13
Когда в седьмой день нового года, в праздник "семи трав" Макино явился в дом содержанки, О-Рэн поспешила рассказать, что к ней приходила его жена. Но Макино, дымя манильской сигарой, слушал ее, как ни странно, совершенно спокойно.
- С вашей женой, по-моему, не все в порядке.- Взволнованная О-Рэн, нахмурившись, решительно продолжала: - Вы должны что-то немедленно предпринять, иначе может случиться непоправимое.
- Когда случится, тогда и буду думать. - Макино сквозь сигарный дым, прищурившись, смотрел на О-Рэн.- Чем беспокоиться за мою жену, побеспокоилась бы лучше о своем здоровье. В последнее время ты постоянно хандришь.
- Что будет со мной - все равно...
- Совсем не все равно.
Лицо О-Рэн затуманилось, и она замолчала. Но вдруг, подняв полные слез глаза, сказала:
- Я вас прошу, ради всего святого, не бросайте жену.
Пораженный Макино ничего не ответил.
- Ради всего святого, прошу вас...- Стараясь скрыть слезы, она уткнулась подбородком в атласный воротник кимоно.- В целом свете нет человека, который был бы вашей жене дорог, как вы. Не помнить об этом - так бессердечно. И в моей стране женщина тоже...
- Хватит. Хватит. Все это я и сам прекрасно понимаю, так что незачем зря волноваться.
Макино, даже забыв о сигаре, уговаривал О-Рэн, как раскапризничавшегося ребенка.
- Этот дом такой мрачный... Да к тому же здесь недавно сдохла собака. От этого у тебя и хандра. Если удастся найти что-нибудь подходящее, давай сразу же переедем, согласна? Жить в таком мрачном доме... Ведь еще каких-нибудь десять дней, и я оставлю военную службу...
- Вам нужно прежде всего побеспокоиться о жене...
Когда впоследствии К. подробно расспросил служанку, она так рассказала ему о том, что тогда произошло.
- Теперешняя ее болезнь появилась еще в то время, и господину не оставалось ничего другого, как махнуть на это рукой. Однажды супруга господина пришла к нам на Ёкоами,- я только что вернулась, меня посылали за покупками,- смотрю, моя госпожа молча сидит в приходуй... А прежняя госпожа зло так смотрит через очки, в дом не входит и только знай себе ругается и ругается.
Уж так мне неловко было слушать, хоть и тайком, как поносят моего господина. Но выходить к ним, подумала я, совсем ни к чему. Я ведь лет пять назад служила у прежней госпожи, и если бы она увидела меня, наверно, рассердилась бы еще больше. Случись такое, было бы еще хуже, и я решила не высовывать носа из-за фусума, пока старая госпожа не наругается всласть и не уйдет.
А потом, когда та ушла, госпожа говорит мне: "Бабушка, только что сюда приходила супруга господина Макино. Пришла и слова плохого мне не сказала, какой же она хороший человек". А потом со смехом говорит: "Жаль, с головой у нее неладно. Она сказала, что скоро весь Токио превратится в лес".
14
Тоска О-Рэн нисколько не рассеялась и после того, как вскоре, в начале февраля, она переселилась в просторный дом на улице Мацуи в том же районе Хондзё. Целые дни она проводила в одиночестве, в столовой, слушая, как булькает в чайнике вода, и даже со служанкой не разговаривала.
Не прошло и недели после переезда в новый дом, как однажды вечером нагрянул Тамия, где-то уже изрядно выпивший. Только что севший за стол Макино, увидев собутыльника, тут же протянул ему стоявшую рядом чашечку сакэ. Прежде чем взять ее, Тамия вынул из-за пазухи, откуда выглядывала рубаха, банку консервов. Когда О-Рэн наполняла сакэ его чашечку, он сказал:
- Это подарок. Госпожа О-Рэн, это тебе подарок.
- Какие же это консервы?
Макино, пока О-Рэн благодарила Тамию, взяв банку, стал ее рассматривать.
- Взгляни на этикетку. Морской котик. Консервы из морского котика... Я слыхал, что у тебя меланхолия, потому-то и преподнес эти консервы. Они очень помогают до родов, после родов, от женских болезней... Это я слышал от одного моего приятеля. Он-то и начал их выпускать.
Облизывая губы, Тамия переводил взгляд с О-Рэн на Макино.
- Постой, разве морского котика едят?
Слова Макино вызвали у О-Рэн вымученную улыбку, чуть тронувшую уголки рта. Но Тамия, размахивая руками, стал с жаром говорить:
- Едят. Разумеется, едят... Правда, О-Рэн? Морские котики интересные звери,- стоит появиться самцу, и около него сразу же скапливается до сотни самок. Среди людей такое тоже встречается - возьмем, к примеру, Макино-сан. Он и лицом похож на котика. В этом все дело. Так что давайте выпьем за Макино-сан... бедного Макино-сан.
- Ну что ты болтаешь!
Макино невольно улыбнулся, правда, не очень весело.
- Стоит появиться самцу... Послушай, Макино-сан, действительно котики на тебя здорово похожи.
Тамия, - на его слегка изрытом оспой лице появилась широкая улыбка, - продолжал как ни в чем не бывало:
- Как раз сегодня я услышал от своего приятеля... от того, который выпускает эти консервы, что когда самцы этих самых морских котиков дерутся за самок... Ну хватит об этом, чем говорить о морских котиках, я лучше попрошу О-Рэн, чтобы она сегодня предстала перед нами в своем прежнем виде. Согласна? О-Рэн-сан. Сейчас мы называем ее О-Рэн-сан, но ведь это имя было придумано, чтобы укрыться от жизни. А теперь пусть она примет свое настоящее имя. Ведь О-Рэн-сан...
- Постой, постой, так как же это они дерутся за самок? Ты сначала об этом расскажи.
Макино, забеспокоившись, постарался уйти от опасной темы. Но результат против его ожидания получился обратный.
- Как дерутся за самок? Дерутся жестоко. Но зато честно и открыто. По крайней мере, не получишь удара из-за угла, на который ты способен. Прости меня за откровенность. Я все болтаю, все болтаю, а пора бы замолчать... О-Рэн-сан, прошу тебя, выпей чашечку.
Под злобным взглядом побледневшего Макино Тамия, чтобы выйти из затруднительного положения, протянул чашечку с сакэ О-Рэн. Но возмущенная О-Рэн, пристально глядя на Тамию, не взяла ее.
15
В ту ночь О-Рэн встала с постели в четвертом часу. Выйдя из спальни на втором этаже и спустившись по лестнице, она ощупью добралась до туалетного столика. И вынула из ящика футляр с бритвой.
- Макино. Сволочь Макино.
Шепча это, О-Рэн вынула бритву из футляра. Едва ощутимо запахло бритвой, остро наточенной бритвой.
Сердце ее вдруг всколыхнула бешеная злоба. Злоба, вспыхнувшая в О-Рэн еще в то время, когда бессердечная мачеха опустилась до такой низости, что заставила О-Рэн себя продавать. Злоба, скрытая жизнью последних лет,- так скрывают морщины под белилами.
- Макино. Черт. Лучше не видеть больше белого света...
О-Рэн обернула бритву рукавом своего яркого нижнего кимоно и встала у туалетного столика.
Вдруг она услышала тихий голос.
- Не делай этого. Не делай.
Она невольно затаила дыханье. Видимо, приняв за голос тиканье часов, отсчитывавших в темноте секунды.
- Не делай этого. Не делай. Не делай.
Когда она взбегала по лестнице, голос догнал ее. Остановившись, она стала всматриваться во тьму столовой.
- Кто здесь?
- Я. Я. Я.
Голос, несомненно, принадлежал кому-то из ее добрых друзей.
- Исси-сан?
- Да, это я.
- Мы давно не виделись. Где же ты?
О-Рэн, точно все это происходило днем, села у жаровни.
- Не делай этого. Не делай.
Голос, не отвечая на ее вопрос, без конца повторял одно и то же.
- Даже ты удерживаешь меня? Но разве не лучше умереть?
- Не делай этого. Он жив. Жив.
- Кто?
Последовало долгое молчание. Нарушаемое лишь неутомимым тиканьем часов.
- Кто жив?
Безмолвие продолжалось еще некоторое время, но вот наконец голос произнес дорогое ей имя:
- Кин... Кин-сан... Кин-сан.
- Правда? Если бы только это оказалось правдой...
Подперев щеку рукой, О-Рэн глубоко задумалась.
- Но если Кин-сан жив и не приходит, значит, он не хочет встречаться со мной?
- Придет. Обязательно придет.
- Придет? Когда?
- Завтра. Придет к Мирокудзи, чтобы встретиться с тобой. К Мирокудзи. Завтра вечером.
- К мосту Мирокудзи, да?
- К мосту Мирокудзи. Придет вечером. Обязательно придет.
Больше голос ничего не сказал. О-Рэн в одном нижнем кимоно, не чувствуя предутреннего холода, долго еще сидела неподвижно.