Глазки полковника мгновенно вынырнули на лице, и в них мелькнула какая-то искра и блеск. Рукой он взмахнул, как будто желая вежливенько закрыть рот Турбину, и заговорил:
- Это печально. Гм… очень печально… Завоевания революции и прочее… У меня приказ сверху: избегать укомплектования монархическими элементами, ввиду того, что население… необходима, видите ли, сдержанность. Кроме того, гетман, с которым мы в непосредственной и теснейшей связи, как вам известно… печально… печально…
Голос полковника при этом не только не выражал никакой печали, но, наоборот, звучал очень радостно, и глазки находились в совершеннейшем противоречии с тем, что он говорил.
"Ага-а? - многозначительно подумал Турбин, - дурак я… а полковник этот не глуп. Вероятно, карьерист, судя по физиономии, но это ничего".
- Не знаю уж, как и быть… ведь в настоящий момент, - полковник жирно подчеркнул слово "настоящий", - так, в настоящий момент, я говорю, непосредственной нашей задачей является защита Города и гетмана от банд Петлюры, и, возможно, большевиков. А там, там видно будет… Позвольте узнать, где вы служили, доктор, до сего времени?
- В тысяча девятьсот пятнадцатом году, по окончании университета экстерном, в венерологической клинике, затем младшим врачом в Белградском гусарском полку, а затем ординатором тяжелого трехсводного госпиталя. В настоящее время демобилизован и занимаюсь частной практикой.
- Юнкер! - воскликнул полковник, - попросите ко мне старшего офицера.
Чья-то голова провалилась в яме, а затем перед полковником оказался молодой офицер, черный, живой и настойчивый. Он был в круглой барашковой шапке, с малиновым верхом, перекрещенным галуном, в серой, длинной a La Мышлаевский шинели, с туго перетянутым поясом, с револьвером. Его помятые золотые погоны показывали, что он штабс-капитан.
- Капитан Студзинский, - обратился к нему полковник, - будьте добры отправить в штаб командующего отношение о срочном переводе ко мне поручика… э…
- Мышлаевский, - сказал, козырнув, Мышлаевский.
- …Мышлаевского, по специальности, из второй дружины. И туда же отношение, что лекарь… э?
- Турбин…
- Турбин мне крайне необходим в качестве врача дивизиона. Просим о срочном его назначении.
- Слушаю, господин полковник, - с неправильными ударениями ответил офицер и козырнул. "Поляк", - подумал Турбин.
- Вы, поручик, можете не возвращаться в дружину (это Мышлаевскому). Поручик примет четвертый взвод (офицеру).
- Слушаю, господин полковник.
- Слушаю, господин полковник.
- А вы, доктор, с этого момента на службе. Предлагаю вам явиться сегодня через час на плац Александровской гимназии.
- Слушаю, господин полковник.
- Доктору немедленно выдать обмундирование.
- Слушаю.
- Слушаю, слушаю! - кричал басок в яме.
- Слушаете? Нет. Говорю: нет… Нет, говорю, - кричало за перегородкой.
Брры-ынь… Пи… Пи-у, - пела птичка в яме.
- Слушаете?..
- "Свободные вести"! "Свободные вести"! Ежедневная новая газета "Свободные вести"! - кричал газетчик-мальчишка, повязанный сверх шайки бабьим платком. - Разложение Петлюры. Прибытие черных войск в Одессу. "Свободные вести"!
Турбин успел за час побывать дома. Серебряные погоны вышли из тьмы ящика в письменном столе, помещавшемся в маленьком кабинете Турбина, примыкавшем к гостиной. Там белые занавеси на окне застекленной двери, выходящей на балкон, письменный стол с книгами и чернильным прибором, полки с пузырьками лекарств и приборами, кушетка, застланная чистой простыней. Бедно и тесновато, но уютно.
- Леночка, если сегодня я почему-либо запоздаю и если кто-нибудь придет, скажи - приема нет. Постоянных больных нет… Поскорее, детка.
Елена торопливо, оттянув ворот гимнастерки, пришивала погоны… Вторую пару, защитных зеленых с черным просветом, она пришила на шинель.
Через несколько минут Турбин выбежал через парадный ход, глянул на белую дощечку:
"Доктор А.В.Турбин.
Венерические болезни и сифилис.
606 - 914.
Прием с 4-х до 6-ти."
Приклеил поправку "С 5-ти до 7-ми" и побежал вверх, по Алексеевскому спуску.
- "Свободные вести"!
Турбин задержался, купил у газетчика и на ходу развернул газету:
"Беспартийная демократическая газета.
Выходит ежедневно.
13 декабря 1918 года.
Вопросы внешней торговли и, в частности, торговли с Германией заставляют нас…"
- Позвольте, а где же?.. Руки зябнут.
"По сообщению нашего корреспондента, в Одессе ведутся переговоры о высадке двух дивизий черных колониальных войск. Консул Энно не допускает мысли, чтобы Петлюра…"
- Ах, сукин сын, мальчишка!
"Перебежчики, явившиеся вчера в штаб нашего командования на Посту-Волынском, сообщили о все растущем разложении в рядах банд Петлюры. Третьего дня конный полк в районе Коростеня открыл огонь по пехотному полку сечевых стрельцов. В бандах Петлюры наблюдается сильное тяготение к миру. Видимо, авантюра Петлюры идет к краху. По сообщению того же перебежчика, полковник Болботун, взбунтовавшийся против Петлюры, ушел в неизвестном направлении со своим полком и 4-мя орудиями. Болботун склоняется к гетманской ориентации.
Крестьяне ненавидят Петлюру за реквизиции. Мобилизация, объявленная им в деревнях, не имеет никакого успеха. Крестьяне массами уклоняются от нее, прячась в лесах."
- Предположим… ах, мороз проклятый… Извините.
- Батюшка, что ж вы людей давите? Газетки дома надо читать…
- Извините…
"Мы всегда утверждали, что авантюра Петлюры…"
- Вот мерзавец! Ах ты ж, мерзавцы…
Кто честен и не волк, идет в добровольческий полк…
- Иван Иванович, что это вы сегодня не в духе?
- Да жена напетлюрила. С самого утра сегодня болботунит…
Турбин даже в лице изменился от этой остроты, злобно скомкал газету и швырнул ее на тротуар. Прислушался.
- Бу-у, - пели пушки. У-уух, - откуда-то, из утробы земли, звучало за городом.
- Что за черт?
Турбин круто повернулся, поднял газетный ком, расправил его и прочитал еще раз на первой странице внимательно:
"В районе Ирпеня столкновения наших разведчиков с отдельными группами бандитов Петлюры.
На Серебрянском направлении спокойно.
В Красном Трактире без перемен.
В направлении Боярки полк гетманских сердюков лихой атакой рассеял банду в полторы тысячи человек. В плен взято 2 человека."
Гу… гу… гу… Бу… бу… бу… - ворчала серенькая зимняя даль где-то на юго-западе. Турбин вдруг открыл рот и побледнел. Машинально запихнул газету в карман. От бульвара, по Владимирской улице чернела и ползла толпа. Прямо по мостовой шло много людей в черных пальто… Замелькали бабы на тротуарах. Конный, из Державной варты, ехал, словно предводитель. Рослая лошадь прядала ушами, косилась, шла боком. Рожа у всадника была растерянная. Он изредка что-то выкрикивал, помахивая нагайкой для порядка, и выкриков его никто не слушал. В толпе, в передних рядах, мелькнули золотые ризы и бороды священников, колыхнулась хоругвь. Мальчишки сбегались со всех сторон.
- "Вести"! - крикнул газетчик и устремился к толпе.
Поварята в белых колпаках с плоскими донышками выскочили из преисподней ресторана "Метрополь". Толпа расплывалась по снегу, как чернила по бумаге.
Желтые длинные ящики колыхались над толпой. Когда первый поравнялся с Турбиным, тот разглядел угольную корявую надпись на его боку: "Прапорщик Юцевич".
На следующем: "Прапорщик Иванов".
На третьем: "Прапорщик Орлов".
В толпе вдруг возник визг. Седая женщина, в сбившейся на затылок шляпе, спотыкаясь и роняя какие-то свертки на землю, врезалась с тротуара в толпу.
- Что это такое? Ваня?! - залился ее голос. Кто-то, бледнея, побежал в сторону. Взвыла одна баба, за нею другая.
- Господи Исусе Христе! - забормотали сзади Турбина. Кто-то давил его в спину и дышал в шею.
- Господи… последние времена. Что ж это, режут людей?.. Да что ж это…
- Лучше я уж не знаю что, чем такое видеть.
- Что? Что? Что? Что? Что такое случилось? Кого это хоронят?
- Ваня! - завывало в толпе.
- Офицеров, что порезали в Попелюхе, - торопливо, задыхаясь от желания первым рассказать, бубнил голос, - выступили в Попелюху, заночевали всем отрядом, а ночью их окружили мужики с петлюровцами и начисто всех порезали. Ну, начисто… Глаза повыкалывали, на плечах погоны повырезали. Форменно изуродовали.
- Вот оно что? Ах, ах, ах…
"Прапорщик Коровин", "Прапорщик Гердт", - проплывали желтые гробы.
- До чего дожили… Подумайте.
- Междоусобные брани.
- Да как же?..
- Заснули, говорят…
- Так им и треба… - вдруг свистнул в толпе за спиной Турбина черный голосок, и перед глазами у него позеленело. В мгновение мелькнули лица, шапки. Словно клещами, ухватил Турбин, просунув руку между двумя шеями, голос за рукав черного пальто. Тот обернулся и впал в состояние ужаса.
- Что вы сказали? - шипящим голосом спросил Турбин и сразу обмяк.
- Помилуйте, господин офицер, - трясясь в ужасе, ответил голос, - я ничего не говорю. Я молчу. Что вы-с? - голос прыгал.
Утиный нос побледнел, и Турбин сразу понял, что он ошибся, схватил не того, кого нужно. Под утиным барашковым носом торчала исключительной благонамеренности физиономия. Ничего ровно она не могла говорить, и круглые глазки ее закатывались от страха.