В течение трех дней пребывание моего дяди Уильяма в Сан-Франциско было настолько приятным, насколько можно было ожидать, учитывая, что Десмонд Франклин остановился в том же отеле, что и они с мисс Бенкс. Впрочем, он умудрялся проводить с ней достаточно много времени: они скоротали много счастливых часов в парке "Золотые Ворота" и на смотровой площадке, наблюдая, как тюлени греются на рифах. Однако вечером третьего дня его подстерегал сокрушительный удар.
- Мистер Муллинер, - сказала Мертл Бенкс, - я хочу вам кое-что сказать.
- Все, что вам угодно, - нежно прошелестел Уильям, - но только не то, что вы собираетесь выйти за слизняка Франклина.
- Но именно это я и собиралась вам сказать и не могу позволить, чтобы вы называли его слизняком. Он отважный, бесстрашный человек.
- Когда вы решились на этот опрометчивый поступок? - горько спросил Уильям.
- Еще не прошло и часа. Мы беседовали в саду, и каким-то образом речь зашла о носорогах. И тогда он рассказал мне, как однажды в Африке носорог загнал его на дерево, но он спасся, насыпав перца в глаза чудовищному зверю. По счастливому стечению обстоятельств он закусывал, когда появился носорог, и у него в руке были крутое облупленное яйцо и перечница. Когда я услышала его рассказ, то, как Дездемона, полюбила его за все перенесенные им муки, а он меня - за состраданье к ним. Свадьба будет в июне.
Уильям Муллинер заскрипел зубами во внезапном припадке ревнивого гнева.
- Лично я, - сказал он, - считаю, что история, которую вы только что пересказали, выставляет этого Франклина в весьма сомнительном, если не сказать зловещем, свете. По его же собственным словам, главная черта его характера - жестокое обращение с животными. Завидев акулу, или носорога, или кого-нибудь еще из наших бессловесных друзей, он тут же бросает все свои дела, лишь бы нанести им тяжкое телесное повреждение. Мне неловко касаться такой деликатной темы, но я не могу не указать, что, если небо благословит ваш союз потомством, ваши дети, вероятно, окажутся именно такими детьми, которые пинают кошек и привязывают жестянки к собачьим хвостам. Если вы послушаете моего совета, то напишите этому субъекту записочку, что вы очень сожалеете, но вы передумали.
Девушка встала весьма демонстративно.
- Я не просила у вас совета, мистер Муллинер, и я не передумала.
В мгновение ока Уильям Муллинер преисполнился сожалений. В развитии мужской любви есть этап, когда мужчине хочется сжаться в комочек, испуская жалобные блеющие звуки, если предмет его обожания посмотрит на него чуть косо. И мой дядя Уильям как раз достиг этого этапа. Она гордо шла через вестибюль отеля, а он плелся за ней и, заикаясь, бормотал невнятные извинения. Но Мертл Бенкс осталась непреклонна.
- Оставьте меня, мистер Муллинер, - сказала она, указывая на вращающиеся двери, которые вели на улицу. - Вы очернили человека, лучшего, чем вы, и я не желаю более иметь с вами никакого дела. Уходите!
И Уильям ушел, как ему было велено. И столь велико было смятение в его душе, что он заплутался во вращающейся двери и прокрутился в ней целых одиннадцать раз, прежде чем швейцар извлек его оттуда.
- Я бы раньше помог вам выбраться, сэр, - сказал швейцар почтительно, когда благополучно выдворил Уильяма на улицу, - но поспорил с моим приятелем, что вы сделаете десять кругов, ну и на всякий случай выждал, пока вы не завершили одиннадцатый, чтобы не возникло никаких сомнений.
Уильям ошалело посмотрел на него.
- Швейцар, - сказал он.
- Сэр?
- Вот что, швейцар, - сказал Уильям. - Предположим, единственная девушка, которую вы когда-либо любили, собралась бы выйти за другого, что бы вы сделали?
Швейцар поразмыслил.
- Дайте-ка разобраться, - сказал он. - Если я вас правильно понял, вопрос стоит так: что бы я сделал, если бы баба, с которой я крутил, дала бы мне от ворот поворот и сказала бы, чтобы я шел подышать свежим воздухом и не возвращался, потому как у нее теперь другой хахаль?
- Вот именно.
- На ваш вопрос ответить очень просто, - сказал швейцар. - Я пошел бы за угол и выпил чего-нибудь покрепче "У Майка".
- Выпили бы?
- Да, сэр. Чего-нибудь покрепче.
- И где вы сказали?
- "У Майка", сэр. Сразу за углом. Мимо не пройдете.
Уильям поблагодарил его и пошел по тротуару. Слова швейцара вызвали у него совсем новый и во многих отношениях интересный ход мыслей. Выпить? И чего-нибудь покрепче? В этом явно что-то было.
Уильям Муллинер ни разу в жизни не пригублял спиртного. Он обещал своей покойной матушке не делать этого, пока ему не исполнится двадцать один, а может быть, сорок один год - какой именно, он запамятовал. В этот момент ему шел тридцатый, но из опасения напутать он оставался трезвенником. Однако теперь, плетясь по улице к углу, он пришел к выводу, что у его матушки не нашлось бы весомых доводов против того, чтобы в подобных особых обстоятельствах он пропустил стаканчик-другой. Он возвел глаза к небесам, словно испрашивая ее разрешения, и ему почудилось, будто далекий еле слышный голос прошептал: "Валяй!"
И в тот же миг он обнаружил, что стоит перед ярко освещенным питейным заведением.
Уильям заколебался, но тут же мучительный укол в той области груди, где находилось его разбитое сердце, напомнил ему о необходимости немедленно принять неотложные меры, и, толкнув вращающуюся дверь, он вошел.
Главной примечательностью уютного сияющего огнями зала, открывшегося перед ним, оказалась длинная стойка, у которой стояли граждане страны, упершись одним локтем в деревянную столешницу и поставив по одной ноге на изящную латунную трубу, тянувшуюся вдоль всего сооружения понизу. За стойкой высилась верхняя половина одного из самых благожелательных и добрых индивидов, какие только встречались Уильяму на его жизненном пути. Широкое гладко выбритое лицо, белая куртка и благоговейная радость во взгляде на приближающегося Уильяма.
- Это "У Майка"? - осведомился Уильям.
- Да, сэр, - ответил белокурточный.
- А вы - Майк?
- Нет, сэр. Но я его представитель и облечен всеми полномочиями действовать от его имени. Какую услугу я могу иметь удовольствие оказать вам?
Белокурточный настолько походил на добросердечного старшего брата, что Уильям без колебаний ему доверился. Он упер локоть в стойку, поставил ногу на латунную трубу и сказал с рыданием в голосе:
- Предположим, единственная девушка, которую вы когда-либо любили, собралась бы выйти за другого. Что, по вашему мнению, лучше всего отвечало бы подобному случаю?
Благожелательный бармен задумался.
- Ну, - изрек он наконец, - как вы понимаете, я высказываю это лишь в качестве сугубо личного мнения и нисколько не обижусь, если вы решите не следовать ему. Но вот мой совет, сколь мало он ни стоил бы: попробуйте Динамитную Росинку.
Один завсегдатай в толпе сочувствующих вокруг покачал головой. Это был обаятельнейший субъект с фонарем под глазом, тщательно побрившийся в прошлый четверг.
- Лучше налей ему Особые Грезы.
Другой субъект в свитере и кепке придерживался иной теории.
- Нет, нет и нет! Тут требуется только Радость Гробовщика.
Все они были донельзя милыми людьми и столь бескорыстно принимали к сердцу его интересы, что Уильям просто не смог отдать предпочтение кому-то одному. Он нашел дипломатический выход, заказав все три напитка сразу, чтобы никого не обидеть. Действие напитки возымели тотчас - и самое ублаготворяющее. Когда он испил из первого стакана, ему почудилось, будто факельная процессия, о существовании которой он до той минуты не подозревал, промаршировала по его горлу вниз и озарила самые дальние уголки желудка. Второй стакан, хотя в нем, пожалуй, был небольшой избыток расплавленной лавы, во всем остальном не оставлял желать ничего лучшего и присоединил к факельной процессии медный духовой оркестр, игравший очень мощно и необыкновенно гармонично. А после третьего стакана кто-то начал пускать фейерверк у него в голове.
Уильям почувствовал себя много лучше - и не только душевно, но и физически. Он, казалось ему, стал больше, стал лучше, и каким-то образом потеря Мертл Бенкс в мгновение ока утратила всякую важность.
- В конце-то концов, - поведал он человеку с фонарем под глазом, - на Мертл Бенкс свет клином не сошелся. - И, перевернув третий стакан вверх дном, обратился с вопросом к человеку в свитере: - А теперь что порекомендуете?
Тот погрузился в размышления, многозначительно прижав палец к носу.
- Вот что я вам скажу, - начал он. - Когда мой брат Элмер потерял любимую девушку, он начал пить чистое ржаное виски. Да, сэр. Вот что он начал пить - чистое ржаное виски. "Я потерял мою девушку, - сказал он, - и я буду пить чистое ржаное виски". Вот что он сказал. Да, сэр. Чистое ржаное виски.
- А ваш брат Элмер, - озабоченно спросил Уильям, - это человек, с которого, по вашему мнению, следует брать пример? Он человек, на мнение которого можно положиться?
- Ему принадлежала самая большая утиная ферма в южной половине Иллинойса.
- Решено, - сказал Уильям. - Что хорошо для утки, которой принадлежала половина Иллинойса, то хорошо и для меня. Сделайте одолжение, - сказал он благожелательному бармену, - спросите у этих джентльменов, что они выпили бы, и начинайте наливать.
Бармен повиновался, а Уильям, попробовав пинту-другую неведомой жидкости - просто чтобы проверить, придется ли она ему по душе, - одобрил ее вкусовые качества и заказал себе именно ее. Потом он начал прохаживаться среди своих новых друзей - одного поглаживал по плечу, другого ласково хлопал по спине, а третьего спрашивал, как его называла любимая мамочка.