Ван Младший ни разу не виделся с отцом с того дня, как убежал из дому в припадке гнева, потому что отец его, будучи уже в преклонном возрасте, взял на свой двор Цветок Груши, молодую девушку, воспитанную в доме. Ван Младший и сам не знал, что любит ее, пока не услышал о поступке отца. В ту же ночь он бросился на отцов двор. Весь день с тех пор, как услышал, он думал только об этом, и так тяжело ему стало от этих дум, что он не выдержал и ворвался в ту комнату, где сидел его отец с девушкой. Да, он ворвался в ту комнату из жаркой тьмы летней ночи, увидел Цветок Груши, тихую и бледную, и понял, что мог бы полюбить ее. И такое море гнева поднялось в нем против отца, что он не мог совладать с ним, будучи гневливым от природы, и, чувствуя, что сердце его разорвется, если он даст волю гневу, убежал из отцовского дома в ту же ночь, и потому, что он всегда стремился к приключениям, стремился совершать геройские подвиги, став под чье-нибудь знамя, он истратил все серебро, что было при нем, на дорогу, уехал далеко на юг и поступил на службу к генералу, который выдвинулся во время мятежа. А Ван Младший был такой высокий и сильный юноша, с таким темным и грозным лицом и твердо сжатым над крупными белыми зубами ртом, что генерал сразу отметил его, приблизил, и очень скоро повысил в чине, гораздо скорее, чем это делается обычно. Так случилось отчасти потому, что Ван Младший был молчаливый и строгий юноша, и генерал начал доверять ему, отчасти же потому, что он был такого сурового и гневного нрава, что, разъярившись, не боялся ни убивать, ни быть убитым, а таких храбрых людей мало среди наемных солдат. К тому же была война, а во время войны солдату легко выдвинуться, - так было и с Ваном Третьим; по мере того, как стоявшие выше его падали убитыми в бою или выбывали из строя, генерал все повышал и повышал его в чине, и наконец из простого солдата Ван Третий стал начальником над многими людьми; возвращаясь в отцовский дом, он был уже начальником.
Выслушав посланного, Ван Младший отпустил своих людей и ушел один в поле, а посланный издали следовал за ним. Был день в начале весны, в такие дни отец его, Ван Лун, любил выходить из дому и смотреть на свою землю, в такие дни он брал мотыгу и разрыхлял землю между рядами пшеницы. И хотя посторонний взгляд не заметил бы в ней никакой перемены, он видел в ней зарождение новой жизни, залог того, что земля даст новый урожай. Теперь он умер, но Ван Младший не мог думать о смерти в такой день.
По-своему Ван Младший тоже чувствовал весну. В такое время, когда его отец чувствовал тревогу и выходил осматривать свою землю, Ван Младший тоже тревожился, каждую весну мысль его возвращалась к задуманному им, - оставить старого генерала и начать войну за свой страх, переманить людей под свое знамя. Каждую весну ему казалось, что он может и даже должен это сделать, и год за годом он обдумывал, как выполнить свой замысел, и замысел этот стал его мечтой и целью, к которой он стремился, так завладел им, что этой самой весной он сказал себе, что пора приступить к задуманному делу, что служить под началом старого генерала он больше не в силах.
Правду сказать, Ван Младший злобился на старого генерала. Когда он впервые стал под его знамя, этот генерал был одним из тех, кто руководил восстанием против бесчестного правителя; тогда он был еще не стар и умел говорить о революции, о ее величии и о том, что все честные люди должны бороться за правое дело; у него был звучный голос, гремящий раскатами, слова легко текли у него с языка, и он умел растрогать людей, сам оставаясь холодным, хотя его слушатели этого не знали.
Услышав впервые такие справедливые речи, Ван Младший растрогался, так как был простодушен, и поклялся поддерживать генерала в таком правом деле, и дело это заполнило всю душу.
Вот почему, когда восстание успешно закончилось и генерал, вернувшись с войны, избрал себе для житья плодородную речную долину, Вану Младшему удивительно было видеть, что этот человек, на войне державший себя героем, теперь с увлечением занимается самыми обыденными делами, он не мог простить генералу, что тот до такой степени изменил себе, и - странное дело! - Ван Младший чувствовал себя так, словно у него что-то отняли или украли, но не сумел бы сказать, что именно. И тогда в озлоблении у него впервые появилась мысль уйти от генерала, которому он служил во время войны верой и правдой, и итти своей дорогой одному.
В это время власть уже отошла от старого генерала, он обленился, жил доходами с земли и не вел больше войн. Он растолстел до тучности, ел каждый день самые изысканные кушанья и пил заграничные вина, которые так крепки, что разъедают внутренности, говорил уже не о войне, а о том, какой соус приготовил повар к морской рыбе, или о том, что другой повар наперчил кушанье так, что его не стыдно было бы подать и императору. Когда генерал наедался до того, что не мог больше проглотить ни куска, единственным его развлечением были женщины, - он имел не меньше пятидесяти жен. Из прихоти он завел себе разного рода женщин; была у него даже чужеземка с очень белой кожей, глазами цвета листвы и белыми, словно кудель, волосами; чужеземку он купил где-то за дорогую цену. Он боялся ее, потому что она была очень зла, вечно кипела от раздражения и что-то бормотала на своем странном языке, словно колдуя. Но все же это забавляло старого генерала; к тому же можно было похвастаться, что есть и такая женщина среди его жен.
Под началом такого генерала другие военачальники тоже стали беспечны и распущены, бражничали, пили и брали деньги с народа, и народ от души возненавидел генерала и все его войско. Но молодые солдаты и храбрецы задыхались от бездействия, и так как Ван Младший держался со всеми свысока, жил воздержанной жизнью и даже не смотрел на женщин, то мало-помалу солдаты обратили на него свои взоры и говорили между собой:
- Не он ли станет нашим вождем?
И смотрели на него с надеждой.
Теперь только одно удерживало Вана Младшего и мешало ему выполнить задуманное: у него не было денег, потому что после ухода из отцовского дома у него оставалось только ничтожное жалованье, которое он получал в конце каждого месяца от старого генерала, да и то не всегда, - генералу часто не хватало денег на уплату людям, так как ему самому много было нужно, да и пятьдесят женщин в доме жадничали, старались затмить одна другую драгоценностями, одеждой и всем, что только можно было выманить слезами и кокетством у старого их господина.
Ван Младший начал думать, что ему никогда не осуществить своего замысла, если он не уйдет на время в бандиты со своими солдатами, как делают многие в его положении, а награбив достаточно, можно было договориться с какой-нибудь правительственной армией, добиться того, чтобы его простили и снова приняли на государственную службу. Но итти в бандиты было ему не по вкусу, так как отец его был человек честный и едва ли стал бы грабить, даже во время войны или голода. Ван Младший долго еще боролся бы с собой и выжидал случая, потому что был уверен, что само небо предназначило ему ту судьбу, о какой он долго мечтал, а пока ему оставалось только дожидаться своего часа.
Единственное, из-за чего ему трудно стало ждать, - а он был нетерпеливого нрава, - было то, что он от души возненавидел южную провинцию, где ему пришлось жить, и он страстно желал уйти отсюда на свой родной Север. Он был северянин, и выпадали дни, когда ему невмоготу становилось глотать неизменный белый рис, который так любили южане, и хотелось запустить крепкие белые зубы в жесткую и пресную пшеничную лепешку с чесноком. Говорить он старался неестественным резким голосом, от души презирая вкрадчивые и льстивые повадки южан, - если они так вкрадчивы, то, должно быть, из хитрости, потому что не в природе человека быть всегда мягким, - а он думал, что все хитрые люди должны быть бессердечны. Да, он часто бывал неприветлив и гневен с ними, потому что ему страстно хотелось вернуться на родину, где все мужчины не такие маленькие обезьяны, как эти южане, а высокого роста, как им и следует быть, и где речь неторопливая и прямая, а сердца суровые и честные. И люди боялись Вана Младшего оттого, что у него был суровый нрав, боялись его нахмуренных черных бровей и угрюмо сжатого рта, и за это да за длинные белые зубы они дали ему прозвище Ван Тигр.
Часто по ночам Ван Тигр ворочался на узкой и жесткой постели в маленькой своей комнате и искал способа осуществить свои замыслы. Что из того, что он получит наследство, когда отец его умрет? Отец не умирал, и, скрежеща зубами, Ван Младший часто шептал во тьме:
- Старик проживет еще долго, к тому времени пройдет вся моя молодость, и если он умрет не скоро, поздно будет думать о славе! Упрямый старик не хочет умирать!
Наконец этой весной он дошел до того, что твердо решил не ждать дольше и стать бандитом, как ни было ему это тяжело, и как только он на это решился, пришло известие о том, что отец его умирает… Получив это известие, Ван Тигр пошел домой полями, сердце в груди у него билось и ширилось, потому что он увидел перед собою выход, ясный и простой, и он ощутил такую радость при мысли, что не нужно итти в бандиты, что закричал бы, не будь таким молчаливым от природы. Да, над всеми другими мыслями преобладала одна - он не ошибся в своей судьбе, наследство даст ему все, что нужно, небо ему покровительствует. Да, над всеми другими мыслями преобладала одна, что теперь он может сделать первый шаг по той бесконечной, ведущей в гору дороге, которой поведет его судьба, - и он был твердо уверен, что ему суждено прославиться.