- Этозря, - досадливо поморщился делегат рисоочистительного завода. - Что значит - не одобрям! - Темными спокойными глазами некоторое время он внимательно смотрел в лицо Полторацкому, как бы решая: все говорить этому человеку, все без утайки, либо с выбором, осторожно и примериваясь. И, вздохнув, вымолвил: - Дело нужное, кто тут спорит. Раз такую линию взяли, никакого отступления ни сей час, ни в какое другое время быть не может. Ноя тебе вот что окажу… Смотри: был хозяин, он свое добро оберегал и за ним в оба глаза глядел. А мы, я примечаю… да вот хоть сады взять, которые у хозяев отобрали… мы, я говорю, вроде бы так выводим, что раз теперь все наше, то порядок сам собой станет! да не может так быть, я тебе говорю! Это ж еще понять надо: на-ше, - с силой произнес Шилов. - И что мы ему все хозяева, что мы его пуще прежнего беречь должны.
Шилов замолчал, осторожно поглядывая на Полторацкого, потом добавил:
- Воевать еще надобно будет - мы пойдем… Я на Дутова уже ходил, нужда явится на него итти иль на какова другова врага - еще пойду. И не один я таков, нет… Но мы с вас зато и спросим! А как же! Мы вас в семнадцатом ставили, мы и спросим… Как, спросим, товарищи комиссары, для народа старались? Какое ему облегчение сделали? - Он неожиданно улыбнулся, лицо его помягчело. - Ты, парень, ничего… не огорчайся. Власть молодая, вы молодые - научитесь. Но - учитесь! - темным пальцем пристукнул по столешнице Шилов.
- А вот если так, Петр Прокофьич… Завод ваш национализируем… И вам скажем: давайте, товарищ Шилов, приступайте-ка этим заводом управлять! Возьметесь?
- Это можно, - не раздумывая, ответил Шилов. - Я дело знаю, будьте спокойны.
Шилов ушел. Полторацкий встал, шагнул к окну, отодвинул занавеску, и от яркого света тотчас стало больно глазам. Воздух накалился, с улицы несло сухим жаром, и над всем Ташкентом, старым и новым, с ослепительно синего неба во всю свою яростную силу уже пылало солнце, метало обжигающие лучи в стены и крыши домов, в темно-зеленую листву деревьев, в беззащитных прохожих. Огонь изливался с высоты и раскалял лето одна тысяча девятьсот восемнадцатого года, первое лето революции.
У Шилова, стоя у окна, думал Полторацкий, есть право спрашивать… и такое право дано каждому, кто добывает свой хлеб… нынешнюю свою четвертушку… в поте лица, трудясь, терпя и надеясь… а у меня есть долг - ему… им отвечать за все: за лишения и голод, за ожидания и веру.
А день продолжался. Разные люди и по разным делам приходили к комиссару труда: был, в числе прочих, красноармеец Иван Щеглов, с которым свела судьба в бою на станции Ростовцево. В том бою казачья пуля ударила Щеглова в левое плечо, и теперь явился он к комиссару за советом и помощью, синеглазый и невеселый, едва двигающий левой рукой. Полторацкий сделал для него все, что мог. Республика - в лице комиссара труда - определила Ивану Щеглову пенсию и дала твердое слово подыскать ему посильную работу. Был инженер-электрик Юрий Константинович Давыдов, человек средних лет, гладко выбритый, с жесткой линией рта и серыми холодными глазами, - был и хорошо поставленным голосом в течение часа внушал Полторацкому как председателю Совета народного хозяйства, что, во-первых, вся будущность Туркестана и благосостояние края связаны с искусственным орошением; что, во-вторых, край обладает огромным количеством горных рек, таящих в себе колоссальные количества энергии… (тут нельзя было не отметить, что серые глаза инженера-электрика, столь холодные вначале, постепенно оттаивали и смотрели на собеседника, а, вернее, на слушателя с заинтересованной теплотой); и, наконец, в-третьих, с той же, прямо-таки военной четкостью продолжал излагать инженер Давыдов, имея настоятельную необходимость как в ирригации, так и в пополнении источников энергии, есть прямой смысл приступить к строительству гидротехнических сооружений. К постройке одной гидростанции - в Исфайрам-Сае - можно приступать уже сейчас. С этими словами, привстав со стула, инженер Давыдов вручил Полторацкому подробную смету строительства, на последней странице которой значился итог - двадцать с половиной миллионов рублей. По нашим временам и нуждам, пролистав смету, после короткого раздумья сказал Полторацкий, сумма впечатляющая. Инженер-электрик протестующе вскинул перед собой ладонь правой руки, но Полторацкий, внимания на его жест не обращая, повторил: да, впечатляющая. Однако в нынешнем году особым декретом, подписанным товарищем Лениным, на оросительные работы в Туркестане ассигновано пятьдесят миллионов рублей. Возможно, кое-что удастся получить из этих средств. Во всяком случае, сказал Полторацкий, я обещаю, что Совнарком и Совет народного хозяйства республики примут все меры, чтобы начать строительство.
Инженер-электрик Давыдов удалился, сказав на прощание, что ему весьма приятно было познакомиться с представителем новой власти, которая - так он выразился - столь заинтересована в хозяйственном развитии края.
Был также человек, с самого начала, с осторожной своей повадки, с манеры плотно закрывать дверь, а затем, внезапно ее распахивая, проверять, нет ли притаившихся и подслушивающих, показавшийся довольно странным. Спокойно сидеть он не мог совершенно, все как-то поерзывал и подпрыгивал и весьма часто проводил ладонями по голове, старательно приглаживая волосы, хотя острижен был очень коротко, "под ноль". Кроме того, Леонтий Петрович Переверзев - так он представился, назвав себя при этом изобретателем, имел скверную привычку говорить шепотом. И вот, подрагивая и приглаживая несуществующую шевелюру, вытянув и без того длинную шею, он вышептывал Полторацкому свои идеи. "Изобрел воздухоплавательный аппарат, которого еще нету во всем мире… - шептал он, грудью навалившись на стол, - такого тонко выработанного проекта враги не имеют…" - "Какие враги?" - не удержавшись, спросил Полторацкий, на что Леонтий Петрович, рассердившись, что его перебили, отвечал довольно резко: "Всякие!" И продолжал шептать: "Мой корабль борется с воздухом весьма успешно… Может летать, куда бы я ни задумал…" На осуществление проекта первоначально запросил Переверзев миллион рублей. "Необходимо питать мозг, - расширив глаза с белками в частых красных прожилках, прошептал он. - У меня есть формула… Я могу сделаться гением! Но мне нужен фосфор, много фосфора…" - "Поешьте", - сказал Полторацкий, аккуратно отрезав от своей четвертушки ровно половину и протянув Переверзеву. Быстрым, звериным движением Леонтий Петрович выхватил из рук Полторацкого кусок хлеба и, пригнувшись над ним, изредка взглядывая исподлобья настороженным, безумным взором, принялся с жадностью есть, глубоко вздыхая и не переставая пришептывать. Тут, как шаровая молния, на коротких толстых ножках влетел в кабинет Петр Яковлевич Эйдук, уполномоченный компании "Зингер" по Ташкенту и Туркестанскому краю, и, едва отерев платком пот с круглого лица и наголо бритой и тоже круглой головы, тонким голосом закричал жалобно: "Безобразие, Павел Герасимович, сплошное безобразие!" Но, увидев Переверзева, изумленно округлил маленькие голубенькие глазки, упал па стул и, сказав: "Ах, вы заняты", скрестил руки на животе довольно солидных размеров и утомленно умолк. Леонтий Петрович тем временем поднялся и, пятясь, двинулся к двери и на ходу то грозил Полторацкому пальцем, то этот же палец прикладывал к губам, внушая тем самым, что его сообщение должно остаться глубокой тайной. "Сумасшедший, - определил Эйдук, едва Переверзев скрылся за дверью. - Что он тут делал?" - "Вы что, не видели? - мрачно сказал Полторацкий. - Хлеб ел". - "Вы считаете, - осведомился Петр Яковлевич, - что это входит в обязанности наркома труда - подкармливать безумцев? Впрочем, все мы сейчас безумцы и голодны, - сказал Эйдук, но во взгляде Полторацкото уловив насмешку, протянул с обидой: - Ну-у, Павел Герасимович… Моя полнота чисто болезненного свойства". - "Я вас слушаю, Петр Яковлевич". - "Да, да, - спохватился Эйдук, обмахнул лицо платком и тонким своим голосом проговорил: - Безобразие! Я уже имел честь вам докладывать, что все требования бывших служащих нашей компании в Чарджуе мною были удовлетворены… Уволенные получили пособия, Бассевичу выплатили две тысячи, он меня благодарил, а теперь называет эксплуататором! Я - эксплуататор! Как вам это нравится! Всю свою жизнь я трудился не покладая рук, и теперь меня называют эксплуататором!" - "В эксплуататоры, Петр Яковлевич, вам просто выбиться не удалось". - "Оставьте, оставьте, товарищ Полторацкий! Что нам удалось, а что нет - тому один бог свидетель. Но это материя больше философская, нежели практическая, а мы с вами люди дела… Так вот: они там, в Чарджуе, теперь хотят продать имущество компании, а выручку разделить между собой. Черт знает что! Беззаконие, грабеж, разбой, безобразие… Я готов кричать "караул!", но кто меня услышит, когда вокруг такой грохот и когда кричат буквально все?" - "Ладно, Петр Яковлевич. Считайте, что вас услышали". - "Прекрасно, замечательно, великолепно, я вам чрезвычайно признателен! Но, простите… а дальшае? Могу ли я льстить себя надеждой, - произнес Петр Яковлевич, с некоторым усилием привстав со стула и склонив круглую бритую голову, - что требования бывших служащих признаны будут неосновательными?" - "А дальше, Петр Яковлевич… Дальше вот что. Сколько сейчас у компании на текущем счету?" - "Двести сорок восемь тысяч сто шестнадцать рублей тридцать три копейки", - единым духом выпалил Эйдук. "Ну, вот. Деньги ваши мы пока арестуем, а в Чарджуй я пошлю товарища, он разберется и мне доложит". - "Но я клянусь… Мы все возместили! Вы мне не доверяете, Павел Герасимович…" - "Это, Петр Яковлевич, материя больше философская, нежели практическая, а мы с вами, если не ошибаюсь, люди дела…" - "Ну, хорошо, хорошо, - шумно вздыхая, проговорил уполномоченный компании "Зингер". - Буду ждать. Наше время - это такое время, когда без конца чего-то ждешь и на что-то надеешься. Прощайте, Павел Герасимович, будьте здоровы и продолжайте подкармливать ташкентских безумцев".