Не только отсутствіе государственнаго опыта наложило свою печать на работу интеллигенціи, но и склонность ея къ разъѣдающимъ государственную идею началамъ максимализма. Страшнымъ оказалось и отвращеніе интеллигенціи къ аппарату государственнаго принужденія, столь сильно было почти всеобщее отвращеніе передъ силой, вѣра въ слово и убѣжденіе. Государственное толстовство свелось къ приложенію въ области управленія принципа непротивленія злу насиліемъ, начатому примѣненіемъ, кн. Львовымъ и широко развитому Керенскимъ. Анти-государственный максимализмъ штурмовалъ твердыни власти, не стѣсняясь въ средствахъ и не останавливаясь передъ широкимъ примѣненіемъ насилія. Въ отвѣтъ Временное Правительство слишкомъ часто, чтобы не сказать всегда, безвольно проявляло словесное лишь сопротивленіе, не считая нужнымъ прибѣгать ко всей совокупности мѣръ государственнаго воздѣйствія и принужденія. Несправедливо, конечно, было бы отрицать тотъ фактъ, что и изъ среды Вр. Правительства раздавались трезвые голоса, настаивавшіе на томъ, что власть должна быть властью, а не только ея оболочкой, но, въ конечномъ результатѣ, голоса эти оставались вопіющими въ пустынѣ и реальныхъ послѣдствій не имѣли. Все это расшатывало самый принципъ власти, подрывало ея авторитетъ, сводилось къ фейерверку словесности. Накопившееся годами отвращеніе къ репрессіямъ, полицейскимъ мѣрамъ, карательному воздѣйствію - заставляло отворачиваться отъ примѣненія силы даже и тогда, когда власть была въ революціонныхъ рукахъ. Желаніе сохранить безкровность революціи, характеризовавшую ея первые шаги, свелось къ недостаточному сопротивленію преступленіямъ.
Революціонный паѳосъ и слѣпое преклоненіе передъ конституціонными гарантіями не давали даже возможности и помышлять о временной, вызванной обстоятельствами, пріостановкѣ дѣйствія этихъ гарантій. Большевики и уголовные преступники долго имѣли возможность безнаказанно творить свое злое дѣло, не останавливаясь передъ безсудными казнями, а смертная казнь по суду была возстановлена - и то только на фронтѣ - лишь тогда, когда дѣло разрушенія арміи было уже почти довершено. Время было пропущено, наверстать его было почти невозможно, а тутъ еще у Керенскаго сорвалось неврастеническое восклицаніе о томъ, что онъ все равно ни одного смертнаго приговора не подпишетъ и не конфирмируетъ. Власти перестали бояться, понявъ, что безнаказанность гарантирована, такъ какъ власть не противится злу насиліемъ.
Даже въ отношеніи къ уголовнымъ преступникамъ въ революціонные дни въ обывательско-интеллигентскихъ кругахъ началъ проявляться духъ всепрощенія. Сердца многихъ такъ размякли, всѣмъ хотѣлось забвенія печальнаго прошлаго, что не останавливались и передъ амнистированіемъ даже уголовныхъ. Въ иныхъ мѣстахъ изъ тюремъ выпускали уголовныхъ съ нарочитой цѣлью вызвать анархію и панику, а также сжечь архивы суда и расправиться съ чинами судебнаго вѣдомства или уголовно-розыскной части, кое-кому мѣшающими и опасными. Но были и безкорыстные сторонники раскрытія уголовныхъ отдѣленій мѣстъ заключенія. Въ тюрьмахъ различныхъ городовъ вспыхивали бунты, которыхъ администрація обычно не въ силахъ была подавить. Уголовные разбѣгались по городу, терроризируя населеніе и пополняя ряды тѣхъ, кто впослѣдствіи сталъ выступать подъ именемъ большевиковъ. Прекрасной иллюстраціей того, какъ на зарѣ революціи относились къ уголовнымъ преступникамъ, можетъ послужить исторія небезызвѣстнаго на югѣ бессарабскаго разбойника Катовскаго, которому удалось выйти изъ одесской тюрьмы, долгое время показываться въ публичныхъ мѣстахъ и вызывая къ себѣ явное вниманіе и, даже, симпатію публики. Катовскій дошелъ до того, что устроилъ съ благотворительной цѣлью публичный аукціонъ своихъ кандаловъ. Нашлось не мало любителей присутствовать и участвовать на этомъ своеобразномъ аукціонѣ. Впослѣдствіи Катовскій примкнулъ къ большевикамъ, съ которыми, однако, онъ скоро разошелся и сталъ во главѣ шайки головорѣзовъ, воевавшихъ съ совѣтской властью.
Когда въ той же Одессѣ вспыхнулъ жестокій бунтъ уголовныхъ преступниковъ, администрація не рисковала принять рѣшительныя репрессивныя мѣры противъ взбунтовавшихся уголовныхъ. Въ видѣ компромисса къ тюрьмѣ былъ отправленъ воинскій отрядъ, но руководимый не военнымъ или чиномъ милиціи, а человѣкомъ штатскимъ - городскимъ головою, инж. М. В. Брайкевичемъ. Подчиненіе воинской силы популярному общественному дѣятелю обозначало собою желаніе придать подавленію тюремнаго бунта какъ бы общественный характеръ. Взбунтовавшіеся арестанты требовали смѣщенія стараго начальника тюрьмы, котораго забыли въ попыхахъ замѣнить фигурой болѣе революціоннаго склада, они насильственно задержали присланныхъ къ нимъ "для переговоровъ" представителей общественнаго комитета и болѣе или менѣе успокоились только послѣ того, какъ въ тюрьмѣ остался въ качествѣ "заложника" представитель общественно-революціонныхъ организацій. Впослѣдствіи въ тюрьму былъ назначенъ особый комиссаръ, уполномоченный совѣтомъ рабочихъ депутатовъ и санкціонированный общественнымъ комитетомъ. Делегаты революціонной демократіи, по общимъ отзывамъ, обычно держали себя въ тюрьмѣ нѣсколько заискивающимъ образомъ, величали уголовныхъ арестантовъ "товарищи", проявляли не мало истеричности и демагогичности. Революція своими полу-мѣрами и ослабленіемъ карательнаго воздѣйствія - привела къ усиленію бандитизма, принявшаго кровавыя и жестокія формы. Когда спохватились, было уже поздно.
Иностранецъ никакъ не можетъ понять русскаго фатализма и непротивленчества, этого пассивнаго отношенія къ явнымъ разрушителямъ общества. Въ Россіи покорно склоняли голову передъ волной забастовочнаго движенія, руководимаго большевиками, тогда какъ во Франціи и Англіи само общество сумѣло организовать противодѣйствіе государственно-вредной волнѣ забастовокъ въ предпріятіяхъ, обслуживающихъ общественныя нужды. Русскій интеллигентъ находится часто подъ гипнотическимъ вліяніемъ власти словъ, боясь запачкать свои программныя бѣлоснѣжныя ризы, опасаясь прослыть штрейкбрехеромъ, недостаточно демократичнымъ или недостаточно лѣвымъ и т. д. Эта власть словъ заставляетъ часто жертвовать жизненными интересами и коренными нуждами ради соблюденія чистоты словесной формулы.
Сопротивляемость русскаго человѣка всякаго рода враждебнымъ силамъ, препятствіямъ и т. д. всегда бываетъ очень слаба. Начальникъ французскаго штаба въ Одессѣ полковникъ Фрейденберъ разсказывалъ, какъ къ нему явилась депутація жителей г. Балты, Подольской губ. съ просьбой о защитѣ отъ погромщиковъ. Полковникъ Фрейденберъ, освѣдомившись о количествѣ проживающихъ въ Балтѣ благонадежныхъ мужчинъ, способныхъ носить оружіе, обѣщалъ снабдить ихъ оружіемъ, необходимымъ для защиты жизни и достоянія жителей. Депутація, выслушавъ это предложеніе, формулировала просьбу о присылкѣ въ Балту французскаго отряда, чѣмъ вызвала не малое удивленіе со стороны полк. Фрейденбера, долго не понимавшаго, какъ это россійскіе граждане не склонны къ активной самозащитѣ своихъ интересовъ и правъ.
Оглядываясь назадъ, вспоминается также отсутствіе сопротивляемости со стороны редакцій одесскихъ газетъ, которыя еще въ 1918 г., когда большевики терпѣли независимую печать, дали, что называется, сѣсть себѣ на голову, подчиняясь самымъ нелѣпымъ большевистскимъ требованіямъ. Только одинъ соціалъ-демократическій "Южный Рабочій" болѣе стойко держалъ знамя свободнаго печатнаго слова.
Русскій интеллигентъ до самаго послѣдняго времени какъ-то стыдился проявить свое стремленіе къ власти, заглушалъ въ себѣ инстинктъ властолюбія, боясь обвиненій въ честолюбіи или преслѣдованіи личныхъ видовъ. Власть представлялась чѣмъ-то не вполнѣ чистымъ, обладаніе которымъ было даже въ нѣкоторой степени зазорнымъ. И до сихъ поръ русскій интеллигентъ упорно не усваиваетъ вполнѣ той истины, что политическій идеалъ можетъ быть съ наибольшей легкостью и полнотою осуществленъ только въ томъ случаѣ, если власть будетъ въ надлежащихъ рукахъ. Ни цѣломудренно-стыдливое отношеніе къ власти, ни культивированіе въ себѣ вкуса и любви оппозиціи къ власти - отнюдь не укрѣпляютъ подлинно-демократической и гражданской власти. Естественной задачей политическаго дѣятеля является не столько борьба съ властью, сколько стремленіе добиться власти и, овладѣвъ ею, проводитъ свою программу.
Въ теченіе всей революціи вкусомъ къ власти обладали очень немногіе, умѣніе ее удержать и ею пользоваться въ общественныхъ цѣляхъ почти никѣмъ не проявлялось. Цѣлый рядъ аттрибутовъ власти административной не могъ заполняться изъ-за брезгливо-стыдливаго къ нимъ отношенія со стороны демократической интеллигенціи. Административные посты различныхъ ступеней до самаго возстанія большевиковъ находились подъ нѣкоторымъ бойкотомъ интеллигентовъ, изъ коихъ очень немногіе соглашались "пачкаться" дѣятельностью административнаго характера. Большинство же изъ тѣхъ, кто соглашался взять на себя обязанности государственно-административнаго характера, не только не проявлялъ опыта и спеціальныхъ навыковъ, которыхъ въ началѣ и ожидать было невозможно, но выказывалъ кокетливое, доведенное до крайности, отвращеніе къ "бюрократизму" и формализму. Духъ времени требовалъ чистки въ рядахъ подчиненныхъ, среди которыхъ было не мало элементовъ, дѣйствительно, неподходящихъ, развращенныхъ старорежимной атмосферой, но практическія соображенія властно требовали постепенности въ этой чисткѣ, а не немедленной коренной ломки, не дававшей возможности замѣнить надлежащими кадрами образовавшейся пустоты въ служебномъ и чиновничьемъ механизмѣ. Въ частности, неосмотрительно быстро было произведено коллективное раскассированіе всей старой полиціи, чины которой были отправленны на фронтъ, гдѣ многіе, спасая свою шкуру, занялись демагогической агитаціей. Не будь спѣшки и огульности въ проведеніи расформированія полицейскихъ учрежденій, можно было бы произвести надлежащій отборъ среди чиновъ полиціи, оставивъ на службѣ наиболѣе подходящіе элементы и не разстраивая тѣмъ самымъ всего аппарата.