И рассказал Авдеич старухе притчу о том, как хозяин простил оброчнику весь большой долг его, а оброчник пошел и стал душить своего должника. Выслушала старуха, и мальчик стоял слушал.
- Бог велел прощать, - сказал Авдеич, - а то и нам не простится. Всем прощать, а несмысленому-то и поготово.
Покачала головой старуха и вздохнула.
- Так-то так, - сказала старуха, - да уж очень набаловались они.
- Так нам, старикам, и учить их, - сказал Авдеич.
- Так и я говорю, - сказала старуха. - У меня самой их семеро было, - одна дочь осталась.
И стала старуха рассказывать, где и как она живет у дочери и сколько у ней внучат.
- Вот, - говорит, - сила моя уж какая, а все тружусь. Ребят, внучат жалко, да и хороши внучата-то; никто меня не встретит, как они. Аксютка, так та ни к кому и не пойдет от меня. Бабушка, милая бабушка, сердечная… - И совсем размякла старуха.
- Известно, дело ребячье. Бог с ним, - сказала старуха на мальчика.
Только хотела старуха поднимать мешок на плечи, подскочил мальчик и говорит:
- Дай я снесу, бабушка, мне по дороге. - Старуха покачала головой и взвалила мешок на мальчика.
И пошли они рядом по улице. И забыла старуха спросить у Авдеича деньги за яблоко. Авдеич стоял и все смотрел на них и слушал, как они шли и что-то все говорили.
Проводил их Авдеич и вернулся к себе, нашел очки на лестнице, и не разбились, поднял шило и сел опять за работу. Поработал немного, да уж стал щетинкой не попадать и видит: фонарщик прошел фонари зажигать. "Видно, надо огонь засвечать", - подумал он, заправил лампочку, повесил и опять принялся работать. Докончил один сапог совсем; повертел, посмотрел: хорошо. Сложил струмент, смел обрезки, убрал щетинки, и концы, и шилья, снял лампу, поставил ее на стол и достал с полки Евангелие. Хотел он раскрыть книгу на том месте, где он вчера обрезком сафьяна заложил, да раскрылась в другом месте. И как раскрыл Авдеич Евангелие, так вспомнился ему вчерашний сон. И только он вспомнил, как вдруг послышалось ему, как будто кто-то шевелится, ногами переступает сзади его. Оглянулся Авдеич и видит: стоят точно люди в темном углу - стоят люди, а не может разобрать, кто такие. И шепчет ему на ухо голос:
- Мартын! А Мартын. Или ты не узнал Меня?
- Кого? - проговорил Авдеич.
- Меня, - сказал голос. - Ведь это Я.
И выступил из темного угла Степаныч, улыбнулся и как облачко разошелся, и не стало его…
- И это Я, - сказал голос.
И выступила из темного угла женщина с ребеночком, и улыбнулась женщина, и засмеялся ребеночек, и тоже пропали.
- И это Я, - сказал голос.
И выступила старуха и мальчик с яблоком, и оба улыбнулись, и тоже пропали.
И радостно стало на душе Авдеича, перекрестился он, надел очки и стал читать Евангелие, там, где открылось. И наверху страницы он прочел:
- И взалкал Я, и вы дали Мне есть, жаждал, и вы напоили Меня, был странником, и вы приняли Меня…
И внизу страницы прочел еще:
- Так как вы сделали это одному из сих братии Моих, меньших, то сделали Мне (Матфея 25 глава).
И понял Авдеич, что не обманул его сон, что, точно, приходил к нему в этот день Спаситель его и что, точно, он принял Его.
Упустишь огонь - не потушишь
Тогда Петр приступил к нему и сказал: Господи, сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? до семи ли раз?
(Матф. XVIII, 21).
Иисус говорит ему: не говорю тебе до семи, но до седмижды семидесяти раз
(22).
Посему Царство Небесное подобно царю, который захотел сосчитаться с рабами своими
(23).
Когда начал он считаться, приведен был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов
(24).
А как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его, и жену его, и детей, и все, что он имел, и заплатить
(25).
Тогда раб тот пал и, кланяясь ему, говорил: государь! потерпи на мне, и все тебе заплачу
(26).
Государь, умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему
(27).
Раб же тот, вышедши, нашел одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: отдай мне, что должен
(28).
Тогда товарищ его пал к ногам его, умолял его и говорил: потерпи на мне, и все отдам тебе
(29).
Но тот не захотел, а пошел и посадил его в темницу, пока не отдаст долга
(30).
Товарищи его, видевши происшедшее, очень огорчились и, пришедши, рассказали государю своему все бывшее
(31).
Тогда государь призывает его и говорит: злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня
(32).
Не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя?
(33).
И, разгневавшись, государь его отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга (34).
Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его
(35).
Жил в деревне крестьянин Иван Щербаков. Жил хорошо; сам был в полной силе, первый на селе работник, да три сына на ногах: один женатый, другой жених, а третий, подросток, с лошадьми ездил и пахать зачинал. Старуха Иванова была баба умная и хозяйственная, и сноха попалась смирная и работящая. Жить бы да жить Ивану с семьей. Только нерабочих ртов во дворе и было, что один старик отец больной (от удушья седьмой год на печи лежал). Всего было вдоволь у Ивана - 3 лошади с жеребенком, корова с подтелком, 15 овец. Бабы обували, обшивали мужиков и в поле работали; мужики крестьянствовали. Хлеба своего за новину переходило. Овсом подати и нужду всю справляли. Жить бы да жить Ивану с детьми. Да двор об двор жил с ним сосед Гаврило Хромой - Гордея Иванова сын. И завелась с ним у Ивана вражда.
Пока старик Гордей жив был и Ивана отец хозяйствовал, жили мужики по-соседски. Понадобится сито бабам или ушат, понадобится мужикам веретье или колесо сменить до времени, посылают из одного двора в другой и по-соседски помогают друг дружке. Забежит теленок на гумно - сгонят и только скажут: не пускай, мол, у нас ворох не убран. А того, чтобы прятать да запирать на гумне или в сарае или клепать друг на дружку, того и в заводе не было.
Так жили при стариках. А стали хозяйствовать молодые - пошло другое.
Затеялось все из пустого.
Занеслась у Ивановой снохи рано курочка. Стала молодайка собирать к Святой яйца. Что ни день, то идет за яичком под сарай в тележный ящик. Только спугнули, видно, ребята курицу, и перелетела она через плетень к соседу и там снесла. Слышит молодайка, кудахтает курочка, думает: теперь недосуг, убраться надо в избе под праздник; ужотко зайду возьму. Пошла вечером под сарай к тележному ящику - нет яичка. Стала молодайка спрашивать свекровь, деверя, - не брали ли. Нет, говорят, не брали; а Тараска, деверь меньшой, говорит: твоя хохлатка на дворе у соседа снесла, там кудахтала и оттуда прилетела. Посмотрела молодайка на свою хохлатку, сидит рядом с петухом на перемете, уж глаза завела, спать собралась. И спросила бы у ней, где снесла, да не ответит, и пошла молодайка к соседям. Встречает ее старуха.
- Чего тебе, молодка, надо?
- Да что, - говорит, - баушка, моя курочка к вам нынче перелетала, не снесла ли она яичка где?
- И видом не видали. У нас свои, Бог дал, давно несутся. Мы своих собрали, а нам чужих не надо. Мы, деушка, по чужим дворам яйца собирать не ходим.
Обидно стало молодайке, сказала слово лишнее, соседка еще два; и стали бабы ругаться. Шла Иванова жена с водой, тоже ввязалась. Выскочила Гаврилова хозяйка, стала соседку укорять, помянула, что было, да и то, чего не было, приплела. И пошла трескотня. Все вдруг кричат, норовят по два слова в раз выговорить. Да и слова-то все дурные. Ты такая, ты сякая, да ты воровка, шлюха, ты и старика свекра мором моришь, ты беспоставочная.
- А ты побирушка, сито мое продрала! Да и коромысло-то у тебя наше, - давай коромысло!
Ухватились за коромысло, воду пролили, платки сорвали, стали драться. Подъехал с поля Гаврило, вступился за свою бабу. Выскочил Иван с сыном, свалились в кучу. Иван мужик здоровый был, раскидал всех. Гавриле клок бороды выдрал. Сбежался народ, насилу розняли.
С того началось.
Завернул Гаврило свой клок бороды в грамотку и поехал в волостное судиться.
- Я, - говорит, - не затем ее растил, бороду-то, чтобы мне ее конопатый Ванька драл.
А жена его соседям хвалится, что они теперь Ивана засудят, в Сибирь сошлют. И пошла вражда.
Уговаривал их с печи старик еще с первого дня, да не послушали молодые. Говорил он им: