Директор сбросил шапочку и мантию, после чего рухнул в кресло.
- Не могу понять, - простонал он, - какое безумие владело мной вчера ночью.
Епископ был очень расстроен, но подобное слабодушие не могло его не возмутить.
- Я отказываюсь вас понимать, господин директор, - сказал он сухо. - Наш долг требовал выкрасить статую в знак протеста против неоправданного возвеличивания того, кто, как мы оба знаем, был школьной язвой.
- И полагаю, ваш долг требовал оставить вашу шляпу на ее голове?
- Вот тут, - признал епископ, - я, возможно, зашел слишком далеко. - Он кашлянул. - А это предположительно необдуманное действие пробудило подозрения у власть имущих?
- Они не знают, что и подумать.
- Какова позиция попечительского совета?
- Они требуют, чтобы я отыскал виновника. И намекают на самые неприятные последствия, если я его им не представлю.
- То есть они лишат вас поста директора?
- Подразумевают именно это. Мне придется уйти, и я лишусь всякой надежды стать епископом.
- Ну, быть епископом не такое уж счастье. Тебе не понравится, Кошкодав.
- Кто бы говорил, Носатый! Меня в это дело ты втянул, осел!
- Очень мило! Ты загорелся не меньше моего.
- А предложил идею ты!
- А ты уцепился за нее!
Они обменялись гневными взглядами, и на мгновение могло показаться, что назревает серьезная ссора. Но тут епископ опомнился.
- Кошкодав, - сказал он, улыбнувшись своей обаятельной улыбкой, и взял директора за руку, - такие пререкания не достойны нас. Мы не должны ссориться. Нам следует вместе поразмыслить, нет ли какого-нибудь выхода из неловкого положения, в которое мы, мнится мне, себя поставили, сколь бы благородными ни были наши побуждения. Что, если…
- Я это взвесил, - ответил директор. - Бесполезно. Конечно, мы могли бы…
- Нет, это тоже не подходит, - сказал епископ.
Некоторое время они сидели в задумчивом молчании. И пока они так сидели, дверь отворилась.
- Генерал Кровопускинг, - доложил дворецкий.
- О, имей я крылья горлицы! Псалмы, четырнадцать, шесть, - пробормотал епископ.
Его желание упорхнуть подальше с елико возможной быстротой никак нельзя счесть неразумным. Генерал, сэр Гектор Кровопускинг, кавалер Креста Виктории, кавалер ордена Индийской империи 2-й степени, кавалер ордена Королевы Виктории 5-й степени, по выходе в отставку в течение многих лет до окончательного возвращения в Англию возглавлял секретную службу в Западной Африке, где его безошибочная проницательность заслужила ему туземное наименование Ва-На-Б’ох-Б’вот-Те-На - что в вольном переводе значит: Большой Вождь, Который Зрит Сквозь Дырку В Бублике.
Человек, которого невозможно обмануть. Человек, которого епископ меньше всего хотел бы видеть ведущим это расследование.
Генерал вошел в кабинет энергичной походкой. У него были пронзительные голубые глаза, увенчанные мохнатыми седыми бровями, и епископу его взгляд показался излишне сверлящим.
- Скверное дело, - сказал он. - Скверное дело. Скверное дело.
- О, разумеется, - еле выговорил епископ.
- Возмутительное, скверное дело. Возмутительное. Возмутительное. Вам известно, что мы нашли на голове этой статуи, э? Этой статуи, этой статуи? Вашу шляпу, епископ. Вашу шляпу. Вашу шляпу.
Епископ попытался собраться с силами. Ум его был в смятении, ибо манера генерала трижды повторять одно и то же настойчиво внушала ему, будто его вчерашняя шалость была втрое хуже, чем ему мнилось. Словно его обличили в том, что он выкрасил три статуи, опустошив три банки розовой краски и возложив на голову каждой троицу епископских шляп. Однако он был сильным человеком и сопротивлялся, как мог.
- Говорите, моя шляпа? - возразил он с жаром. - Но откуда вы знаете, что это моя шляпа? Вчера ночью в окрестностях школы могли рыскать сотни епископов.
- На ней ваша фамилия. Ваша фамилия. Ваша фамилия.
Епископ стиснул ручки кресла, в котором сидел. Глаза генерала просверливали его насквозь, и он все больше ощущал себя овцой, которая имела несчастье столкнуться с фабрикантом мясных консервов. Он как раз собрался указать, что надпись на шляпе могла быть поддельной, как вдруг в дверь постучали.
- Войдите! - крикнул директор, который в своем кресле съежился в дрожащий комок.
В кабинет вошел мальчуган в итонском костюмчике. Его лицо показалось епископу смутно знакомым. Лицо это напоминало зрелый помидор с присобаченным к нему носишком. Однако не это поразило епископа: мальчуган обладал сходством не столько с помидором, сколько с чем-то совсем другим.
- Сэр, извините, сэр, - сказал мальчуган.
- Да, да, да, - раздраженно сказал генерал Кровопускинг. - Беги играть, мальчик, беги, беги. Разве ты не видишь, что мы заняты?
- Но, сэр, извините, сэр, это про статую.
- Что про статую? Что про нее? Что про нее?
- Сэр, извините, сэр, это я.
- Что! Что! Что! Что! Что!
Епископ, генерал и директор издали это восклицание хором, причем "что" распределялись следующим образом:
Епископ - 1
Генерал - 3
Директор - 1
–
Итого - 5
Отвосклицавшись, они уставились на мальчугана, который тем временем стал карминным.
- Что ты сказал? - вскричал директор. - Ты выкрасил статую?
- Сэр, да, сэр.
- Ты? - сказал епископ.
- Сэр, да, сэр.
- Ты? Ты? Ты? - сказал генерал.
- Сэр, да, сэр.
Наступила волнующая пауза. Епископ смотрел на директора. Директор смотрел на епископа. Генерал смотрел на мальчика. Мальчик смотрел на пол.
Первым молчание нарушил генерал.
- Чудовищно! - воскликнул он. - Чудовищно! Чудовищно! Никогда ничего подобного не слышал. Мальчик должен быть исключен, директор. Исключен. Иск…
- Нет! - сказал директор властным голосом.
- В таком случае выпороть его хорошенько. Хорошенько. Хорошенько.
- Нет! - Преподобный Тревор Энтуисл словно облекся новым величавым достоинством. Он несколько учащенно дышал через нос, а его глаза обрели нечто рачье.
- В вопросах школьной дисциплины, генерал, я со всем уважением требую полной независимости. Я разберусь с этим делом, как сочту нужным. По моему мнению, оно не требует принятия столь строгих мер. Вы согласны со мной, епископ?
Епископ, вздрогнув, опомнился. Он думал о статье, которую только что написал для одного из ведущих журналов, где рассматривал тему Чудес, и теперь сожалел, что тон ее, в соответствии с направлением Современных Взглядов, был почти скептическим.
- О, целиком и полностью, - ответил он.
- В таком случае, - с бешенством сказал генерал, - я умываю руки, умываю руки, умываю руки. И если теперь так воспитывают наших мальчиков, то не удивительно, что страна летит в тартарары, в тартарары, в тартарары.
Дверь за ним громко захлопнулась. Директор повернулся к мальчугану с доброй ласковой улыбкой.
- Без сомнения, - сказал он, - вы сожалеете о своем проступке?
- Сэр, да, сэр.
- И вы больше не будете красить статуи?
- Сэр, нет, сэр.
- В таком случае, - сказал директор радостно, - мы можем отнестись снисходительно к тому, что, в конце-то концов, было не более чем детской проделкой. Как вам кажется, епископ?
- О, безусловно, директор.
- Именно то - ха-ха! - что вы или я могли бы натворить э… в его возрасте.
- О, несомненно.
- В таком случае перепишите двадцать строк Вергилия, Муллинер, и больше не станем говорить об этом.
Епископ взвился из кресла.
- Муллинер! Вы сказали - Муллинер?
- Да.
- Это фамилия моего секретаря. Вы, случайно, не родственник ему, мой мальчик?
- Сэр, да, сэр. Брат.
- А-а! - сказал епископ.
Епископ нашел Августина в саду, где он опрыскивал раствором ворвани розовые кусты, так как был садоводом-энтузиастом. Епископ ласково положил ладонь ему на плечо.
- Муллинер, - сказал он, - не думайте, будто я не заметил вашей руки, тайно приложенной к этому беспрецедентному событию.
- А? - сказал Августин. - К какому беспрецедентному событию?
- Как вам известно, Муллинер, вчера вечером, руководствуясь побуждениями, которые, могу вас заверить, были самыми благородными и соответствовали истинному духу Церкви, преподобный Тревор Энтуисл и я были вынуждены выйти из дома и покрасить статую Жирняги Хемела в розовый цвет. И только что в кабинете директора некий мальчик признался, будто выкрасил ее он. Этот мальчик - ваш брат, Муллинер.
- Неужели?
- И на это признание вдохновили его вы, чтобы спасти меня. Не отрицайте, Муллинер.
Августин улыбнулся смущенной улыбкой:
- Пустяк. Абсолютный пустяк.
- Уповаю, это не вовлекло вас в чрезмерные расходы. Насколько я знаю братьев, мальчик вряд ли согласился на этот благой обман безвозмездно.
- А, всего-то пара фунтов! Он потребовал три, но я сбил цену. Нет, просто возмутительно, - добавил Августин горячо. - Три фунта за простенькую работенку?! Я так ему и сказал.
- Они будут вам возвращены, Муллинер.
- Нет-нет.
- Да, Муллинер, они будут вам возвращены. При себе у меня нет такой суммы, но я отправлю чек по вашему новому адресу: дом священника, Стипл-Маммари, Хертфордшир.
На глаза Августину навернулись нежданные слезы. Он схватил руку епископа.
- Епискуля, - сказал он прерывающимся голосом. - Не знаю, как и благодарить вас. Но учли ли вы?
- Учел?
- Жену на лоне твоем. Второзаконие, тринадцать, шесть. Что скажет она, когда узнает?
Глаза епископа вспыхнули огнем решимости.