Донадьё представил её одну на пустынной палубе, на заре.
- В открытом море ещё не прекратилась зыбь; - сказал Гюре.
Если внимательно посмотреть на него, то можно было заметить, что лицо у него детское, несмотря на морщины на лбу, и выражение, в сущности, совершенно простодушное. В общем, это был ещё мальчишка, которого осаждали заботы взрослого мужчины, мужа, отца семейства.
- К сожалению, против морской болезни не существует действенных средств, - сказал Донадьё. Передайте вашей жене, что я сейчас приду посмотреть малыша.
Теплоход снова двигался. Врач прошёл в лазарет, приказал, чтобы начинали пропускать китайцев, и провёл два скучных часа, осматривая их, одного за другим, вместе с Матиасом. Китайцы ждали, стоя гуськом перед, дверью. Уже проходя в неё, они раздевались, высовывали язык, протягивали левую руку. С тех пор как они уехали из своей деревни, им пришлось раз сто выполнять одни и те же формальности.
В какой-то момент у Донадьё возникало ощущение, что происходит нечто необычное. Он не смог бы сказать, что именно. Может быть, жёлтые на этот раз не такие бесстрастно-равнодушные, как всегда?
- Ты ничего не замечаешь, Матиас?
- Нет, мсье доктор.
- Ты делал перекличку? Они все отзывались?
- Да, все по списку.
И всё-таки у доктора оставалось подозрение. Стоя посреди переднего полубака, он наблюдал за жёлтыми, которые кишели вокруг него, спускались в отведённый им трюм за котелками и жестяными кружками, снова становились в очередь у дверей кухни.
И только спустя полчаса один из матросов объяснил загадку. Спустившись в трюм, он нашёл двух китайцев, которые лежали за грудой одеял и горой котелков. У обоих был сильный жар.
Донадьё выслушал их, смерил им температуру и понял: они тяжело больны и не явились на осмотр. Двое из их товарищей, несомненно, прошли по два раза, чтобы общее число не уменьшилось.
Теперь эти больные китайцы боялись не только врача, но и болезни, а ещё больше того, что их отделят от других. Донадьё действительно велел перенести их в каюты третьего класса.
Когда доктор вышел на прогулочную палубу, только что прозвучал первый удар гонга, оповещая о том, что готов завтрак. На террасе бара было довольно весело, потому что все пили аперитив. Гюре тоже был там, он одиноко сидел в углу. Сумасшедший в шинели цвета хаки переходил от столика к столику, иногда указывая пальцем на чьё-нибудь лицо, бормотал слова, казалось, бессмысленные.
Кто-то из пассажиров встал: это был Лашо.
- Выпьете рюмочку со мной, доктор?
Донадьё не мог отказаться. Он сел. Лашо наблюдал за доктором с недоверием, которое, казалось, никогда его не покидало. За соседним столом мадам Бассо сидела между двумя лейтенантами, но она старалась не проявлять излишней весёлости или фамильярности.
- Что вы будете пить?
- Рюмку портвейна.
Слишком пристальный взгляд Лашо стеснял доктора. Колонизатор подождал, пока не подали вина, и, когда бармен отошёл, спросил:
- Скажите, доктор, вы нашли, что санитарное состояние аннамитов удовлетворительно?
На борту корабля новости распространяются быстро, причём невозможно угадать, кто их передаёт.
- Но… по-видимому…
- Вы не заметили ничего ненормального? Правда, вы, может быть, не замечаете и того, что теплоход даёт крен?
- Это зависит от балласта и…
- Простите! Вы забываете, что вчера судно кренилось на правый борт, а сегодня мы наклонились на левый…
Так оно и было. И доктор действительно не обратил внимания на крен. Даже и теперь это не слишком его волновало.
- Вы понимаете, в чём тут дело?
- Пришлось взять груз в Пуэнт-Нуаре…
- Ничего подобного. На борт приняли пассажиров, но не брали никакого груза. Так что же тогда?
- Что? Не знаю.
- Ну хорошо! Тогда я скажу вам, в чём дело. В конце концов, может быть, от вас тоже скрывают. В течение одного только этого рейса "Аквитания" два раза натолкнулась на дно: в первый раз при выходе из Дакара, во второй - пересекая "котёл". В первый раз пострадал приводной вал.
Помощник капитана покинул офицеров и жену сумасшедшего, чтобы перейти за стол новых пассажиров, севших на пароход в Пуэнт-Нуаре. Он догадывался о содержании разговора Лашо с доктором и прислушался.
- Я совершал этот рейс уже больше тридцати раз. Я умею различать звук насосов в трюме. Этой ночью они работали не переставая.
- Вы думаете, что корабль дал течь?
- Я в этом уверен. Но зато, чего нам не будет хватать, это пресной воды. Один из балластов пробит. Пойдите-ка к себе в каюту и попробуйте вымыть руки!
- Не понимаю.
- Ручаюсь, что вам не удастся сделать этого, потому что пресная вода закрыта и отныне мы сможем пользоваться ею только четыре часа в день. Я сейчас был на мостике и слышал приказания капитана.
Гюре тоже прислушивался к их разговору, но с того места, где он сидел, ему не удалось уловить всё.
- Теперь я ещё раз спрашиваю вас, считаете ли вы санитарное состояние жёлтых, всех жёлтых, удовлетворительным?
Доктор смутился. Лашо был такой человек, который после каждого путешествия предъявлял претензии к пароходной компании и не платил персоналу чаевых под тем предлогом, что его плохо обслуживают.
- Есть только два случая дизентерии.
- Вы признаётесь?
- Вам так же хорошо известно, как и мне, что это бывает часто.
- Но я достаточно старый африканец, чтобы знать, что иногда эта дизентерия заслуживает другого названия!
Доктор невольно пожал плечами.
- Уверяю вас…
Он не лгал. Конечно, случалось, что аннамиты, посаженные на пароход в Пуэнт-Нуаре, в дороге умирали от болезни, похожей на жёлтую лихорадку. Но, по чистой совести, на этот раз он не обнаружил её симптомов.
- Вы ошибаетесь, мсье Лашо.
- Хорошо, если бы так!
Прошёл стюард, во второй раз ударяя в гонг, и пассажиры один за другим поднялись и направились в каюты, чтобы освежиться, прежде чем сесть за стол.
Закрывать воду в этот момент было ошибкой. Отовсюду послышались звонки, и уборщикам пришлось ходить из каюты в каюту и объяснять, что пресной воды не будет до вечера.
Сидевшие за столом пассажиры начали беспокоиться, задавать вопросы. Они были ещё не испуганные, но уже слегка встревоженные.
Помощник капитана переменил место и сидел теперь с "новыми", с семьёй Дассонвиль, рядом со столом капитана.
Это был единственный стол, за которым сидела изящно одетая женщина. Мадам Дассонвиль уже успела переменить туалет. Несмотря на жару, она оделась так, словно собиралась в ресторан какого-нибудь фешенебельного пляжа.
Её мужу, главному инженеру железной дороги Конго - Океан, было всего тридцать лет. Он, конечно, с успехом окончил Политехнический институт в Париже. Ничто окружающее его не интересовало. Он ел медленно, погруженный в свои мысли, в то время как его жена начала флиртовать с молодым Невилем.
Лашо ворчал. Капитан отвечал ему односложно, смотрел в другую сторону и поглаживал бороду своими холёными пальцами.
Донадьё сам спросил главного механика, сидевшего напротив него:
- Это правда, что у нас течь?
- Совсем небольшая.
- А всё-таки?
- Ничего тревожного. Несколько тонн в день.
- Некоторые пассажиры в панике.
- Я знаю. Капитан только что говорил мне об этом и просил во что бы то ни стало устранить пробоину. Самое забавное то, что эта проблема совсем не серьёзная. Люди пугаются, потому что это заметно, но это ни в малейшей степени не угрожает их безопасности на пароходе.
- Что вы собираетесь делать?
- Ничего. Тут нечего делать. Неприятное совпадение: пробит как раз балласт. Когда я начинаю выкачивать воду, пассажиры слышат, как работает насос, и думают, что мы течём, как решето. Когда я не выкачиваю, крен усиливается, и они с ужасом расспрашивают матросов и стюардов.
Главный механик был безмятежен.
- Переход будет неприятный, - сказал он. - С тех пор как мы вышли из Матади, на борту поселился злой дух.
И тот и другой знали, что это означает. Бывают рейсы, которые от начала до конца проходят чудесно: пассажиры оживлённые, весёлые, море благоприятное, машины работают бесперебойно, теплоход с лёгкостью делает до двадцати узлов в час. Бывают и другие, когда на вас сразу сыпется куча неприятностей: например, на пароход садится такой противный пассажир, как Лашо.
- Вы знаете, что он рассказал стюарду?
- Догадываюсь, - вздохнул доктор.
- Что на борту просто-напросто два случая жёлтой лихорадки. Это правда?
Удивительней всего было то, что главный механик, так спокойно говоривший о течи, с плохо скрываемым ужасом расспрашивал Донадьё.
Настала очередь доктора прикинуться спокойным.
- Не думаю. На всякий случай я их изолировал.
- У них есть сыпь на теле?
- Нет.
Донадьё мог побиться об заклад, что не пройдёт и трёх дней, как помощник капитана одержит победу над мадам Дассонвиль. Это забавляло его тем более, что жена сумасшедшего, может быть для того, чтобы внушить ревность помощнику капитана, принимала томные позы, беседуя с младшим из лейтенантов.
- Бедный малый! - сказал он, взглядом указывая на инженера.
- Тем более, - добавил главный механик, - что он выходит в Дакаре, а жена его остаётся на пароходе.
Они улыбнулись. Во время каждого рейса на пароходе происходило одно и то же.
Послеполуденные часы протекли обычным порядком. Все пили кофе в баре. Потом отдыхали в каютах. Закрывая свой иллюминатор, Донадьё заметил мадам Гюре, которая вышла подышать, пользуясь тем, что палуба опустела.