- Полноте, Лавр Георгиевич. В таком деле личные невзгоды ни при чём.
Марков услышал это. Сказал сидевшим с ним за столом Деникину, Романовскому, Лукомскому:
- А я считаю, что наши бердичевские приключения весьма полезны. Надо привыкать к тому, что может ждать в дальнейшем.
- Всё зависит от нас, - осторожно сказал Романовский. - Если мы будем покорно ждать расправы, то, конечно, надо готовиться.
- А что делать? - резко вскинулся Марков. - Бунтовать? Бежать?
- Поговорим об этом не здесь, - остановил его Лукомский.
Деникин взглянул на Маркова с сочувствующим любопытством и подтвердил:
- Да. Не здесь.
Всего арестованных в быховской гимназии было человек 20. После хорошего офицерского завтрака с настоящим кофе все вышли на прогулку в большой двор, окружённый высоким забором. Вдоль забора - деревянный тротуар на случай грязи после дождя. У железных ворот - охрана. Марков легко узнал текинцев. Корнилова охраняет его полк! Едва появился вблизи худенький маленький быстрый Лавр Георгиевич, как солдаты дружно взяли винтовки "на караул" и прокричали что-то на своём языке. Генерал им ответил.
Оказалось, что прогулка - это вовсе не время, установленное тюремным режимом. Здесь гуляй хоть целый день. И комнаты не закрываются - расхаживай по гостям. И куда смотрят комиссары?
Комиссары попытались исправить это положение. Марков и Деникин, продолжая прогулку, вспоминая последнее неудачное наступление в июне, проходили мимо ворот, когда с улицы к забору подошли бердичевские сопровождающие из Совета во главе с Костицыным. Солдаты-текинцы немедленно направили на них винтовки и закричали: "Нет хода! Тюрьма закрыт! Кругом марш!" Костицын начал возмущённо объяснять, что они имеют право, что в тюрьме беспорядок и они должны его ликвидировать, даже достал свой документ, но солдаты, угрожающе направляя винтовки, кричали: "Ходи улица! Тюрьма нет хода!"
- Караульного начальника вызывайте, - не отступал настойчивый Костицын.
Эти слова текинцы понимали, и вскоре появился заспанный хорунжий с начищенной до сияния шашкой. Тот неё понимал, но был непреклонен:
- Посторонние не допускаются. Проверять тюрьму можно только по приказу из Могилёва, из Ставки. Другие документы не принимаются.
Костицын продолжал доказывать своё, и тогда хорунжий приказал солдатам открыть ворота, выйти и удалить посторонних подальше от территории. Члены Совета подчинились, но Костицын, уходя, громко обещал разослать во все концы телеграммы с жалобами на самоуправство и беспорядок в тюрьме.
Из здания вышел Корнилов.
- О, наш бояр! - восхищённо воскликнули текинцы.
Генералу доложили о происшедшем, и он приказал хорунжему выставить пост на улице и никого не подпускать к воротам.
"Никого" совсем не означало, что нельзя вообще никого подпускать. С почты принесли газеты, и Марков предложил Деникину пойти в комнату и почитать, но Антон Иванович, несколько замявшись, отказался.
- Такая золотая осень, - сказал он. - И солнышко вышло. Я здесь ещё... побуду.
В комнате Романовский, удобно расположившийся на кровати, посмеялся:
- Так и не сказал Антон Иванович, почему он остался у ворот, смутился боевой генерал.
- Чего же ему смущаться?
- Не знаете? Или просто забыли? Поглядывайте иногда в окно, если повезёт, не пожалеете.
И Марков увидел чудо. У ворот появилась юная красавица с букетом разноцветных георгин и с плетёной корзинкой. Солдаты и не думали её останавливать, а встретили улыбками и открыли калитку. Голубое платье с вышивкой, шляпка, из-под неё длинные чёрные волосы. Эта картина невероятно оживила тюремно-гимназический двор, превратив его в сцену из какого-то спектакля о любви. Мгновенно появился и герой - Антон Иванович Деникин. Генерал с сединой. Девушка, поставив корзину и положив на неё букет, бросилась ему на шею, обнимая и целуя.
- Невеста,- сказал Романовский. - Ксения Васильевна Чиж. Заждалась. Действовала активно, спасая вас от суда-расправы. Собирала лучших адвокатов в Киеве.
Обидно, конечно, когда прекрасная девушка приходит не к тебе, и Марков с неприличной язвительностью подумал, что если это сцена из оперы, то скорее всего из "Евгения Онегина": Татьяна и князь Гремин. Стыдно так думать о своём боевом товарище, но человек есть человек, и человеку этому ещё нет сорока, а жена, с которой не виделись два года, за тысячи вёрст.
Достал из тумбочки колоду карт, но Иван Павлович предупредил:
- Не располагайтесь. Здесь будет сейчас праздник.
И сам начал прибирать постель и приводить себя в порядок.
Первой в комнату вошла невеста: девичье тонкое лицо, нижняя губка светится пухлой черешенкой, в карих очах - неприступность, смущение лишь лёгким румянцем на щеках. Генерал стоял рядом и смотрел на неё с глупой счастливой улыбкой.
Романовскому при его массивности удавалось быть элегантным. В начищенном генеральском мундире с орденами тот выглядел празднично. С шутливой церемонностью он приветствовал девушку, взял у неё корзинку и цветы, извинялся, что сидеть у них можно только на кроватях. Марков стукнул каблуками, прозвенев шпорами, и представился официально. Романовскому Ксения улыбнулась дружески, Маркову - с некоторым удивлением.
Из корзинки сначала появилась бутылка с прозрачной жидкостью, затем яблоки, пироги...
- Очень хорошая самогонка, - объяснила Ксения, - понимающие говорят, что це хуже "Смирновки".
- Проверим, - сказал Романовский. - Надо позвать Александра Сергеевича.
- Иду, как самый молодой, - вскочил Марков.
Марков уже знал, что в соседней комнате помещается сам Корнилов, а напротив - комната Лукомского. Вернулись с ним к столику, где всё уже было разложено и расставлено тесно, но аппетитно, а георгины красовались на окне в банке с водой. Генерал-лейтенант Лукомский был здесь самым старшим - 55 лет. Он, по-видимому, никогда об этом не забывал и говорил внушительно и резко.
- А Елена Михайловна? - спросила Ксения о его жене. - Разве её нет?
- Обещала после обеда. Если вы соблаговолите прийти к этому времени, то вам удастся с ней встретиться.
- Соблаговолю.
Первый тост - за долгожданную счастливую встречу жениха и невесты. Опустошив свой стакан, Марков сказал:
- Эта водка не горькая, но надеюсь, что скоро будем пить горькую.
Его все поддержали. Пили за Россию, за армию, за восстановление порядка, за победу над немцами и их российскими пособниками.
- Я готовлю письмо в Ставку, - сказал Лукомский, - и хотел бы посоветоваться с вами, господа генералы.
- Люблю смотреть, Александр Сергеевич, как вы аппетитно кушаете, - сказала ему Ксения. - Я к вечеру ещё что-нибудь состряпаю специально для вас.
- Нет, жизнь хороша, - сказал вдруг Марков. - И хороша во всех её проявлениях.
Он вдруг почувствовал себя не арестантом, ожидающим рокового суда, а военным человеком, отдыхающим в перерыве между походами. Для этого он и жил, чтобы служить России на военном поприще. Кому же, как не ему и его боевым товарищам, опытным русским генералам, остановить развал страны и привести к повиновению тех... злобствующих, кровожадных, разложившихся, предающих Россию немцам.
Когда Ксению проводили, Лукомский сказал:
- Господа генералы, несмотря на праздничное настроение, появившееся у нас благодаря нашей милой гостье и Антону Ивановичу, мы не должны ни на минуту отвлекаться от исполнения своего долга перед Россией. Поэтому я прошу вас пока забыть о том, что жизнь хороша, - и взглянул на Маркова, - а вспомнить об отнюдь не о хорошем положении страны.
- И о нашем тоже, - сказал Деникин.
- Сами-то мы можем в любую минуту бежать, - сказал Марков.
- Не можем, - возразил Романовский. - Не потому, что нас поймают текинцы или георгиевские кавалеры, охраняющие внешнюю сторону гимназии, а потому, что каждое наше действие должно согласовываться с благом России и армии. Николай Николаевич Духонин - начальник штаба Верховного главнокомандующего, обещал сообщить нам, когда придёт необходимый момент и наше освобождение будет своевременно с точки зрения политической или, наконец, просто ради нашего спасения.