Отец Роберта, продолжая играть карандашом, сделал несколько жевательных движений, потом сказал, что с юридической точки зрения приведенные доводы мало что дают, тем более что для иска о разводе это потеряло силу за давностью лет. Душевные рубцы, мол, красивый образ, который он мог бы, пожалуй, взять в свой лексикон, но не осязаемый аргумент для практики. Он засмеялся довольным и добродушным смехом.
Роберт, наблюдая и слушая, стыдился за отца и так бы, кажется, и заткнул ему рот. Анна, упершись локтями в спинку кресла, рассматривала кончики своих пальцев, задумчиво перебирая ими. Муки прошлого, от которых страдал Роберт, казалось, не трогали ее. Она как будто пребывала в каком-то другом мире.
Советник юстиции перекладывал бумаги и мял при этом листы. Речь идет о том, возобновил он нить разговора, что противная сторона манипулирует смутными подозрениями относительно недостойного поведения в браке его клиентки, среди прочих фигурирует и имя Роберта.
- Я могу уйти, - резко сказал Роберт.
- Ни в коем случае, ни в коем случае, - потребовал отец, - мы же всегда находили общий язык.
- Как хочешь, - холодно сказал сын. Он упрямо, как мальчишка, смотрел в потолок.
Обращаясь к Анне, чей взгляд блуждал между отцом и сыном, советник юстиции сказал, что уже не раз намеревался объясниться со своим сыном. Ведь и для него существует такое понятие, как честь семьи. И потому именно, что его сын здесь совсем недавно, мысли его еще витают вокруг семьи и детей. Тем более необходимо оставить чистым фамильный герб. Процесс есть борьба, не иск. Вот что хотел он сказать.
Анна и Роберт переглянулись. Старик как будто произносил речь перед трибуналом мирового суда. Тайное согласие всех любящих придавало им силы.
Впутывать же своего сына, уверял советник, повысив голос, в это дело, которое он как адвокат охотно - впрочем, какое там охотно, - ведение которого он продолжает и сейчас расценивать как свое, - впутывать сюда своего сына означает не что иное, как закладывать мину против себя самого.
- И мой сын этого не сделает, - говорил старик чуть не плача. - Я оспариваю ваши утверждения, мои господа. Это заговор противной стороны, которая хочет принудить меня сложить с себя полномочия ввиду заинтересованности. Они желают отделаться от меня, поставить меня в положение ненужного здесь человека.
Он сжал правую ладонь в кулак, неплотно сомкнув пальцы, и поднес, как бокал, к губам.
- Тут нет больше заинтересованности, - заявил он с воодушевлением, - здесь предмет обретает наконец свой окончательный вид.
Он, держа ладонь сложенной в кулак, отхлебнул из воображаемого бокала.
- Мама идет! - крикнул Роберт насмешливо.
Отец испуганно стал потирать ладони, как будто желая замять дело.
Анна засмеялась, но тут же прикрыла рот рукой. Роберт сидел в выжидающей позе.
- Как известно, - заговорил отец после короткого молчания, снова войдя в роль адвоката, - после шести лет брака, даже бездетного, чтобы предъявить иск о разводе, когда жизнь так коротка, требуется объяснение, основание для моего документа перед местной инстанцией.
Анна обратила внимание, что на лбу старого советника, когда он хотел придать какому-то пункту своей речи особый смысл, неизменно образовывалось множество мелких морщин в виде маленьких полукружий, которые точно копировали дуги приподнятых бровей.
- Возможно, - сказала Анна, - что с момента моего замужества прошло так много лет, как вы утверждаете. Я, во всяком случае, знаю только, что спустя четыре года - это был день на исходе сентября, краски деревьев сияли ярче обычного, когда посмотришь в сад, и синева неба казалась почти такой же металлической, какой она всегда бывает здесь, бурые каменные плиты так резко контрастировали с волнистой зеленью травы, и георгины пылали, они даже в сумерки еще пылали, я как сейчас это вижу…
В то время как Роберт восторженно смотрел на Анну, лицо которой озарилось светом, отец напомнил ей, что она, кажется, намеревалась сообщить что-то конкретное, мол, она начала с того, что по прошествии четырех лет замужества…
- Да, - сказала Анна, - тогда в первый раз ко мне снова пришел тот, другой мужчина, и с его приходом рубец моей души перестал болеть.
- Но-но, - живо предупредил советник юстиции.
- Я воспользовалась случаем, - запинаясь, продолжала Анна, - чтобы пригласить его. Написала ему письмо по поводу его новой книги, исследования, которое меня и раньше интересовало. Хассо всегда говорил только о своей врачебной практике.
- Конечно, - раздраженно поддакнул адвокат. - Но если бы даже при возобновлении этих отношений дело дошло до таких фактов, которые бы противная сторона могла использовать в качестве аргументов, это уже устарело, потому что…
- "При этих отношениях", - перебила его Анна, - вообще ни один "такой факт" не имел места.
- Ну тогда, - досадливо возразил советник юстиции, - это никуда не ведет.
- Это ведет нас как раз сюда, - сказала Анна, чувствуя, с каким напряженным вниманием следует Роберт за ее словами. Старая игра в треугольнике бильярдных шаров продолжалась. - Ведь тот, другой, - продолжала она, - в течение последних двух испепеляющих лет завладел мной, и я недооценила, какие права я предоставила ему тем, что и я владела им.
- И все-таки, - возразил советник юстиции Линдхоф, глядя немигающим взглядом, - все оставалось, как вы уже признались, в допустимых границах.
- Внешне и с бытовой точки зрения, пожалуй, что так, - сказал она, - но в моем воображении все происходило, как если бы оно было на самом деле, и - кто знает?
Роберт, который тщетно старался уловить отрешенность во взгляде Анны, вынужден был сдерживать себя, чтобы не выдать чувств, поднявшихся в душе.
- Сударыня, - наставительно произнес советник, - мечтания с юридической точки зрения не имеют ровным счетом никакого значения, не говоря уже о том, чтобы быть аргументом.
- Однако я очень страдала от внутреннего чувства вины, - сказала Анна, медленно проводя рукой по волосам.
- Ну, - ободрил адвокат, - это все личные, человеческие соображения совести, может быть заслуживающие внимания с точки зрения нравственности, но едва ли пригодные для использования их в качестве доводов противной стороной.
- Но Хассо, - упорствовала Анна так, как будто вела разговор сама с собой, - это, кажется, чувствовал.
- Разве вы с того момента отказывали своему супругу? - возразил адвокат.
Она подалась вперед в своем кресле и резко кивнула головой. Роберт, которому был хорошо знаком этот короткий и властный кивок головой, один из ее характерных жестов, замеченный им и в то памятное утро на площади с фонтаном, невольно присвистнул.
Советник юстиции повернул голову.
- В доме мыши? - осведомился он.
- Нет, - сказал Роберт, - только чувства.
- Ведь я не могла того, другого, - продолжала Анна глядя в пустоту, - с тех пор как ему снова принадлежала, пусть даже только в мыслях, я не могла его обманывать с Хассо. Есть только одна верность. И она сильнее смерти.
Роберт перевел дыхание. Анна сидела неподвижно, точно окаменевшая.
- С юридической точки зрения, - сказал советник юстиции, - это действительно глупая вещь, из которой суд по возможности заключил бы, что существовало нечто большее, чем душевная связь с другим мужчиной. На него в таком случае легло бы бремя доказательства обратного, что представляло бы особенную трудность, ибо неизвестно, когда дружеский партнер прибудет сюда, чтобы представить свои показания. А не было ли у вас, - продолжал адвокат, - я имею в виду перед вашим последним путешествием, возобновления отношений с вашим мужем - я полагаю, здесь нет ничего необычного.
Она молчала.
- Я имею в виду, - внушал старый советник юстиции, - может быть, это у вас из памяти только вылетело, бывает, что в силу особых условий здесь многое начинает представляться несущественным и лишним, не так ли?
Анна скользнула взглядом по напряженно-неподвижному лицу Роберта и пожала плечами.
- Во всяком случае, - сказал адвокат, - вы сначала помышляли соединиться с этим другим мужчиной после расторжения брака?
- Естественно, я часто думала об этом, - отвечала Анна несколько утомленным голосом. - Но чем ближе придвигался срок решения о разводе, тем сильнее я страшилась действительности, ведь она предварена была в моих мечтах.
- Понятно. Но, - сказал советник юстиции, роясь в своих записях, - вы ведь сами, кажется, говорили, что тот, другой, тоже был женат?
- Для нас не имели значения официальные формальности. Я любила его жену. Он, независимо от моего и нашего положения, хотел разводиться с ней, в чем я, правда, сомневалась - но, как теперь вижу, напрасно.
- После того как состоялась наша последняя с вами беседа перед решением суда, - заметил адвокат, - вы уехали в горы, никто ничего не знал о вас, о вашем местопребывании.
- Никто не мог знать, где я была, - подтвердила она. - Мне хотелось побыть одной, чтобы испытать свой будущий путь. Наконец, главным для меня было не столько оправдательный приговор в бракоразводном процессе, сколько оправдание себя самой.
- Пусть так, - согласился адвокат, - только о вас, к сожалению, ничего с тех пор больше не слышали. Я сам почувствовал себя несколько нездоровым, о чем я уже рассказывал сыну, так что даже не могу сказать, состоялось ли еще раз слушание. Вы не получали повестки из суда?
Она не в силах была сдержать улыбку.
- Я отсутствовала, - сказала она, сверкнув глазами.