Это письмо одной девушке, которым я прощаюсь с ней, поскольку это и разумно, и правильно. Нет ничего более разумного и правильного. Это становится особенно ясно, если представить себе письмо противоположного содержания: подобное письмо было бы ужасным, просто немыслимым. Может быть, я напишу такое письмо и прочту его вслух перед запертой дверью, уж тогда-то он должен будет признать мою правоту. Он, впрочем, ее признает и тоже считает прощальное письмо правильным, но на меня злится. Всегда такой был: ко мне враждебен, но беспомощен, и, когда смотрит на меня своим неподвижным взглядом, кажется, что он требует от меня оправдания для этой враждебности. "Мальчик мой, - думаю я, - чего ты еще хочешь от меня? Ты посмотри, во что ты меня превратил!" И приблизительно так же, как всегда, я встаю, иду к двери и снова стучу. Никакого ответа, но на этот раз дверь оказывается не заперта; комната, однако, пуста, он ушел, это единственное наказание, которым он меня с удовольствием казнит: после таких ссор он уходит и пропадает где-то дни и ночи.
55. Я был в гостях у мертвецов. Это был большой, богатый склеп, там уже стояло несколько гробов, но еще оставалось много свободного места; два гроба были открыты, внутри они выглядели как разворошенные, только что покинутые постели. Немного в стороне - так, что я не сразу его заметил, - стоял письменный стол, за ним сидел мужчина могучего телосложения. В правой руке у него было перо; казалось, он что-то писал и как раз сейчас закончил, левая рука играла блестящей часовой цепочкой, выползавшей из кармана жилета, и голова низко склонялась к ней. Какая-то уборщица подметала, но подметать было нечего.
Необъяснимое любопытство заставило меня потянуть за косынку, которая совсем закрывала ее лицо. Только теперь я увидел его. Это была еврейская девушка, которую я когда-то знал. У нее было полное белое лицо и узкие темные глаза. Теперь она усмехнулась мне - лохмотья на ней превращали ее в старую женщину, - и я сказал:
- Вы, похоже, разыгрываете тут какую-то комедию?
- Да, - сказала она, - вроде того. Как хорошо ты все понимаешь! - но затем указала на мужчину за письменным столом и прибавила: - Ну, теперь иди вон к нему, поприветствуй его, он здесь господин. Пока ты его не поприветствовал, я, вообще-то, не имею права с тобой разговаривать.
- А кто он такой? - тихо спросил я.
- Один французский дворянин, - сказала она, - де Пуатен его зовут.
- А как он сюда попал? - спросил я.
- Не знаю, - сказала она, - здесь такая неразбериха. Мы все ждем кого-то, кто наведет порядок. Это, случайно, не ты?
- Нет-нет, - сказал я.
- Очень разумно, - похвалила она, - но иди же к господину.
Мне ничего не оставалось, как пойти туда и поклониться. Поскольку он не поднимал головы - перед моими глазами были только его спутанные седые волосы, - я сказал "добрый вечер", но он все равно не пошевелился; маленькая кошка пробежала по краю стола, она выскочила буквально откуда-то из недр фигуры господина и снова там исчезла; быть может, он смотрел даже не на часовую цепочку, а вниз, под стол. Я уже хотел объяснить, каким образом я туда попал, но моя знакомая дернула меня сзади за пиджак и прошептала:
- Этого уже достаточно.
Более чем удовлетворенный, я повернулся к ней, и мы рука в руке прошли дальше в склеп. Ее веник мешал мне.
- Брось этот веник, - попросил я.
- Нет, извини, - сказала она, - пусть уж он останется при мне. Ты ведь понимаешь, что подметать здесь большого труда не составляет, да? Ну вот, а мне это все же дает некоторые преимущества, от которых я не хочу отказываться. Ты, кстати, здесь останешься? - спросила она отстраненно.
- Ради тебя я с удовольствием здесь останусь, - медленно сказал я.
Мы шли теперь, тесно прижавшись друг к другу, как влюбленная пара.
- Оставайся, о, оставайся, как я к тебе рвалась! Здесь вообще не так плохо, как ты, может быть, опасаешься. И какая нам двоим разница, что вокруг нас?
Мы молча прошли еще немного; руки мы разняли и шли теперь обнявшись. Мы шли по центральному проходу, справа и слева стояли гробы; склеп был очень большой, во всяком случае очень длинный. Нас окружала темнота, но не полная, а как бы сумеречная, однако и она еще немного просветлялась там, где были мы, и в маленьком круге пространства вокруг нас. Вдруг она сказала:
- Пойдем, я покажу тебе мой гроб.
Это поразило меня.
- Ты же не мертвая, - сказал я.
- Нет, - сказала она, - но, по правде говоря, я здесь совсем запуталась, я еще и поэтому так рада, что ты пришел. Ты очень скоро все поймешь, ты наверняка уже и сейчас видишь все яснее, чем я. Но как бы там ни было, гроб у меня есть.
Мы свернули в боковой проход, вновь между двумя рядами гробов. Расположением все это напоминало мне большой винный погреб, когда-то виденный мной. Идя по этому проходу, мы перешли и какой-то узкий - шириной не больше метра, - но быстрый ручей. Вскоре после этого мы уже стояли у гроба девушки. В его комплекте была красивая, отделанная кружевами подушка. Девушка села в него и поманила меня вниз - не столько указательным пальцем, сколько зовущим взглядом.
- Ты славная девочка, - сказал я, стянул с нее косынку и положил руку на мягкие волны ее волос. - Но я пока еще не могу остаться с тобой. Здесь в склепе есть кое-кто, с кем я должен поговорить. Ты не поможешь мне его отыскать?
- Ты должен с ним поговорить? Здесь же никакие обязательства не имеют силы, - сказала она.
- Но я не здешний.
- Ты думаешь, что еще выйдешь отсюда?
- Конечно, - сказал я.
- Тем более тебе не следует терять зря время, - сказала она. Потом пошарила под подушкой и вытащила оттуда рубашку. - Вот мой саван, - сказала она и протянула его мне снизу вверх, - но я его не ношу.
56. Я вошел в дом и закрыл за собой дверку в больших запертых на засов воротах. Из длинного, изгибавшегося дугой коридора взгляд вырывался в ухоженный внутренний садик с цветочной клумбой посередине. Слева от меня была стеклянная будка, в которой сидел портье; он склонился над газетой, подперев рукой лоб. Снаружи на стекло была наклеена частично закрывавшая портье большая картинка, вырезанная из иллюстрированного журнала; я подошел ближе, это явно был какой-то итальянский городок, бóльшую часть иллюстрации занимал бешеный горный поток с могучим водопадом, дома городка на берегу были оттеснены на самый край листа.
Я поздоровался с портье и сказал, указывая на картину:
- Красивая картинка; я знаю Италию - как называется этот городок?
- Не знаю, - буркнул он, - детишки с третьего этажа наклеили это сюда, когда меня не было, чтобы меня позлить. Вам что угодно? - спросил он затем.
57. Мы немного поссорились. Карл утверждал, что определенно вернул мне тот маленький театральный бинокль; хотя он ему очень понравился, хотя он долго крутил и вертел его в руках и, может быть, даже взял взаймы на несколько дней, но определенно вернул. Я же, со своей стороны, пытался напомнить ему всю ситуацию, называл улицу, на которой все это происходило, гостиницу напротив монастыря, мимо которого мы как раз проходили, описывал, как он вначале хотел купить у меня этот бинокль, как потом предлагал мне разные вещи в обмен на него и как потом, разумеется, прямо попросил этот бинокль ему подарить.
- Почему ты отнял его у меня? - жалобно спросил я.
- Мой дорогой Йозеф, - сказал он, - это все ведь уже давно в прошлом. Хотя я и убежден, что этот бинокль я тебе вернул, но если бы даже ты мне его и подарил, чего теперь-то из-за этого себя мучить - и меня заодно? Тебе что, здесь без этого бинокля не обойтись? Или, может быть, его утрата сильно повлияла на твою жизнь?
- Ни то и ни другое, - сказал я, - мне просто обидно, что ты тогда отнял у меня этот бинокль. Я получил его в подарок и очень ему радовался, он был даже слегка позолоченный - помнишь? - и такой маленький, что его можно было постоянно носить в кармане. К тому же в нем были сильные стекла, и в него было лучше видно, чем в иные большие бинокли.
58. Я стоял недалеко от двери большого зала, вдали от меня, у задней стены, возвышалось королевское ложе, какая-то юная, нежная, чрезвычайно юркая монашенка хлопотала вокруг него, поправляла подушки, пододвигала столик с освежающими напитками, выбирала из них, что подать королю, и при этом держала под мышкой книгу, которую только что читала вслух. Король не был болен, ведь иначе он бы удалился в опочивальню, но все же вынужден был лечь: какие-то переживания свалили его на ложе и посеяли тревогу в его чувствительном сердце. Только что слуга возвестил о прибытии дочери короля с супругом, поэтому монашенка и прервала чтение. Мне было очень неловко: ведь я теперь, возможно, узнаю какие-то интимные подробности, но поскольку я уже был тут и никто не приказывал мне удалиться - может быть, с намерением, а может быть, потому, что обо мне в силу моей незначительности забыли, - то я счел своим долгом остаться здесь и только отошел в самый дальний конец зала. Неподалеку от короля открылась маленькая дверь в стене, и друг за другом вошли, сгибаясь, принцесса и принц, затем, уже в зале, принцесса оперлась на руку принца, и так, соединившись, они предстали перед королем.
- Я не могу продолжать это делать, - сказал принц.
- Перед свадьбой ты торжественно принял на себя обязательство, - сказал король.
- Я знаю, - сказал принц, - и тем не менее я не могу продолжать это делать.
- Почему? - спросил король.
- Я не могу дышать там, снаружи, этим воздухом, - сказал принц, - я не могу выносить там этот шум, я подвержен головокружениям, на высоте мне делается дурно - короче, я больше не могу это делать.