На лице новичка отразилось отчаяние, и он с тревогой стал оглядываться по сторонам. Заметив отблеск сочувствия в глазах Фроны, он тупо уставился на нее, поспешно подсчитывая в уме, сколько ему придется заплатить за переноску своего снаряжения, в три тонны весом, при цене сорок долларов за центнер.
- Две тысячи четыреста долларов за тридцать миль! - воскликнул он. - Что же мне делать?
Фрона пожала плечами.
- Соглашайтесь лучше на сорок сентов, - посоветовала она, - иначе они снимут свои ремни.
Он поблагодарил ее, но вместо того, чтобы последовать мудрому совету, начал торговаться. Один из индейцев, не долго думая, подошел к грузу и стал развязывать ремни. Новичок заколебался, но в тот момент, когда он готов был уже сдаться, носильщики подняли цену, требуя по сорок пять сентов за фунт.
По лицу бедняги расползлась жалкая улыбка, и он кивнул им в знак того, что соглашается. Но тут к группе подошел другой индеец и начал возбужденно шептаться с товарищами. Раздались крики ликования, и прежде чем новичок успел сообразить, в чем дело, индейцы поснимали свои ремни и ушли, распространяя по дороге радостную весть, что цена за переноску груза к озеру Линдерман поднялась до пятидесяти сентов.
Толпа перед лавкой вдруг заметно заволновалась. Люди возбужденно зашептались, и все глаза устремились на трех человек, спускавшихся к берегу по тропе. Эта троица с виду ничем не отличалась от прочих смертных, мужчины были плохо одеты, даже оборваны. В более культурной местности их подозрительный вид несомненно привлек бы внимание полицейского, который не колеблясь задержал бы их как бродяг.
- Француз Луи, - шептали новички, и имя это переходило из уст в уста.
- У него три заявки кряду в Эльдорадо! - объяснил Фроне ее сосед. - Цена им, по меньшей мере, десять миллионов.
Глядя на француза Луи, шедшего несколько впереди своих спутников, трудно было этому поверить. Он распрощался где-то по дороге со своей шляпой, и голова его была небрежно обвязана потертым шелковым платком. Несмотря на свое десятимиллионное состояние, он сам тащил дорожный мешок на собственных широких плечах.
- А вон тот с бородой - Билль Стремнина, тоже один из эльдорадских королей.
- Откуда вы это знаете? - недоверчиво спросила Фрона.
- Как же мне не знать! - воскликнул ее собеседник. - Знаю! Вот уж полтора месяца, как все газеты полны его портретами. Вот посмотрите! - Он развернул номер газеты. - Здорово похоже, не правда ли? Я так насмотрелся на его физиономию, что узнал бы ее в тысячной толпе.
- А кто же третий? - спросила девушка, молчаливо признавая авторитетность его сведений.
Собеседник ее поднялся на цыпочках, чтобы лучше разглядеть.
- Не знаю, - с грустью сознался он и похлопал по плечу своего соседа. - Кто этот тощий, бритый? Вон тот, в синей рубахе, с заплатой на колене?
Но в этот миг Фрона радостно вскрикнула и бросилась вперед.
- Мэт! - крикнула она, - Мэт Маккарти!
Человек с заплаткой горячо пожал ей руку, хотя по всему было видно, что он не узнает девушку: глаза его выражали полную растерянность.
- Да неужели вы забыли меня? - оживленно болтала она. - И боитесь сознаться в этом? Если бы тут не было так много народа, я расцеловала бы вас, старый медведь! Итак, Большой Медведь вернулся к своим медвежатам, - продолжала она торжественно. - А медвежата были голодные-преголодные. И Большой Медведь сказал: "А угадайте-ка, детки, что я вам принес?" Один из медвежат ответил: "ягод", другой: "рыбку", а третий: "дикобраза". Но Большой Медведь рассмеялся: "Уф, уф! Нет, нет, детки. Вкусного, большого, жирного человека!".
Маккарти слушал, и по его лицу скользили отблески воспоминаний. Когда она умолкла, глаза Мэта сощурились, и он засмеялся странным, беззвучным смехом.
- Разумеется, я вас знаю, - заявил он, - но, чтоб мне провалиться, если… Кто вы такая?
Она указала ему на лавку, напряженно следя за выражением его лица.
- Есть! - Он отступил назад и осмотрел ее с ног до головы. На лице его снова отразилось разочарование. - Нет, не может быть, я ошибся. Вы не могли жить в этой лачуге, - сказал он, указывая пальцем в сторону лавки.
Фрона энергично кивнула головой.
- Значит, это в самом деле вы? Маленькая сиротка с золотыми волосиками, которые я столько раз расчесывал и распутывал? Маленький чертенок, который бегал повсюду босиком и без штанишек?
- Да, да, - весело подтвердила она.
- Тот самый маленький бесенок, который в самый лютый мороз выкрал упряжку собак и отправился через Перевал, чтобы посмотреть, там ли конец света, потому что старый Маккарти рассказывал ей глупые сказки.
- О Мэт, милый старый Мэт! А помните, как я отправилась купаться с сивашскими девушками из индейского поселка?
- И я вытащил вас за волосы.
- И потеряли при этом один непромокаемый сапог, совсем новый!
- Как не помнить. Ну и история была! Просто срам один. А ведь за сапоги-то я выложил вашему отцу десять долларов чистоганом.
- А потом вы отправились через Перевал в глубь страны. И мы больше не слыхали о вас ни звука. Все думали, что вы погибли.
- Я как сейчас помню этот день. Вы плакали у меня на руках и ни за что не желали поцеловать на прощание своего старого Мэта. Но под конец вы все же сделали это, - воскликнул он с торжеством, - когда увидели, что я в самом деле ухожу от вас. Какая вы были тогда крохотная!
- Мне было всего восемь лет.
- Да, с тех пор прошло двенадцать лет. Двенадцать лет я провел в глубине страны и ни разу не высовывал оттуда носа. Значит, вам теперь должно быть двадцать лет.
- И я почти одного роста с вами, - подтвердила Фрона.
- Славная девушка вышла из вас, высокая, статная и все такое… - Он окинул ее критическим взором. - Вот только мяса, мне кажется, не мешало бы нагулять немножко…
- Нет, нет, - возразила она. - Не в двадцать лет, Мэт, - позднее. Пощупайте-ка мои мускулы, вы увидите. - Она согнула руку и напрягла бицепс.
- Ну и мускулы, - одобрил он с восхищением, нащупав вздувшийся узел. - Можно подумать, что вы в поте лица добывали себе хлеб.
- О, я умею драться дубинками, боксировать и фехтовать, - воскликнула она, поочередно принимая соответствующие позы, - и плавать, и нырять, и бегать взапуски и… ходить на руках. Вот!
- И это все, чем вы занимались там? А я думал, что вы поехали учиться! - строго заметил Маккарти.
- Но теперь учат по-иному, Мэт, и не набивают больше голову всякой ерундой.
- Что говорить, - если ноги в ход пойдут, тут уж не до головы. Ну, ладно, я вам прощаю ваши мускулы.
- А вы-то сами что поделываете, Мэт? - спросила Фрона. - Как вам жилось эти двенадцать лет?
- Как? Смотрите же! - Он расставил ноги, откинул голову назад и выпятил грудь. - Вы видите перед собою мистера Маккарти, короля из благородной династии Эльдорадо, милостью своей собственной правой руки. Мои владения не имеют границ. За одну минуту я получаю больше золота, чем видел за всю свою прежнюю жизнь. Теперь я отправляюсь в Штаты повидаться с предками. Я твердо убежден, что они несомненно существовали когда-то. В Клондайке вы можете найти сколько угодно самородков, но хорошего виски там нет. Вот мне и захотелось перед смертью выпить еще настоящей водочки. А после этого я имею твердое намерение вернуться снова в свои клондайкские владения. Так вот, значит, я король Эльдорадо; и если вам понадобится славный участок, я, так и быть, устрою вам это дело.
- Все тот же старый Мэт, тот же старый младенец, - засмеялась Фрона.
- А вы настоящая Уэлз, несмотря на ваши мускулы чемпиона и философские мозги. Ну, войдемте в лавку за Луи и Стремниной. Я слышал, что в ней по-прежнему хозяйничает Энди, и мы увидим сейчас, сохранился ли я на страницах его памяти.
- И я тоже, - сказала Фрона, схватив его за руку. (У нее была дурная привычка хватать за руку людей, которых она любила.) - Ведь целых десять лет прошло с тех пор, как я уехала отсюда.
Ирландец проложил себе дорогу через толпу, работая точно ломовой, и Фрона легко и спокойно двигалась сзади, под прикрытием его широкой спины. Новички с глубоким почтением провожали взглядом королей Эльдорадо, ибо для них это были божества Севера. Когда они скрылись в лавке, в толпе снова послышались взволнованные голоса.
- Кто эта девушка? - спросил кто-то.
И Фрона, переступая через порог, услышала ответ:
- Дочка Джекоба Уэлза. Не слыхали о Джекобе Уэлзе? Где же вы были до сих пор?
Глава II
Она вышла из чащи серебристых берез и легко побежала по обрызганному росой лугу. Первые лучи солнца золотили ее распущенные волосы. Рыхлая от влаги земля мягко поддавалась под ее ногами, сырая трава била ее по коленям и обдавала сверкающими брызгами жидких алмазов. Утренняя заря румянила ей щеки, зажигала искры в глазах, и вся она сияла юностью и любовью. Фрона выросла на лоне природы, заменившей ей мать, и питала страстную любовь к старым деревьям и зеленым побегам, стелющимся по земле. Смутный шорох пробуждающейся жизни радовал ее слух, а влажные запахи земли ласкали обоняние.