- Потому что хочу жить и умереть на родине, я ведь не эмигрант! А в таком случае не смог бы поворачиваться так быстро, как было необходимо; к тому же я дважды перенес лихорадку, да и вообще дорого платил за науку, не раз приходилось начинать сначала. Уезжая за океан, я прихватил с собой несколько ящиков соломенных шляп, которые мне доверили, как и кой-какие легкие шелковые и хлопчатобумажные вещицы; с этим я худо-бедно начал дело на тамошних берегах, пока молодой человек, нанятый в помощь, не обокрал меня, когда я беспомощный лежал в лихорадке. Поневоле я поступил на службу в довольно крупную компанию и, занимаясь куплей-продажей, стал разъезжать по бразильским провинциям. Благодаря этому я изучил тамошнюю внутреннюю торговлю и впоследствии вел оную на собственный страх и риск, разумеется исходя из состояния своих средств. Что ж, я справился и возместил убытки, большего я не желал, и теперь могу вновь начать дело подле семьи и в родной стране. Здесь у меня Моисей и пророки.
Он хлопнул по своей превосходной дорожной сумке, однако воскликнул, наконец-то опомнившись:
- Н-да, хорошенькое же возвращение! Шесть недель в Ливерпуле, а вдобавок еще и здесь застрял, в пяти минутах от жены. Допивай бутылку один, дружище, ты ведь, наверно, покамест задержишься здесь! Тенистый зеленый уголок и впрямь слишком уютен!
Но старый друг, указав на сумку, остановил его.
- У тебя там, поди, солидные бумаги? - осведомился Вигхарт. - Коли надумаешь продать какой-нибудь хороший документец на предъявителя, милости прошу ко мне, ты же знаешь, в нынешние бумажные времена никак не мешает что-нибудь прикупить и улучшить свое благосостояние!
- Там ничего такого нет! - отвечал Заландер. - В последнее время я сосредоточил все нажитое в Рио-де-Жанейро, в Банке атлантического побережья, учреждении молодом, бурно развивающемся, и теперь везу с собой стоимость своих приблизительно тридцати шести миллионов рейсов в виде чека, который можно обналичить в десятидневный срок.
Он еще раз удовлетворенно хлопнул по сумке.
- Черт побери, лакомый чек! - воскликнул Вигхарт.
- Думаю, он авизован еще месяца два с лишним назад! - добавил Заландер.
- И где же? Разумеется, в большом сундуке? Или в старом комоде? А может, в новом? С недавних пор так в шутку называют наши банки.
- Банк называется "Ксавериус Шаденмюллер и компания", погоди, у меня записано. - Заландер достал из бокового кармана сюртука записную книжку. - Да, "Шаденмюллер, Ксавериус и компания".
Вигхарт во все глаза смотрел на него, не находя слов.
- Шаденмюллер, говоришь? А ты знаешь ли, кто это?
- По крайней мере, энергичная фирма, хотя семь лет назад еще неизвестная.
- Несчастный! Это же Луи Вольвенд, и никто другой!
Мартин Заландер, посерев лицом, медленно поднялся из-за стола, но тотчас опять сел и сказал:
- Видно, у каждого человека есть этакий истукан, от которого нигде спасу нет, повсюду отыщет. Только о нем забудешь, а он опять тут как тут. Н-да, хорошенькое положение! Впрочем, кто сказал, что Вольвенд не заплатит? Судя по всему, он оправился и стал на ноги, как - меня не интересует! Банк атлантического побережья тоже ведь не лыком шит и знает, что делает. В конце концов судьбе наверняка угодно, чтобы я вернул себе прежнее состояние, коли этот малый так окреп!
- Дважды несчастный! Тот, чье имя Шаденмюллер, уже два года как скрылся, преемник его, Вольвендов компаньон, тоже укатил, полгода назад, а что до нынешнего единственного представителя фирмы, Вольвенда, то со вчерашнего дня он опять прекратил платежи, протесты сыплются градом, а контора якобы на замке.
Заландер вскочил, с сумкой в руке выбежал на середину комнаты и нерешительно огляделся. Но скоро более-менее взял себя в руки и вздохнул:
- Бедная моя жена! Я с таким удовольствием выделил у себя в книге ее утраченное состояние и проценты приплюсовал, намереваясь обеспечить его сразу по приезде! Теперь же оно снова у Вольвенда! У этого малого, который фальшиво поет и еще хуже декламирует!
Он смахнул с глаз набежавшие горькие слезинки. Вигхарт, необычайно взволнованный от сочувствия и возмущения, стоял рядом, уговаривая не терять времени.
- Прежде всего, - сказал он, - тебе незамедлительно надо в город, в вольвендовскую контору, чтобы убедиться, как там обстоят дела. Это на Винкельридгассе.
- Где это? Раньше такой улицы не было.
- Фешенебельная и тихая боковая улица в западном районе города; никаких торговых лавок, только блестящие металлические таблички на дверях домов и рядом, ты мигом отыщешь "Шаденмюллера и компанию". Я бы пошел с тобой, но, пожалуй, будет лучше, если я тем временем сообщу твоей жене о твоем приезде и соответственно ее подготовлю.
Заландер схватил его за плечо.
- Нет! - вскричал он. - Не ходи туда! Это мое дело, я сам! С тех пор как прибыл в Европу, я жене не писал, хотел сделать ей сюрприз и не думал, что так задержусь в Англии, где нужно было кое-что уладить и принять меры на будущее. И сейчас я никак не могу позволить, чтобы она узнала обо всем от постороннего. Лучше нам сперва встретиться.
- Как тебе угодно! Тогда я пойду с тобой, отведу тебя к нотариусу, мне кажется, без этого не обойтись; ведь дальше наверное нужно будет заявить протест. В конце концов у тебя есть регресс на твой Банк атлантического побережья, или как его там. А контора нотариата опять-таки уже не там, где была семь лет назад. Я только удивляюсь, с какой стати они в Рио так усиленно контактируют с Вольвендом!
Засим Вигхарт кликнул служанку, оплатил небольшой счет, и оба поспешили в фешенебельный городской район, на Винкельридгассе.
III
Мальчуган между тем еще некоторое время ждал матушку в так называемом Цайзиге, раз - другой выходил навстречу, но быстро возвращался на прежнее место, опасаясь разминуться с нею; надо сказать, кратчайший путь от Кройцхальде в город вообще-то проходил не здесь, вот почему обитатели Цайзига и не знали эту немногочисленную семью.
Г-жа Заландер впервые пошла этой дорогой, так как другая вела мимо булочника, с которым она впервые не смогла расплатиться за месяц, и одна из дочек, посланная за хлебом, вернулась с пустыми руками. В ежечасном ожидании мужа она уже давно едва-едва сводила концы с концами да экономила и отказ булочника восприняла как позор и бесчестье, жестокая нужда внезапно выросла перед нею будто неразговорчивый судебный рассыльный.
Безмолвный гость явился так неожиданно, что нынче утром кормить детей оказалось нечем, кроме чашки молока; у нее самой вообще маковой росинки во рту не было. Вдобавок сегодня она ожидала разве что одно - единственное семейство, которое в хорошую погоду порой заходило под вечер выпить кофе на воздухе. Других посетителей она уже которую неделю не видела, а потому наличных денег у нее не осталось. Правда, долго размышлять об этом она не стала, сосредоточилась на другом: как бы прожить с детьми этот день, ведь скоро предстояло и кое-что еще - приезд мужа.
Потому-то она не поспешила заложить или продать что-либо из своего движимого имущества, а пошла в город к знакомому мелкому пекарю, у которого обычно брала булочки и тому подобное и не имела долгов. Без долгих разговоров она получила необходимый запас булочек и рогаликов, взяла у бакалейщика кулек жареных кофейных зерен и сахару к ним, у другого лавочника - кусок хорошей ветчины и полфунта свежего сливочного масла, и всюду ее встречали благорасположенно, так как она была женщина тихая, замкнутая, обычно в долг не просившая. Только булочник-сосед потерял к ней доверие, так как, живя у дороги, видел, что к кофейне ее почти никто больше не поднимается, и благоразумно выжидал, чем все кончится.
Несмотря на любезную предупредительность торговцев в городе, она взяла лишь ровно столько, сколько требовалось на сегодняшний день, хотя вышло бы то же на то же, запасись она сразу на несколько дней. В этом неброском свойстве характера, пожалуй, соединялись три качества: честная скромность, привычка уповать на близкую удачу и, вероятно, не в последнюю очередь чуткое, хоть и бессознательное стремление приберечь для себя следующую цель.
И вот г-жа Мария Заландер, одетая просто и опрятно, без цветов на шляпе, скорее тоненькая, чем широкая, с корзинкой на руке, наконец-то направилась по дороге через Цайзиг.
- Заждался, да, Арнольд?! - воскликнула она навстречу мальчугану, который радостно метнулся к ней из сарайного угла, где в конце концов присел на каменную стеночку. - Мне отпустили провизию, хоть я и не могла заплатить. А теперь пойдем быстрее домой, надобно приготовиться - вдруг вправду кто придет! Слава Богу, нынче не придется говорить, что в доме ничего нет!
- Но коли они все съедят, - сказал мальчик, - мы так и будем голодать?
- Ах, они же никогда не съедают все, разве только половину, а остатков нам хватит до завтра, когда у меня будет немного денег. Ну а если никто не придет, мы сами с удовольствием выпьем кофейку и поедим от души, а завтра видно будет!
Вскоре они поднялись на расположенную выше по склону Кройцхальде, откуда открывался вид на город и на окружавшую его местность. Тотчас подбежали Арнольдовы сестренки, Зетти и Нетти, забрали у матери корзинку; одной было десять лет, другой - девять, обе, как и брат, слегка бледноватые, такою бледностью отличаются здоровые дети, которых одолевает терпкая печаль, для них самих необъяснимая. Однако глаза девочек блестели более нетерпеливо и жадно, чем глаза мальчика, видимо спокойного по натуре.