- Собственно, она одна. Ты видел ее в лаборатории. Таня запомнила твою фамилию, и сказала, где тебя найти.
- Какая же из трех? Одну я запомнил - Русланову. Рослая такая, симпатичная. Она?
- Она. - Юра смутился, и Сердар с озорством хлопнул его по плечу.
Разговоров было много - поговорили обо всем. Спать легли поздно. Утром Сердар поднялся первым и, умывшись, разбудил Юру.
- Юрка, я спешу. Говори - что передать отцу и матери?
Юра вскочил с кровати.
- Я провожу тебя!
- Не надо. Меня уже давно ждет автобус, ехать на аэродром. Говори - не тяни.
- Ну, что передать? Жив-здоров… План перевыполняем - в следующем году дадим стране восемьсот тысяч тонн нефти. Достраивается жилой дом - скоро получу квартиру в Небит-Даге и приглашу их на новоселье. Ты тоже приезжай, Сердар.
- Спасибо за приглашение, я пошел.
Сердар встряхнул Юре руку и вышел. Юра дождался девяти и отправился в "Туркменнефть".
IX
Весной в Ашхабад приехал Акмурад. Приехал по своим военным делам, в составе инспекторской комиссии округа, и в первый же день заглянул домой, к родителям. Галия-ханум встретила сына слезами радости.
- Акмурад, какое у тебя жестокое сердце! Разве можно так обращаться с матерью? Надеюсь, ты привез к нам нашу невестку?
- Мама, почему я должен ее привезти?! - удивился Акмурад, идя с ней в комнату.
- Как это так - "почему"? - еще больше сына удивилась Галия-ханум. - Разве она тебе не законная жена?
- Законная, законная. - Акмурад снял фуражку и положил на валик дивана. Сел, оглядывая комнату. Галия-ханум села рядом, руку положила ему на плечо.
- Может, считаешь этот дом для тебя не законный?
- Законный. - Акмурад снял руку матери с плеча и поцеловал. Галия вновь заплакала от счастья.
- Если жена - законная и дом законный, то почему же ты не перевезешь ее сюда?
- Мама, на этот счет несколько причин. - Акмурад стал утирать платком слезы матери. - Во-первых, место постоянной службы у меня - Ташкент. Во-вторых, место постоянного жительства моей жены - тоже Ташкент. В-третьих, у нее старенький отец, и за ним некому ухаживать. В-четвертых, у Назимы грудной ребенок.
Глаза Галии-ханум расширились от радостного удивления:
- Акмурад, что ты говоришь! Неужели у нас с Аманом появился внук?
- Появился, мама, еще в прошлом году.
- И ты все это время молчал - скрывал от нас!
- Я боялся, что не очень-то вы обрадуетесь ребенку, если не признали жену.
- Жена одно, внук совсем другое. Внук - это кровинка дедушки и бабушки. Как назвали малыша, если не секрет? - Галия-ханум насторожилась.
- Кадыром назвали, мама. - Акмурад немного смутился.
- Что это за имя, сынок? - У Галии-ханум заблестели на глазах слезы обиды. Разве внук не может называться именем твоего отца?
- Он назван именем отца Назимы. Это почтенный человек, уважающий людей и законы.
- А твой отец, значит, не уважает ни людей, ни законы?
- Не знаю, мама. Во всяком случае, есть причины, чтобы сомневаться в этом.
- У тебя жестокое сердце, сынок. - Галия-ханум с сожалением, как на больного, посмотрела на Акмурада. - Ты все еще не забыл о том несчастном золоте, которое уже давно разошлось на постройку школ и детских садов.
- Разошлось ли, мама? - усомнился Акмурад. - Я сомневаюсь. И не только я. Артык, например, тоже сомневается - все ли золотишко отдал Советской власти мой дед? Не оставил ли половину богатства? Не передал ли эту половину тайком моему отцу.
- Как ты смеешь так думать? - Галия возмутилась, встала с дивана. - А Артык твой только и знает - заглядывает в чужие дворы, все смотрит - нельзя ли чего взять для колхоза. Это по-твоему, по закону?
- Сомневается Артык в искренности моего деда Каюм-сердара. Сомневается в искренности моего отца, вот и заглядывает. Каюм-сердар целые десятилетия грабил бедняков. Почему он не должен вернуть все до последнего - что взял?
- Эх, сын пропащий, - Галия горько улыбнулась. - Уж лучше бы ты совсем не приезжал, чем слышать такие оскорбления от тебя.
- Не беспокойся, через три дня уеду. И запомните вместе с отцом - убеждений я своих никогда не переменю. Вы никогда не увидите меня жалким обывателем, покрывающим старые грехи деда и отца. Я по-другому воспитан.
- Ладно, успокойся. - Галия принялась накрывать на стол. - Надеюсь, не откажешься от еды обывателей?
- После такого разговора, мама, у меня кусок может застрять в горле. - Акмурад встал и, увидев растерянность на лице матери, осекся. Смекнул, что надо как-то помягче, хотя и кипит в груди злость. - Мама, я пойду - мне некогда, да и не голоден я. - Акмурад надел фуражку и направился к двери.
- Ты что, сынок?! - взмолилась Галия-ханум. - Ты совсем одичал. Неужели родительский хлеб для тебя стал горьким? Поешь хотя бы, потом пойдешь.
- Хорошо… Ладно, - согласился Акмурад, садясь за стол. - Только и вы не попрекайте меня куском хлеба. За самовольство в женитьбе вы уже прокляли меня.
- Но это же Аман - сгоряча! Прости ему! Галия вновь села рядом с сыном.
- А ты сначала спроси у него - простил ли он мне? Нет, мама, не простил он мне и никогда не простит. То, что я высказал ему перед отъездом, - горькая правда. Он как жил в плену патриархальных обычаев и правил, так и живет. Для него главное мерило - родной отец, Каюм-сердар. Ради него он может поступиться чем угодно. Но мне не годятся их воззрения. На мне обрываются традиции патриархальщины. С меня начинаются новые традиции.
- Ешь, ешь, Акмурад. Плов вчера вечером готовила, но и сегодня он еще свежий. - Галия попыталась отвлечь сына от столь строгого разговора.
- Я воспитаю детей так, что они будут гордиться, своим отцом, - не глядя на мать, продолжал Акмурад. - Наш критерий воспитания - не белая борода родителя, а марксистско-ленинская честь и совесть.
- Ешь, ешь, сынок…
- Ты учишь женщин грамоте в интернате, мама. Ты, наверное, тоже задумываешься над тем, что я сейчас говорю?
- А как же, сынок. Честь советской родины - превыше всего, а потом не грех и об отце вспомнить.
- Вот именно - потом. - Акмурад положил ложку и встал. - Как хорошо, что ты понимаешь меня, мама. И ты, конечно, можешь представить - что будет со мной, если вдруг мне скажут: "Старший лейтенант Каюмов, у вашего отца обнаружены драгоценности, укрытые им от Советской власти!"
- Этого никогда не будет, сынок, успокойся. - Галия покровительственно, как ребенку, улыбнулась сыну. - Я очень хорошо знаю твоего отца. Да, он действительно, верен обычаям, но он никогда не поставит своего родного сына в неловкое положение.
- Уже поставил. Да и вообще, мне достаточно моего происхождения, - внушительно проговорил Акмурад. - Все знают, что отец мой сын арчина, а мать дочь какого-то татарского князька. Конечно, никто меня не корит родословной. Закон у нас очень справедливый - сын за отца не отвечает. Но если вдруг еще раз обнаружится у отца припрятанное золото, то жизнь мне покажется бессмысленной.
- Умоляю тебя, сынок, не думай о нас плохо. - Галия взялась за чайник. - Налить тебе?
- Нет, не надо. В двенадцать я должен быть у военкома.
- Ты придешь еще, сынок? Ты обязательно зайди перед отъездам.
- Обязательно, мама.
Галия обняла его и приложилась губами к щеке. Рукой она задела за верхний карман гимнастерки. Акмурад тотчас вспомнил, что в кармане у него фотография, на которой - он, жена и сын. Вынув фотокарточку, Акмурад протянул матери:
- Вот возьми, это мое семейство. Надеюсь, все будет хорошо и вы встретитесь со своим внуком.
Галия-ханум начала разглядывать фото, и Акмурад вышел.
В военкомате он почти весь день просидел над картотекой командиров запаса, выбирая наиболее подходящих людей для участия в летних маневрах. В картотеке были многие из тех, с кем Акмурад служил в туркменском кавалерийском полку - их-то в первую очередь и заносил он в свой полк. Многих знал с самого детства по Ташаузу, куда не один раз приезжал с отцом из аула Тахта. Отец почти до самого образования Туркменской Советской Республики держал в Тахта свою конюшню. У него было с десяток породистых скакунов и столько же жеребят. Одних коней он выводил на ташаузский базар и продавал, других - молодых - растил бережно и кропотливо, и потом тоже продавал. Нередко в дом отца приезжали знатные люди Ташауза. И не только Ташауза, но и более отдаленных мест. Однажды, - этот день Акмурад хорошо запомнил, - к отцу пожаловал сам Джунаид-хан с басмачами. Тогда Акмураду было лет шестнадцать, не разбирался он ни в политике, ни в людях, о жизни судил по разговорам сельчан - и смотрел он на главаря басмачей как на самого сильного человека. Джунаид выбрал для себя самого красивого коня, заплатил за него отцу, не считая, деньги. Отец потом восхищенно говорил: "Аллах бы и тот столько не заплатил!" Помнились слова матери: "Джунаиду жалеть нечего - он всю Туркмению ограбил, все золото собрал в свой мешок!" Акмурад в ту пору, безусловно, был на стороне отца. Гордился, молодой джигит - с каким ханом знается отец. И в двадцать третьем, когда Джунаид укреплял свои басмаческие отряды, Акмурад без спроса родителей ускакал с ним в пески. К счастью, недолго Акмурад служил этому волку пустыни. Во время налета на Хиву Джунаид потерял половину своих вояк: одни погибли от красноармейских пуль и шашек, другие попали в плен. В числе пленных оказался и Акмурад.