-- Но как же они будут учиться? Ведь им нужно уроки готовить.
-- Это ничего не значит. Сегодня утром, например, они выслушают меня, вечером припомнят все, обдумают, а завтра у них уже окажется известная доза знания -- правда, небольшая,-- но зато это будет нечто самостоятельное. В этом случае я исхожу из той мысли, что дети прежде всего должны быть как можно больше заинтересованы знанием; надобно, чтоб в них развилась сознательная жажда к нему, чтоб жажда эта вытекала непосредственно из них самих, при участии их собственной воли, а не прививалась к ним искусственными мерами. Тогда они постепенно втянутся в книгу. Надо, чтоб они смотрели на книгу, как на товарища, у которого больше сведений, чем у них, а не как на несколько листов печатной бумаги, где каждый столбец, по необходимости, стал бы представляться им маленьким тираном, требующим к известному сроку знания "отсюда и досюда",-- сказал Светлов, указав пальцем на столе две противоположные точки.
-- До сих пор мои дети занимались с книгами, и я боюсь, что это сильно помешает вашему приему.
-- О, нет! Я полагаю, что особенной нежности к пройденным книгам у них не сохранилось. Сперва им это, может быть, и покажется несколько странным, а потом они привыкнут. Два-три таких опыта у меня были в высшей степени удачны.
-- Вы, вероятно, давно уже даете уроки? -- спросила Прозорова.
-- Как вам сказать? Это не моя специальность; но я очень люблю детей и несколько времени серьезно занимался вопросом воспитания.
-- Ах, вот еще что скажите мне, пожалуйста: как вы намерены распределить уроки?
-- Как вам угодно, только бы не по часам. По-моему, нет ничего хуже, когда и учитель и ученики то и дело посматривают на часы. Один день мы можем заняться дольше, в другой -- меньше,-- это будет зависеть от степени внимания детей, свежести их головы, да и мало ли еще от чего. В этом вы уже предоставьте нам тоже полную свободу,-- улыбнулся Александр Васильич.
-- Да, пожалуйста, располагайте, как вам лучше. Вы, вероятно, утром ведь будете заниматься с ними?
-- Разумеется, все утро.
-- Каждый день?
-- Да, непременно каждый день, за исключением дней отдыха, само собой разумеется.
-- Конечно! А когда вы можете начать занятия? -- спросила Прозорова.
-- Да я желал бы приступить к ним сегодня же... если позволите?
-- Так скоро? -- улыбнулась она.
-- Но вы, пожалуйста, не стесняйтесь: это совершенно от вас будет зависеть. Приказывайте,-- сказал Светлов, закуривая папироску.
-- Я-то очень рада, только бы вас это не стеснило.
-- Ох, нисколько; у меня не в привычке стесняться,-- заметил Светлов.-- Да, я думаю, не мешало бы уж и начать? -- сказал он, мельком взглянув на часы.
-- Я вас сейчас познакомлю с детьми. Вы извините, если они будут немного дичиться вас сначала, пока не привыкнут; они ведь у меня страшные провинциалы,-- вставая, проговорила Лизавета Михайловна с грациозной, добродушной улыбкой.
-- Мы живо познакомимся,-- ответил ей Светлов, тоже улыбнувшись.
Она хотела идти.
-- На одну минуту...-- сказал Александр Васильич, вежливо ее удерживая.-- Вы только представьте нас друг другу, а уж познакомимся-то мы сами; я даже попросил бы вас оставить нас одних на некоторое время, если вы будете так любезны...
-- Вот как! уж и выгоняете меня? -- шутливо заметила Лизавета Михайловна Светлову и пошла к детям. Дорогой она сама не могла надивиться своей сегодняшней развязности.
"Какая славная, умная женщина!" -- с удовольствием подумал Александр Васильич, провожая глазами ее воздушное лиловое платье. Минуты через две Прозорова вернулась с детьми и представила Светлову каждого члена семьи порознь.
-- Ка-а-кой у вас цветник!-- сказал он, вставая и дружески здороваясь с ними.
-- Не говорите,-- заметила она,-- только этот цветник пошуметь иногда любит...
-- Да? В таком случае ваш домашний шум теперь еще больше увеличится, так как я сам не из смирных,-- рассмеялся Светлов.
-- Вы меня извините,-- улыбнулась Прозорова и вышла.
Девочки посматривали на учителя с заметным любопытством, а Гриша еще заметнее косился на него.
-- Прошу любить и жаловать,-- ласково обратился Светлов к детям.-- Сядемте-ка теперь да потолкуем немножко. Ваша мама желает, чтобы мы сегодня же начали,-- мы так и сделаем.
-- Вам книги принести? -- угрюмо осведомился Гриша.
-- Нет, зачем; не нужно. Пожалуйста, устраивайтесь вокруг столика, где кому удобнее,-- сказал Александр Васильич, садясь.-- Что вы больше любите? какой предмет? -- спросил он у мальчика.
-- Географию,-- ответил тот недоверчиво.
-- Вон вы что любите. А вы? -- обратился Светлов к старшей девочке.
-- Историю...-- отвечала Калерия, вся покраснев.
-- Ну а вы, верно еще ничего не успели полюбить? -- спросил Александр Васильич с улыбкой у Сашеньки.
-- Нет, я арифметику очень люблю,-- ответила та бойко.
-- Вот как! Значит, мы с вами пара; я сам математик. А не кажется вам арифметика скучной?-- осведомился Александр Васильич.
-- Нет, не кажется.
-- А мне так она сперва ужасно казалась скучной; бывало, как начну большое вычитание делать -- непременно расплачусь.
Сашенька засмеялась.
-- Да, вот вы смеетесь, а мне тогда ужасно трудно приходилось. Не вдруг ведь это выходит, что дело-то мастера боится,-- сказал Светлов.
-- А теперь вы мастер? -- спросил Гриша.
-- Еще какой, батюшка, мастер-то! -- ответил с комичной важностью Александр Васильич.-- Не хотите ли попробовать задать мне какую-нибудь задачу?
Гриша подумал.
-- Потруднее, Гриша,-- лукаво попросила Сашенька..
-- Смотрите! -- шутливо погрозил ей пальцем Светлов,-- не злорадствуйте.
Гриша еще подумал и задал учителю какую-то мудреную, по его мнению, задачу. Светлов тотчас же блистательно разрешил ее в уме.
-- Что? -- сказал он, -- не поймали?
-- Нуте-ка, вы мне задайте,-- попросил Гриша.
-- Извольте.
Светлов определил задачу.
Дети, все трое, усердно принялись разрешать ее тоже в уме, но справиться не могли.
-- Вы нарочно такую задали,-- заметил, наконец, Гриша, потеряв надежду.
-- Какую?
-- Трудную.
-- Напротив, совсем легкую, стоит только хорошенько подумать. Ну да уж нечего делать, пускай остается за вами; авось к завтрашнему дню догадаетесь, в чем дело.
-- Да я и сегодня догадаюсь.
-- Догадайтесь, догадайтесь.