Но Марта села не сразу. Ее лицо, осунувшееся и побледневшее за этот месяц ожидания, приняло в эту минуту выражение глубокого раздумья, веки опустились, а руки, которыми она ухватилась за край стола, слегка дрожали. Она стояла так несколько минут. Могло показаться, что она взвешивает слова, сказанные матерью ее ученицы, или сама задает себе какой-то вопрос, ища на него ответа в уме или совести. Подняв глаза, она встретила устремленный на нее взгляд хозяйки. Взгляд этот мгновенно охватил с головы до ног стройную, тонкую, изящную фигуру новой учительницы, отметил широкую белую тесьму, которой в знак траура было обшито ее черное платье, и с выражением сочувствия и некоторого любопытства остановился на бледном, задумчивом лице Марты.
- Вы носите траур, - тихо и мягко промолвила Мария Рудзинская, - по матери или по отцу?..
- По мужу, - ответила Марта, и ее веки снова медленно опустились.
- Так вы вдова! - воскликнула Мария, и в голосе ее прозвучали та грусть и тревога, которые испытывает счастливая женщина, услышав, что другая утратила это счастье, и подумав, что и ее собственное невечно. - А, может быть, у вас и дети есть?
При этих словах глаза Марты просветлели.
- Да, у меня есть дочь! - ответила она и, как будто это слово настойчиво напомнило ей о чем-то, села в придвинутое ей кресло и еще дрожащими руками стала открывать одну за другой лежавшие перед ней книги.
Судя по этим книгам, Ядзя училась уже давно и знала много. О том, что у нее была высокообразованная учительница, свидетельствовали замечания в тетрадях, написанные прекрасным французским языком, - видно было, что писавшая легко справлялась со всеми его трудностями и хорошо разбиралась во всех его оттенках. Марта провела рукой по глазам, словно хотела протереть их или пыталась отогнать какую-то назойливую мысль. Потом она закрыла тетради и книги и задала ученице несколько вопросов. Мария Рудзинская отошла к окну и, взяв рукоделье, приготовилась уже сесть с ним у маленького столика, как вдруг портьера раздвинулась, из-за нее послышался звучный мужской голос:
- Кузина! Выйдите, пожалуйста, на минутку!
Мария тихо прошла по комнате, еще раз дружелюбно глянув на новую учительницу, и тихонько закрыла за собой дверь в гостиную.
Посреди гостиной стоял молодой человек лет двадцати шести, худощавый и хорошо сложенный, одетый с иголочки, со смуглым узким лицом, волосами цвета воронова крыла и черными, как уголь, глазами. Внешность у него была приятная, и, на первый взгляд, даже незаурядная. В нем прежде всего поражала удивительная жизнерадостность, беззаботная, веселая, бьющая ключом. На более внимательный взгляд эта жизнерадостность казалась даже чрезмерной. Глаза так и горели, на полузакрытых усиками губах всегда играла улыбка, то умильная, то полная игривости, то шаловливая. Подвижное лицо выражало ум и лукавство. Сразу видно было, что это был человек веселый и беспечный, а о том, что он ведет легкомысленный образ жизни, свидетельствовал нездоровый цвет лица, никак не гармонировавший с его молодостью, с блеском глаз и беззаботной, почти детской улыбкой.
В тот момент, когда Мария Рудзинская входила в гостиную, молодой человек стоял в очень странной позе: лицом к закрытым дверям кабинета, несколько откинувшись назад, подняв вверх руки и устремив глаза в потолок. Этой театральной позе соответствовало и театральное до комизма выражение восторга на лице.
- Олесь, - строго сказала Мария, - это что еще за дурачества?
- Богиня! - вполголоса произнес молодой человек, не меняя позы и выражения лица. - Богиня! - повторил он и, вздыхая, как герой комедии, опустил голову и руки.
Мария не могла не улыбнуться, но, пожав плечами и садясь со своим рукодельем на диван, сказала с легким укором:
- Олесь, ты забыл со мной поздороваться!
Молодой человек тотчас подбежал к ней и несколько раз поцеловал у нее руку.
- Прости, Марыня, прости! - воскликнул он все же патетическим тоном. - Я в таком восторге, что забыл все на свете!
Он сел рядом с молодой женщиной и, прижав руку к сердцу, снова поднял взор к потолку. Мария смотрела на него, как смотрят на расшалившегося ребенка.
- Что это, опять новая фантазия? - заговорила она, пытаясь сохранить серьезный тон, но с трудом удерживая улыбку. - Должно быть, ты по дороге ко мне встретил какую-нибудь новую богиню, и это она привела тебя в такой восторг? Боюсь, что ты теперь будешь безумствовать целый день!
- Ах, Марыня, как ты жестока ко мне! - с новым вздохом произнес молодой человек. - Ведь эту красавицу я увидел в твоем доме!..
Говоря так, он с преувеличенной торжественностью указал на дверь кабинета. Марию это и рассмешило и удивило.
- Ты говоришь о новой учительнице Ядзи? - спросила она.
- Да, кузина, - принимая вдруг серьезный вид, ответил молодой человек, - я провозглашаю ее королевой всех моих богинь…
- Ах ты, ветреник, да где же ты ее видел?
- Придя к тебе, я узнал, что ты занята разговором с новой учительницей. Я не хотел вам мешать и, пройдя через кухню, заглянул в комнату из-за портьеры… Шутки в сторону - до чего же она хороша! Какие глаза! Что за волосы! Какой царственный рост!
- Олесь! - недовольно перебила Мария. - Это, по всему видно, очень несчастная женщина: она в трауре по мужу…
- Молодая вдовушка! - снова закатывая глаза, воскликнул он. - Ты, кузина, быть может, не знаешь, что нет на земле никого приятнее молодых вдовушек… Конечно, если они красивы… Лицо бледное, в глазах меланхолия… Я обожаю в женщинах бледные лица и сентиментальные взгляды…
- Какой ты вздор городишь! - Мария пожала плечами. - Если бы ты не был моим двоюродным братом и если бы я не знала, что, несмотря на все свое легкомыслие, ты в сущности добрый малый, я могла бы тебя возненавидеть за это странное неуважение к женщинам…
- Неуважение! - воскликнул молодой человек. - Да я ведь обожаю женщин, кузина! Это богини моего сердца!
- Богини, которых ты насчитываешь дюжинами.
- Чем больше у человека предметов любви, тем, значит, он любвеобильнее… Благодаря частым упражнениям, мое сердце приобретает ту силу, тот огонь, который…
- Хватит, Олесь! - теперь уже с нескрываемым неудовольствием перебила хозяйка. - Ты хорошо знаешь, как меня огорчает такое направление твоих мыслей и чувств…
- Кузина! Кузиночка! Бога ради, прекрати это! - воскликнул молодой человек, отодвигаясь вместе со стулом и молитвенно складывая руки. - Прелестному женскому ротику не пристало читать проповеди!..
- Если бы я действительно была хорошей сестрой, я читала бы тебе их с утра до вечера…
- И ничего путного из этого не вышло бы, сестричка! Проповедь должна быть короткой; это - выжимка из правил нравственных, философских, эстетических. Лучше расскажи мне, что ты знаешь об этой черноокой нимфе, которая, право, достойна лучшей участи, чем возня с твоей Ядзей.
- Скажи-ка лучше, - с живостью перебила его Мария, - почему ты в эту пору дня находишься здесь?
- Где же мне быть, кузина, как не у твоих ног?
- В конторе, - коротко отрезала пани Рудзинская.
Молодой человек вздохнул, сложил руки и опустил голову.
- В конторе! - прошептал он. - О Марыня! Как ты жестока! Разве я селедка? Ну, скажи, неужели я в самом деле похож на селедку?
Задавая эти вопросы, молодой человек поднял голову и смотрел на кузину широко раскрытыми глазами с таким комическим выражением обиды, огорчения и изумления, что Мария не могла удержаться от громкого смеха.
Но ее минутная веселость тотчас сменилась серьезностью.
- Ты, Олесь, не селедка, - сказала она, пристально разглядывая лежавшее у нее на коленях рукоделье - вероятно из боязни снова расхохотаться, - ты не селедка, ты…
- Я не селедка! - воскликнул молодой человек, вздыхая с облегчением, словно после пережитого испуга. - Слава богу, я не селедка! А раз я не селедка, дело ясно: я не могу целый день торчать в конторе, как сельдь в бочке…
- Но ты взрослый человек и должен, наконец, серьезно подумать о жизни и ее требованиях. Ну, можно ли вечно бездельничать да волочиться за богинями! Мне тебя искренно жаль, ведь у тебя доброе сердце и ты не лишен способностей. Еще несколько лет подобной жизни - и ты станешь одним из тех бесполезных людей без дела, без будущности, которых уже и так слишком много в нашей среде…
Она умолкла и, видимо, искренно огорченная, склонилась над своей работой. Молодой человек выпрямился и торжественно произнес:
- Аминь! Проповедь длинная и не лишенная некоторой морали; сердце мое, омывшись ею, подобно губке, напитанной слезами, падает к твоим ногам, дорогая кузина!
- Олесь, - сказала Мария, вставая, - ты сегодня еще больше дурачишься, чем обычно… Я не могу говорить с тобой! Ступай в контору, а я пойду на кухню!
- Сестричка! Марыня! На кухню! Fi donc! C'est mauvais genre! Жена литератора на кухне! Муж ее, быть может, пишет о том, что женщина должна быть поэтичной, а она отправляется на кухню!
Сказав это, он поднялся и, простирая руки, смотрел вслед уходившей.
- Сестра! - воскликнул он. - Мария! Ах, не покидай меня!
Мария не оглянулась и была уже у двери в переднюю. Тогда молодой человек подбежал к ней и схватил ее за руку.
- Ты рассердилась, Марыня? Ты в самом деле на меня рассердилась? Ну, как тебе не стыдно! Разве я хотел тебя обидеть? Разве ты не знаешь, что я люблю тебя, как родную сестру? Марыня! Ну, погляди на меня! Разве я виноват, что молод! Я исправлюсь, увидишь, дай только немного состариться!