- Это знакомое утешение, которым нас уже потчевали слишком часто, когда наши войска терпели поражения, - возразила Гертруда. - Оно потеряло свою способность зачаровывать.
- Была ли когда-либо в истории человечества подобная битва? - задумчиво спросил мистер Мередит, когда в один из апрельских вечеров зашел в Инглсайд, чтобы обсудить новости.
- Масштабы происходящего колоссальны, - сказал доктор. - Описанные Гомером битвы в сравнении с нашими временами всего лишь мелкие стычки между несколькими горстками греческих воинов. Вся Троянская война могла быть боевым столкновением вокруг какого-нибудь форта Вердена, и военный корреспондент посвятил бы ей не более одного предложения в своем сообщении в газету. Я не верю в оккультные силы… - доктор бросил взгляд на Гертруду, - но у меня предчувствие, что исход всей войны зависит от результатов Верденской битвы. Как говорят Сюзан и Жоффр, город не имеет стратегического значения; но то, что происходит, имеет громадное значение, как битва за Идею. Если Германия победит, она выиграет всю войну. Если она потерпит поражение под Верденом, дальнейший ход событий станет неблагоприятным для нее.
- Она потерпит поражение, - сказал мистер Мередит с глубоким чувством. - Невозможно победить Идею. Франция совершает настоящие чудеса. Мне кажется, что в ней я вижу светлые силы цивилизации, оказывающие решительное сопротивление черным силам варварства. Я думаю, что весь наш мир сознает это и поэтому мы все, затаив дыхание, ждем исхода битвы. Речь идет не просто о том, в чьих руках окажутся несколько фортов или кто захватит несколько квадратных миль пропитанной кровью земли.
- Я все спрашиваю себя, - сказала Гертруда, словно во сне, - будет ли какое-то великое благо - настолько великое, чтобы стоить такой страшной цены - наградой за все наши страдания? Муки, в которых содрогается сейчас мир, - это муки рождения какой-то замечательной новой эры? Или это всего лишь никчемная возня каких-то жалких "муравьев в сияньи мириадов солнц"? Мы очень легко относимся, мистер Мередит, к какому-нибудь бедствию, которое приводит к разрушению муравейника и гибели половины его обитателей. Неужели Сила, которая управляет вселенной, считает нас такими же незначительными, какими мы считаем муравьев?
- Вы забываете, - сказал мистер Мередит, и его темные глаза вспыхнули, - что бесконечная Сила потому и бесконечна, что проявляется как в бесконечно великом, так и в бесконечно малом. Мы же ни то, ни другое, а потому для нашего восприятия недоступно ни слишком великое, ни слишком малое. Для бесконечно малого муравей имеет такое же значение, как мастодонт. Мы свидетели мук, в которых рождается новая эпоха… но она появится на свет слабой, плачущей, как любой новорожденный. Я не принадлежу к числу тех, кто ожидает, что прямым результатом этой войны станет совершенно новый мир. Не так действует Бог. Но Он действует, мисс Оливер, и в конце концов Его замысел будет осуществлен.
- Здравый и традиционный взгляд… здравый и традиционный, - одобрительно пробормотала Сюзан, трудившаяся в кухне.
Ей было приятно, что мисс Оливер время от времени получает подобный нагоняй от священника. Сюзан очень любила мисс Оливер, но, на ее взгляд, та слишком уж часто позволяла себе еретические речи в присутствии священника и потому заслуживала периодических напоминаний о том, что подобные вопросы вне ее компетенции.
В мае Уолтер прислал письмо, в котором сообщил, что получил медаль "За безупречную службу". Он не сказал, за что его наградили, но другие позаботились о том, чтобы весь Глен узнал, какой подвиг совершил Уолтер. "На любой другой войне, - писал домой Джерри Мередит, - за это наградили бы Крестом Виктории. Однако командование не может сделать Крест Виктории таким же обычным делом, как те подвиги, которые совершаются здесь ежедневно".
- Все равно ему должны были дать Крест Виктории, - заявила Сюзан.
Она была очень возмущена этой несправедливостью. Было не вполне понятно, кто виноват, но если решение принимал генерал Хейг, то у Сюзан впервые возникли серьезные сомнения насчет его пригодности к должности главнокомандующего.
Рилла была вне себя от восторга. Это он, ее дорогой Уолтер, совершил подвиг… Уолтер, которому в Редмонде кто-то прислал белое перо. Это он, вернувшись в окоп после атаки, вновь выскочил под вражеский огонь, чтобы втащить в безопасное укрытие раненого товарища, упавшего на нейтральной полосе. О, ей казалось, она видит перед собой его прекрасное бледное лицо и чудесные глаза, какими они были в ту минуту! Как приятно быть сестрой героя! И он даже не нашел нужным написать об этом родным. В письме, которое он прислал Рилле, говорилось совсем о другом - о дорогих сердцу мелочах, которые оба они знали и любили когда-то, сто лет назад, в прежние чудесные, безоблачные дни.
"Я вспоминаю нарциссы в саду Инглсайда, - писал он. - Когда ты получишь это письмо, они уже будут цвести под прекрасным розоватым небом. Неужели они такие же яркие и золотистые, как всегда, Рилла? Мне кажется, что они должны быть окрашены в кровавый цвет… как маки, которые мы видим здесь. А с каждым новым, чуть слышным звуком весны будет появляться новая фиалка в Долине Радуг.
Сегодня на небе молодой месяц - тонкий, серебряный, прелестный, он висит над этими адскими траншеями. Увидишь ли ты его в этот вечер над нашей кленовой рощей?
Я вкладываю в это письмо вырезку из журнала с моим стихотворением. Я написал его в один из вечеров в блиндаже при свете огарка свечи… или, вернее, оно пришло ко мне там… у меня не было ощущения, что я пишу его… казалось, какая-то сила использовала меня как инструмент, чтобы записать эти строки. Такое чувство возникало у меня и раньше, но очень редко, и никогда оно не было таким сильным, как на этот раз. Вот почему я отправил его в лондонский "Спектейтор". Его напечатали, и сегодня я получил этот номер. Надеюсь, тебе оно понравится. Это единственное стихотворение, которое я написал со времени моего отъезда в Европу".
Стихотворение было коротким, проникновенным, берущим за душу. Благодаря ему имя Уолтера за месяц облетело весь мир, до самых отдаленных уголков. Его перепечатывали повсюду - в столичных ежедневных газетах и маленьких сельских еженедельниках; цитировали в содержательных рецензиях и в колонках объявлений о пропавших родственниках, в обращениях Красного Креста и в правительственных призывах вступать в армию. Матери и сестры плакали над ним; оно вызывало трепет в душах юношей; все громадное единое сердце человечества восприняло его как выражение в трех кратких бессмертных строфах всей боли, надежды, ужаса и смысла этого грандиозного конфликта. Канадский юноша в окопах Фландрии создал величайшее произведение этой войны. Стихотворение "Волынщик", написанное рядовым Уолтером Блайтом, стало классикой с момента первого появления в печати.
Рилла переписала его в свой дневник, начав им запись, в которой излагала события только что прошедшей трудной недели.
"Это были такие ужасные семь дней, - писала она, - и, хотя они уже позади и мы знаем, что произошла ошибка, горький след ее чувствуется до сих пор. И вместе с тем это была в некоторых отношениях совершенно удивительная неделя, и мне на миг было дано увидеть то, чего я никогда не осознавала прежде, - какими прекрасными и мужественными могут быть люди даже среди ужаснейших страданий. Думаю, что я никогда не смогла бы держаться так замечательно, как держалась мисс Оливер.
Ровно неделю назад она получила письмо из Шарлоттауна от матери мистера Гранта. И в этом письме говорилось, что накануне пришла телеграмма, сообщавшая страшную новость: за несколько дней до этого майор Роберт Грант погиб в бою.
Бедная Гертруда! Сначала она была убита горем, потом, спустя всего лишь день, взяла себя в руки и снова начала вести уроки в школе. Она не плакала… я ни разу не видела, чтобы она пролила хоть одну слезу… но ох, какое у нее было лицо… и какие глаза!
- Я должна продолжать работать, - сказала она. - Это мой долг.
Я никогда не смогла бы подняться до таких высот духа.
Она не говорила никаких горьких слов, если не считать одного раза, когда Сюзан сказала что-то насчет того, что весна наконец-то пришла, а Гертруда пробормотала:
- Неужели весна может прийти в этом году?
Затем она рассмеялась - таким ужасным коротким смехом, каким мог бы, наверное, рассмеяться человек перед лицом смерти, - и добавила:
- Обратите внимание, до чего я эгоистична. Я, Гертруда Оливер, потеряла близкого человека, и поэтому мне кажется невероятным, что, как обычно, наступит весна. Весна не преминет прийти, несмотря на мучения миллионов других людей… но вот мои мучения… о, как может мир продолжать существовать?
- Не осуждай себя, дорогая, - мягко сказала мама. - Вполне естественно чувствовать, что жизнь не может быть такой, какой была, после того как тяжкий удар изменил для нас весь мир. Мы все испытываем это чувство.
И тут вмешалась эта отвратительная старая кузина София. Она сидела в гостиной с вязаньем и каркала точь-в-точь как дряхлый "ворон, пророчащий беды" так ее раньше называл Уолтер.
- Вы, мисс Оливер, не в таком тяжелом положении, как другие, - сказала она, - и вам не следует принимать случившееся слишком близко к сердцу. Некоторые потеряли мужей… вот это действительно тяжелый удар; а некоторые потеряли сыновей. Вы же не потеряли ни мужа, ни сына.