- Ба-атюшки-и! Ко-олдун! - испугались девки и кинулись прочь.
Младшая бежала впереди всех, но у самых дверей уронила платочек. Приоткрыв дверь, схватила его и выставила голубой веселый глаз. На нее сзади налезали девки, таращились на "колдуна".
- Весело живешь! - сказал Барма хозяину.
Сестра Киршина несуетно, но ловко и скоро одела Митину ногу в валеное голенище, туго перетянула холстом.
- Веселится мышь, пока кот не слопал, - угрюмо отозвался хозяин, поник и задумался.
- На то и кот, чтоб мышь не дремала, - в тон ему усмехнулся Барма и спросил девушку: - Ходить-то будет?
- Ой, христовой! Как же не будет-то? Бегать будет! - Она погладила Митину ногу, заголенную почти до бедра. Краснея и смущаясь, тот украдкой натягивал штанину на ногу, обмотанную холстом. - Косточка не шибко переломлена… Ежели не трудить - скоро срастется.
- Оставь братана тут. Маша живо его вылечит, - предложил Кирша.
- И сам оставайся, - подала бас веснушчатая веселая девка. - Пужать нас будешь.
- Дак ты же не боишься, - рассмеялся Барма, ужав ее нос, высунувшийся из-за двери. Она, как ласка, оскалила мелкие зубки, цапнула Барму за палец. За дверью фыркнули. Улыбнулась и Маша. Была она подружкам своим ровесница, но выглядела взрослей и серьезней. У рта, чистого и свежего, натянулись ранние две морщинки, хотя лица Машиного они не портили, бежали к ямочкам, появлявшимся при улыбке, потом сжимались, делались отчетливей, и ямочки, вместе с улыбкою, исчезали.
- Чо бояться-то? - отпустив палец Бармы, сказала басистая. Подула на укушенный палец и, покраснев, добавила: - Ты вон какой баской!
- Ну вот, Тима, и невеста тебе, - усмехнулся хозяин. - Пойдешь за него, Верунька?
- Ты Машу отдай за него, пока татарин не увел… - сказала Верунька.
- Молчи, баловница! - строго прикрикнула Маша, отворачиваясь. Глаза ее наполнились слезами. Вытерев слезы передником, не поднимая глаз, спросила: - Ужин-то собирать, братец?
- Не хлопочи, хозяюшка. Мы пойдем, - остановил ее Митя.
Самому хотелось остаться. Теплом и миром веяло от нехитрого домашнего уюта. Сразу Светлуха вспомнилась. Никак она из головы не выходит. Да и чему удивляться - родное гнездо!
- К невестам после наведаемся, - посулил Барма и стал собираться.
- Можете не успеть, - вздохнул Кирша. На недоумевающий взгляд Бармы хмуро пояснил: - Маша обещана Шакирову за калым.
- Велик ли калым-то?
- Дом, кони, которых терял…
Барма сплюнул и, нахлобучив шапку, вышел. К воротам с улицы подвернул нарядный возок, устланный дорогим персидским ковром. Из него, кряхтя и отдуваясь, вылез толстый татарин, что-то буркнул татарчонку на облучке, толкнул его в спину и медленно протиснулся в калитку. Увидав хозяина, властно сказал:
- Машка дома? Видеть желаю.
- Куда ей деваться, - буркнул Кирша. - Дома пока.
Татарин, согнувшись в поясе, обеими руками поддерживая отвисший живот, взобрался на крыльцо и без стука, словно был у себя дома, рванул дверь.
- Он что, после Батыя остался?
- Юсупова-князя сродственник. Меншикову кунак, - опустив голову, сказал Кирша. Стыдно было ему, хозяину, русскому, выглядеть перед гордыми Пиканами униженным. Чужой человек пасется в доме… Что ж, он вправе: здесь все его.
- Он жених-то?
- Он, будь он проклят! - сквозь зубы процедил Кирша.
"Арина, Арина…" - Мите вспомнилась верная, беспрекословная камчадалка, отдавшая за него жизнь. Маша чем-то напоминала ее: такая же добрая, тихая. Возьмет ее жирный старый татарин, - может, разоденет, как Юшков сестру, в тереме будет жить. Да не хуже ли это смерти? Арина, Арина, душа чистая!
- Тима! Выволоки его сюда, - сказал Митя брату. - Маленько побеседуем.
- А, щас! - Барму дважды просить не надо. Если уж Митя решился говорить с татарином, отчего бы и не помочь ему - давно руки чешутся. Минуя ступени, запрыгнул на крыльцо, ворвался в избу, где все словно вымерло. Лишь в красном углу, не сняв малахай, отпыхивался татарин, призывая хозяйку:
- Машка, Машка!
- Нет ее, дядя, - сказал Барма, выдергивая его из-за стола: - Там она. Айда!
- Айда, пойдем, - согласился татарин и, не без помощи Бармы, оказался в сенках. - Айда… пойдем. Машка туда-сюда… женой будет, - бормотал он.
- Будет, будет, - сталкивая его с крыльца, поддакнул Барма. - Ну вот, братко, суди, как с ним быть.
- А так, - Митя снял с груди мешочек, в котором хранил Дуняшин подарок. Сдернув с татарина лисий малахай, вытряхнул ожерелье туда. - Это за коней… за дом. Хватит?
Татарин ошеломленно молчал, не понимая, чего добиваются от него эти незнакомые люди.
- Коней ему давал? - спросил Барма, указывая на Киршу.
- Давал, давал, - закивал татарин. - Кобылу давал, жеребчиков давал. Карош жеребчик!
- Ну вот, получи за них, - Митя тряхнул малахаем, в котором даже в эту пасмурь сияло дорогое ожерелье. - Довольно тебе?
- Товольно, товольно! - понимая, что торговаться сейчас невыгодно, да и ожерелье стоит и тройки и дома. - А мал-мало нетовольно.
- А, мало?! - Кулак Бармы приплюснул татарину нос. Быть бы битым Шакирову, да Митя удержал быструю руку брата.
- Не кипятись, Тима. Рассчитываться надо честно. Сколь должны - отдадим. Ну, сколь просишь еще? - спросил татарина.
- Машку тайте… Дом ваш, кони ваши… - бормотал татарин, любуясь ожерельем. - Подарю Машке!
- Оставь себе. Машка наша.
- Нехорошо, кунак! - забормотал татарин, но бриллианты ему нравились. Глаза восторженно моргали, лицо лоснилось. Почитай, даром богатство в руки плывет. Отчего же не взять? Дом и кони - цена небольшая. К тому же мена без свидетелей.
- Берешь аль нет? - теряя терпение, спросил Митя.
- Беру, кунак! Обязательно беру! Твое - мое, мое - твое… - Он выхватил из малахая ожерелье, издал восторженный вопль.
- Раз так, мы в расчете, - подтолкнул его к выходу Барма.
- Рахмат! - Татарин поклонился, забормотав не без придури: - Пришел - ушел, ушел - пришел… Кунак щедрый, кунак богатый… Рахмат! - что-то сказав татарчонку, отъехал, оскалившись, закричал издали: - Рахмат, кунак, рахма-ат!
- Ох и рожа! - проговорил Барма. - Вся из грехов вылеплена. - Вспомнив радостный вопль "рахмат", оглянулся на Митю: - А не надул ли он нас? Торговались-то без свидетелей.
- Мы разе не свидетели, ты да я…
- Нет, братко, похоже, мы дурака сваляли. Так это не делается. - Барма посмеялся собственной простоте: "Не купцы, так уж не купцы".
Кирша меж тем сбегал за сестрою, подведя ее к Мите, вместе с Машей упал на колени:
- Должники мы ваши, робята! Должники неоплатные… - бормотал он, ловя руки братьев.
- Встань, не дури, - пятясь от него, смущенно бормотал Митя. Стоять на одной ноге, а тем более ходить, было трудно. - Встаньте же!
- Нет, паря, так не годится. Не-ет! - вскричал Кирша. - Целуй им руки, сестра! Ежели кто посватает, не глядя, замуж отдам! И все это, - он указал на тройку, на дом, - ваше!
- Муж из меня, Кирша, неважный, - тронутый благодарностью этих простых людей, избавившихся от неволи, сказал Митя. - Моряк я, вечно в скитаниях…
- Ждать буду, - горячо, страстно сказала Маша и, смело подойдя к Мите, поцеловала его в губы. - Вот залог мой… другого нету, - и убежала.
- Ну, братко, - Барма толкнул Митю локтем, - кажись, попался! Но девка-то какая отчаянная! Ждать ей, что ли? Чтоб знала, что ждет не напрасно.
- Ждать, - тихо вымолвил Митя. - Пускай ждет. Она мне по сердцу.
- Тогда второй раз здоро́во, Кирша, - и братья поочередно обнялись с ямщиком. - Не зря, видно, сбил-то: родню почуял…