И так прошел второй день.
Ночью снова полил дождь, и он так закоченел, что не мог шевельнуться; он запел, но ни одна девушка не пришла к нему. На заре, когда дождь все еще лил, а он лежал на листьях, появился волк и, думая, что перед ним мертвец, стал обнюхивать его, но тот закричал так отчаянно, что зверь в страхе убежал. Через некоторое время Галевин почувствовал голод, но есть было нечего. Вечером он снова запел, но ни одна девушка не пришла к нему.
И так прошел третий день.
К полуночи небо прояснилось, подул теплый ветер. А он, хоть и очень страдал от голода, жажды и усталости, не решался заснуть. Наутро четвертого дня он увидел, что к нему приближается юная девушка-горожанка. Заметив его, она хотела убежать, но он громко крикнул:
– Помогите! Я умираю от голода и лихорадки.
Тогда девушка подошла к нему и сказала:
– Я тоже голодна.
– Ты девственница? – спросил он.
– Ах, мне пришлось бежать из Брюгге, – отвечала она. – Священник хотел отправить меня на костер за то, что на шее у меня коричневое пятнышко, величиною с горошину. Он говорит: это знак того, что я вступила в плотскую связь с дьяволом. А я никогда его и не видела, и не знаю, каков он из себя.
Он не слушал ее и снова спросил, девственница ли она, и, так как она промолчала, запел свою песню.
Но она не тронулась с места и только сказала:
– У вас очень приятный и сильный голос для человека, так тяжко страдающего от голода и лихорадки.
Тогда он сказал ей:
– Я сир Сиверт Галевин. Пойди в мой замок и вызови мою мать, но больше ни с кем не говори, а ей скажи, что сын ее в лесу терпит муки от голода, лихорадки и усталости и вот-вот умрет, если не придут к нему на помощь.
Она пошла, но, выйдя из лесу, увидела на Виселичном поле повешенную девушку, и со страху убежала очень далеко. Попав во владения сира де Хёрне, она попросила в одной крестьянской хижине попить и поесть. И там рассказала, что нашла в лесу сира Галевина, умирающего от голода. Но крестьяне ей отвечали, что Галевин этот злее самого дьявола и что его следует оставить на съедение волкам и другим лесным зверям.
А Злонравный лежал в лесу, терзаясь тоской и долгим ожиданием.
И так прошел четвертый день.
На заре пятого дня, видя, что девушка не возвращается, он решил, что она попала в руки священника и тот отправил ее в Брюгге на костер.
И, совсем измученный и озябший, он подумал: "Пришел мой конец!" – и проклял Повелителя камней.
Все же, несмотря ни на что, вечером он запел.
Он сидел на обочине дороги. И увидел девушку. Она подошла к нему и упала перед ним на колени. И он сделал с ней то же, что сделал с другими.
Потом он встал, красивый, бодрый, полный свежих сил, и, прижимая сердце девушки к своему сердцу, он понес ее труп на Виселичное поле и повесил его рядом с трупом первой девушки.
Глава пятнадцатая
О том, как Злонравный, повесив пятнадцать девушек на Виселичном поле, предавался буйному разгулу и нечестивым забавам
Сир Галевин стал всесильным бароном и наводил ужас на всех. Одну за другой убил он пятнадцать девушек и всех их повесил на Виселичном поле.
Он вел разгульную жизнь, беспрерывно пил, ел и веселился.
Все дамы, которые прежде смеялись над его немощью и безобразием, перебывали у него в замке.
Надругавшись над ними, он гнал их прочь, словно сук, подло мстя им за прошлое.
Из Лилля, Гента и Брюгге приезжали к нему самые красивые непотребные девки, каждая со значком своего ремесла на рукаве, и они ублажали Галевина и его дружков, среди которых самыми свирепыми были Дитрих Отченаш, прозванный так потому, что он любил грабить церкви, Неллен Волк, нападавший в бою лишь на лежачих, как это делают волки, и Бодуэн Безухий, который, чиня суд в своей вотчине, всегда орал: "Смерть ему! смерть!", не внимая ничьим оправданиям.
Распутничая и пируя с веселыми девицами, упомянутые сеньоры отнимали у несчастных крестьян все их достояние: хлеб, сыр, кур, петухов, быков, телят, свиней.
Наевшись до отвалу, они бросали собакам жирные куски мяса и вкусные пироги.
Ястребам, соколам и коршунам они кидали на растерзание кур, петухов и голубей, а ноги своих коней приказывали мыть в вине.
И на потеху Галевина и его друзей до полуночи, а частенько и до петухов, гремели барабаны, свистели сопелки, пели виолы, ревели трубы, гудели волынки.
Глава шестнадцатая
О том, как граждане славного города Тента взяли под свое покровительство непорочных девушек из владений Галевина
А тем временем в деревенских лачугах царили голод, нужда, раздавался горький плач.
И когда погибла пятнадцатая девушка во владениях Галевина, матери стали молить бога сделать их бесплодными, а если уж он велит им рожать, то – одних мальчиков.
Роптали и отцы вполголоса:
– Разве можно без жалости смотреть, как гибнут бесчестной смертью кроткие и чистые цветы юности?
А иные говорили:
– Уведем ночью всех наших невинных дочерей в славный город Гент. Расскажем там обо всем и будем умолять гентских граждан взять девушек под свое высокое покровительство и, ежели получим на то позволение, оставим их там. Тогда наш сеньор не сможет убивать их.
Услышав о таком намерении, все крестьяне его одобрили, и отцы привели дочерей в Гент. Там они поведали о грозившей им беде городским властям, и добрые люди взяли девушек под свое покровительство, обещав хорошо их кормить.
И крестьяне с облегченным сердцем вернулись во владения Злонравного.
Глава семнадцатая
О том, что делал сир Галевин на границе своих владений
Пришла суровая зима с морозами и метелями. И сердце пятнадцатой девы уже не так сильно билось в груди Галевина.
Он пел, но никто к нему не пришел. И это его очень злило и удручало.
И ему пришло на ум, что в замке сира де Хёрне живут две юные девицы, которые во всей округе слывут непорочными, и что замок этот находится всего лишь в одной пятой лье от его, Галевина, владений, и девушки могут его услышать и прийти к нему; вот он и стал еженощно ходить к границе своего поместья и, невзирая на лютую стужу и валивший хлопьями снег, пел, оборотясь лицом к замку де Хёрне.
Глава восемнадцатая
О девицах Махтельт и Анне-Ми и о Шиммеле, добром сером в яблоках коне
В то время как Злонравный бродил по полям и лугам, сир Руль де Хёрне и его супруга, дама Гонда, одетые в меха, что так славно согревают тело, спокойно сидели на лавках перед жарко пылавшими в очаге дубовыми поленьями и толковали друг с другом, как это любят старые люди.
Правда, больше говорила дама Гонда: на то она и была женщиной.
И она сказала:
– Слышишь, мой старый муж, как страшно воет ветер в лесу?
– Слышу, – отвечал сир Руль.
– Господь поистине к нам милостив, – продолжала она. – В этакий мороз мы сидим в прекрасном замке, защищенном от ветра, тепло одеты и греемся у пылающего огня.
– Верно, – отвечал сир Руль.
– Но еще большую милость оказал нам господь, подарив нам таких славных, добрых детей.
– И то, – сказал он.
– Нигде не сыщешь юношу храбрее, благороднее и достойнее носить наше имя, чем наш сын Тоон.
– Да, – отвечал сир Руль, – он спас меня от смерти в бою.
– Но есть у него недостаток, – заметила дама Гонда, – он до того скуп на слова, что мы едва знаем, какой у него голос. По справедливости дали ему прозвище Молчальника.
– Мужчине больше пристало иметь острый меч, чем длинный язык, – возразил Руль.
– Я вижу, мессир, вы глубоко задумались: печаль и заботы – удел старости. Но я знаю девчурку, которая сумеет согнать морщины с вашего чела и рассмешить вас.
– Может быть, – сказал Руль.
– Не может быть, а наверное, – возразила дама Гонда. – Войдет в эту комнату наша дочь Махтельт, и я сразу увижу, как прояснится лицо моего мужа и повелителя.
На эти слова Руль, чуть усмехнувшись, ответил кивком головы.
– Да, да, когда Махтельт смеется, смеется и мой старый Руль; когда Махтельт поет, подпевает и мой старый Руль и радостно покачивает головой, а когда дочка резвится подле нас, он с улыбкой следит за каждым движением своей душеньки.
– Верно, Гонда, – сказал сир Руль.
– Да, да, – продолжала она, – а кто у нас всегда здоров и весел? Ведь не я же, старуха, у которой понемногу выпадают все зубы, да и не ты, спутник моей долгой жизни, и не Молчальник, и не Анна-Ми, наша служанка. Как она ни мила и как ни пышет здоровьем, но уж очень спокойный у нее нрав, и смеется она только, когда ее рассмешишь. А кто же услада нашей старости, Кто наш соловей, кто вечно порхает, бегает, прыгает, носится взад и вперед, кто поет и заливается так звонко и весело, будто рождественские колокола? Наша дорогая дочка.
– Что верно, то верно, – молвил сир Руль.
– Какое же это счастье иметь такое дитя! Ведь у нас с тобой уже холодеют ноги. Без нее наша жизнь была бы печальна и холод, поднявшись по нашим старым ногам вверх до самого сердца, остановил бы его, и нас понесли бы прежде времени на кладбище.
– Да, жена, – сказал сир Руль.
– Ах, – воскликнула она, – всякая другая знатная девица мечтала бы о воздыхателях и о том, чтобы найти себе мужа при дворе графа Фландрского. Но наша милая девочка об этом не помышляет. Она любит только нас и свою служанку Анну-Ми. С ней она неразлучна, как с сестрой, с ней она любит пошалить и посмеяться.
– Верно, – сказал сир Руль.