную деятельность, которую, как оценивают в высшей инстанции, он осуществляет в интересах города. Прежде чем положить трубку, архивариус сделал легкий поклон.
Возвращаясь через галерею в свою комнату в противоположном крыле, он утешал себя мыслью, что эта вторая встреча с Высоким Комиссаром, быть может, окончательно внесет ясность в его судьбу.
Поднос с завтраком уже стоял перед дверью на банкетке. Когда он вошел в комнату, шторы были раздвинуты и окно распахнуто. Анна, опершись на белый подоконник, смотрела на улицу. Он подошел к ней и обнял за плечи. Она повернула к нему восковое лицо, и он слегка коснулся губами ее лба.
- Доброе утро, Роберт, - сказала она.
- Хорошо ли ты отдохнула? - озабоченно спросил он, беря ее за руку и ведя к креслу, стоявшему у стола. - Ты так крепко спала, Анна.
- Это был не сон, - возразила она. - Это было бесконечное блуждание над краем бездны. Я как будто уже прошла тропой демонов. Но не будем об этом. Я ничего больше не знаю.
Голос ее звучал холодно и, как ему казалось, нарочито сдержанно. Она почти не ела, изредка бросая украдкой взгляд на него.
Когда Роберт заговорил о службе, которая определенным образом сказывается на нем, она заметила в ответ, что само собой понятно, что это значит, когда кто-то поселяется в Старых Воротах.
- Кто бы мог подумать, что тебя назначат нашим хронистом! - сказала она. - Сюда, как я слышала, приглашают обычно поэта, художника. Хотя в тебе, если разобраться, тоже есть что-то от художника, это, пожалуй, способность подмечать, наблюдательность.
- Удивительно, что ты говоришь прямо как мой приятель Катель о хронике, но я, увы, еще ни строчки не написал и, значит, ничего пока не сделал из того, что мне поручено Префектурой.
Анна в ответ на это сказала, что Префектура, от которой ничто не остается скрытым, меньше, быть может, нуждается в его записках, чем люди, еще пребывающие по ту сторону реки.
Роберт помолчал, как бы соображая.
- Ты боишься меня? - спросила она. - Я для тебя чужая теперь, когда мы все узнали друг о друге?
- Точно такой же вопрос мог бы и я задать тебе, - возразил он.
- Но я верю в тебя.
- Этот вечный свет, который делает меня больным, - сказал он, - это нещадное солнце в небе, изо дня в день, которое иссушает чувства, раздражает нервы, чтобы обольщать нас иллюзиями в этом призрачном мире.
- Фата-моргана, так сказать, - повторила она вчерашние свои слова, только уже безрадостно.
Он вдруг вскочил с места и бросился к двери, но тотчас одумался и снова вернулся к столу.
- Я возьму тебя к себе в помощники, - сказал он, - в Архив. С работой теперь все равно уже не справиться прежними силами. Я похлопочу.
- Роберт, - возразила она мягким, спокойным тоном, - это запоздалая мысль. Если бы ты сразу, как приехал сюда, открылся мне или хотя бы вчера обмолвился словом, но теперь я уже сама себе вынесла приговор.
- Но в чем дело? - взволнованно спросил Роберт. - Что могло измениться? Ты не хуже Леонхарда справилась бы со своими обязанностями в Архиве, даже еще лучше помогала бы мне.
В дверь постучали, вошел Леонхард.
- Архивариус вызывал меня?
Роберт досадливо покачал головой. Что это он - подслушивал? Он попросил юношу убрать со стола. Леонхард смущенно поклонился Анне. Затем составил посуду на поднос и только собрался вынести, как вдруг оступился. Поднос в его руках накренился, и часть посуды соскользнула и упала со звоном на пол.
- Потом выметешь, - сказал архивариус сконфуженному юноше.
Тот извинился и, потупясь, быстро вышел из комнаты.
- Вообще он всегда такой аккуратный, собранный, - заметил Роберт, - но последние дни, я обратил внимание, стал каким-то другим, точно встревожен чем-то.
Анна молчала. Роберт вернулся к прерванному разговору и снова выразил желание взять ее в помощники.
- Мне предстоит встреча с Высоким Комиссаром, - сказал он, - я испрошу его разрешения.
- Ты будешь говорить с самим Высоким Комиссаром?
- Да, и совсем скоро.
- Это очень хорошо, - сказала она нараспев. - Это очень хорошо. Но когда именно?
- Скоро, Анна.
- И все-таки когда, Роберт?
- Пока не знаю точно.
- Ты знаешь, Роберт, только не хочешь мне говорить.
- Я знаю одно, - возразил он, - что меня вызовут к нему, как только это будет возможно.
- Теперь, Роберт?
- Еще до истечения фазы Луны.
- Вот как, - сказала она устало, - тогда это поздно.
- Что значит слишком поздно? - спросил он.
- Пойди к нему теперь же, сейчас же, Роберт!
- Я не могу, Анна.
- Но ты же архивариус! - горячо возразила она. - У тебя есть право. У тебя есть свобода волеизъявления. Ты почти что бог.
- Ну что ты говоришь, Анна!
- Я буду любить тебя, Роберт, очень любить, как еще не любила в своей жизни. Поверь мне. И никогда тебя не оставлю.
На ее щеках разлился тонкий румянец.
- Возьми меня с собой, - попросила она.
- В Префектуру?
Она замотала головой.
- Нет, возьми меня с собой, - повторила она.
Он посмотрел ей в глаза. Она чуть заметно кивнула ему, как будто могла этим склонить его к согласию.
- Когда ты отправишься туда, - умоляюще сказала она, - когда возвращаться будешь назад, через мост, на ту сторону! Да, Роберт?
- Я прикомандирован к Архиву, - возразил он, - как все другие.
- Не как другие, - живо сказала она и продолжала нежно: - Я лучше знаю. Ты - посланец. Ты наложил руку на меня, и от тебя я воскресну и смогу вернуться к жизни. Моя тень снова станет плотью, и это будет иначе, чем раньше, мы будем вместе слушать музыку, ты только представь, Роберт, музыка и все, чего здесь не хватает, будет жить. Это будет как новое рождение на земле, только со знанием тайны, тайны постепенного схождения к смерти.
- Как ты увлекаешься, Анна!
- Если ты больше не любишь меня, - сказала она, - тогда возвращайся один, тогда оставь меня на произвол судьбы.
- Я люблю тебя, - возразил он.
- Это так легко говорится, - сказала она, - так прекрасно и просто говорится. Но я скоро увижу, всерьез ли ты говоришь это.
Роберт поднялся.
- Допустим, что я занимаю как архивариус и хронист особое положение, каким обычно удостаивают, как ты сказала, художников, поэтов, и если это так, то я здесь - часть каждого.
- Я - часть тебя, - сказала она. - Возьми меня с собой, - умоляюще попросила она в третий раз. На улице громыхали тележки.
- Я провожу тебя немного. Только сначала загляну в Архив, нет ли чего срочного.
- Как ты честолюбив, - заметила она ему.
- Я ведь не ради себя здесь, в этом мире. На меня возложено поручение.
- Ты обременен еще и другой стороной жизни, - сказала она.
- Пойми, для меня все смещается в другую плоскость теперь, когда я знаю, что с этим городом. Отныне я иначе вижу запустение, мрачную картину развалин. С этой ночи я многое начал понимать.
Она подняла на него глаза.
- Так ты не разочаровался во мне?
- Ты, Анна, тот человек, кто открыл мне глаза.