Медленно поднялись они в гору и прошли по углубленному с мягким наклоном Альплиглетчеру. Миновав круглую вершину этого ледника на высоте 3390 метров, они увидели восточные склоны альпийской горной цепи и у подножия ее долину Урзерен. Спустившись еще ниже, они очутились на главной площадке Ронского ледника, в той его части, которая носит название im Sumpf. Это место с одной стороны замыкали вершины Шнеешток, Ронешток, Галеншток, с другой - вершина Гельмерхорнер. Поверхность ледника омывалась водой и, казалось, Трепетала во мгле. Маленькие ручейки с шумом бежали к трещинам и узким зеленым расселинам и с мелодическим звоном падали в скрытые проходы. В углублениях, отливая всеми цветами, блестели, как стекло, мелкие озерца. По краям ледника высились осыпающиеся утесы, со всех сторон окруженные валами выветрившихся камней. От скалы к скале во всю ширь ледника, словно кривые гряды, тянулись извилистые, застывшие волны. Казалось, вся масса льда стремится вылиться через каждый пролом между скалами и течет, как широкая, бушующая река со множеством притоков. Однако с особенной стремительностью эта ледяная река врывалась в низину между перевалом Фурка и остроконечными грядами скал Нэгелисгретли. Там, сжимаясь и словно задыхаясь в тесной горловине, льды раскалывались, громоздились друг на друга, оскаливали клыки и обрушивались вниз застывшим каскадом.
Солдаты были голодны, как стая волков. В разреженном воздухе, после трудного восхождения, они го товы были грызть собственные башмаки. Командующий и офицеры тоже проголодались и торопили их, чтобы до наступления ночи стать над лагерем неприятеля. Уже вечерело, когда колонна подошла к вершинам Нэгелисгретли. Солнце стояло еще высоко над горизонтом, но на долину Роны, в той части, где ее замыкал перевал Фурка, который увидели солдаты, пала внезапно, без сумерек тьма, тяжелая, как крышка гроба. Горы, огромные белые горы стояли в лучах солнца, сверху донизу залитые пурпуром. Все снежные поля видны были как на ладони, а Финетераархорн, подобно огромным воротам, закрывал путь к противоположной стороне, отбрасывая тень, длинную, как весь горный кряж. Фиолетовые тучи медленно выплывали из бернских долин и тихо ползли по розовеющему небу.
Фанер повернул от ледника направо и пошел в гору к каменистым вершинам. Колонна последовала за ним и остановилась на морене, похожей на крепостной вал. Здесь не было никакой растительности, но было сухо. Гюден поднялся за проводником еще выше; вскарабкавшись на скалу, он добрался до перевала между двумя острыми верхушками гор. Поддерживаемый крепкими руками щвейцарца, Гюден вытянул шею и взглянул на другую сторону. Тотчас же он отскочил и, смеясь, как ребенок, стал звать офицеров:
- Идите сюда! Живее! Смотрите!
Офицеры подбежали и по очереди стали смотреть. Тут же, за этими скалами, был перевал Гримзель. Он лежал метров на пятьдесят ниже и на расстоянии полукилометра от них. Немного дальше обрывалась горная цепь Нэгелисгретли, и пологий склон от подножия последней скалы спускался к середине перевала, где в углублении виднелось мрачное и зловещее озеро - Тодтензее.
Последние, почти горизонтальные лучи солнца уже скользили по гребням его волн, вздуваемых легким вечерним ветерком.
В пропасти чернели два соединенных протоком гримзельских озера, замеченные Гюденом издали еще утром. Там горели костры и золотые столбы огня отражались в черной воде. Весь крутой склон горы со стороны
Хасле был занят частями австрийских войск. По ту сторону Ааре на уровне дороги к Гуттаннену тоже пылали костры, разведенные двумя ротами французов, которые добросовестно искали встречи с неприятелем, стараясь показаться ему большим отрядом. На вершине Гримзель у озера Тодтензее была только горсточка солдат и среди них много стариков.
Гюден, окинув взглядом bcjo позицию, шепотом спросил:
- Что делать? Наступать?
Все невольно взглянули на Лабрюйера и Ле - Гра, подлинных руководителей похода.
- По - моему, - с обычной холодностью сказал Лабрюйер, - сегодня не следует наступать по двум причинам. Во - первых, австрийцы находятся сейчас у Хасле, значит, нападая, мы отбросим их к гримзельским озерам. Это вынудит нас ночью преследовать их в том направлении, куда нам совсем не нужно идти. Мы ведь должны взять Урзерен и, вероятно, помочь Тюрро в Валлисе, оттеснив австрийцев с верхнего конца долины Роны. Во - вторых, наши солдаты падают от усталости, они должны отдохнуть и поесть. Они ничего не ели…
- Тем лучше! Они охотнее пойдут поесть в лагерь немчуры. А что мы им дадим?
- Осмелюсь присоединиться к мнению подполковника, - тихо сказал седеющий капитан Моттэ, - еще и потому, что начать бой в такое время - значит погубить наши роты, оставшиеся там, в долине. Не зная в чем дело, они решат дать отпор всей массе нападающих австрийцев и погибнут или, отступая под натиском противника, свалятся ночью в пропасть. А ведь мы можем их спасти! Рано утром…
- Ах, утром! Утром ведь будет та же история! - оборвал его Гюден.
- Не думаю, - сказал Моттэ. - Мы можем заманить всех австрийцев на перевал, показываясь небольшими группами со стороны перевала Фурка, а когда они выступят против нас, бросить на них все силы и погнать их к Роне…
- Нет надобности заманивать их, Моттэ, они сами уже лезут на вершину… - радостно проговорил Ле - Гра, который все время стоял у пролома и вел наблюдения. Все подбежали к нему и, толкая друг друга, стали смотреть на Гримзель.
Действительно, австрийские части поднимались в гору и в образцовом порядке занимали свои места в лагере. Они сразу стали. разжигать потухшие костры, бросая в них кучи сухого мха. Внизу, у подножия горы, на берегу озер и Ааре зажгли еще больше костров. Там остался усиленный отряд для наблюдения и одна рота, занявшая по горному склону все изломы тропы. Остальные части в составе около двух тысяч человек, расположились вокруг озера Тодтензее. Белые мундиры как снегом покрыли низкий берег озера со стороны Хасле и обломки камней на высоком берегу со стороны Валлиса над скалами Мейенванда.
По направлению к Фурка озерцо вытягивалось узкой горловиной, в конце которой виднелись офицерские палатки; там горели костры и готовился изысканный ужин. Сзади, с западной стороны, высились остроконечные пики, отбрасывая на воду свои клиновидные тени. Быстро скользя, эти тени одевали трауром золотое сияние и вскоре распростерлись над всем перевалом. Г юден молчал, признав тем самым, что его советчики правы. Солдаты в ожидании дальнейших распоряжений вынимали из ранцев куски хлеба, вытряхивали из карманов крошки, смешанные в табаком, и, стоя, подкреплялись. Они совсем не знали, что неприятель так близко, но, увидев, что офицеры засуетились и стали совещаться, догадались, что недалек конец похода. Ноги их, обмотанные мокрыми портянками, совершенно закоченели, особенно с наступлением темноты, когда от ледника повеяло пронизывающим холодом. Ручейки и лужи, разлившиеся на поверхности ледника, застыли от мороза.
Клубы серого тумана, как призраки, наползали со всех сторон и оседали над горами. В глубокой и все же прозрачной тьме виднелись лишь потрескавшиеся плиты и глыбы льда, их ребра и зазубренные края в узком каскаде под перевалом Фурка. Порой оттуда доносился шум Роны.
- Ну что ж, заночуем здесь? - очнувшись, спросил Гюден.
- Как прикажете, гражданин… - сказал кто‑то из офицеров.
- Велите солдатам сесть и греться кто как может, огня разводить нельзя.
- О, об этом не может быть и речи! - сказал Лабрюйер.
Солдат повели на морену и разрешили рсположиться лагерем. Приказ о запрещении разводить огонь был встречен глухим ропотом. Люди тотчас же сели, кое‑как обмотали ноги сухими тряпками и сбились плотной кучей. Они прижимались друг к другу, сдвигались все ближе и тесней. Офицеры впервые испытали большое удовольствие, ночуя вместе с солдатами. Им не были противны ни тяжелый дух, ни соседство мужицких тел. Только Гюден остался наблюдать на своем месте у пролома. Он трясся от холода и поэтому быстро ходил по маленькой площадке, то и дело раня стертые в кровь босые ноги об острые камни и скальную пыль. Когда он проходил мимо пролома и в глаза ему бросался яркий свет костров, он испытывал страстное желание согреться, такую острую тоску по теплу, что на глазах у него выступали слезы. В его уме проносились обрывки мыслей, планы атаки, в сердце то вспыхивала радость от уверенности в том, что сражение будет выиграно, то пробуждалась смертельная ненависть к Ле - Гра и Лабрюйеру, и все эти мысли и чувства заставляли его нервно расхаживать по площадке.
Потом Гюден спросил кого‑то в темноте, где проводник, и, когда в куче спящих солдат ему показали то место, откуда доносился богатырский храп, снова забегал по своей площадке. Поздно ночью, замерзший, измученный сонной одурью, он оперся грудью на скалу и смотрел на неприятельский лагерь. На горе едва тлели костры. Над каждым из них трепетал кружок света. Зато внизу, у озер, все время поддерживали огонь. Видя, как в глубине, которая казалась Гюдену тесной ямой, за плотной завесой тумана пылают в непроницаемой тьме живые огоньки, он безотчетно протягивал к ним свои окоченелые руки… По временам он вскаки вал, судорожно сжимал кулаки и так яростно потрясал ими, как будто хотел ударами высечь из ночи свет. Минутами ему мерещилось в лихорадочном бреду, что над горами уже брезжит заря. Но когда иллюзия рассеивалась и он вновь ощущал на себе гнет мрака, он хватался за рукоять шпаги, чтобы, вынув ее, разбудить войска, броситься в атаку и почувствовать, наконец, желанный жар огня. Иногда ему чудились шаги наступающих вражеских толп, и он прислушивался с бьющимся сердцем…