Я вышел, потирая задницу, и лег вниз лицом. Мне повезло, что папа ушел играть в карты. Я остался в темноте, глотая остаток слез и думая, что постель самая лучшая вещь в мире для лечения побоев.
На следующий день я поднялся рано. Надо было выполнить два важных дела: первое - выяснить как бы, между прочим. Если кобра еще там, то я ее заберу и спрячу под рубашкой. Я еще мог ею воспользоваться в другом месте. Однако ее не было. Будет трудно найти другой чулок, из которого получится такая же хорошая кобра, как из того.
Я развернулся и пошел в дом Диндиньи. Надо было поговорить с дядей Эдмундо. Вошел в дом, зная, что для пенсионеров это еще рано. Посему он еще не ушел играть в спортивную лотерею, или как он говорил, - "сделать себе праздник", и купить газеты.
Так и было, он сидел в зале, раскладывая новый пасьянс.
- Благословите, дядечка!
Он не ответил. Притворяясь глухим. В доме все говорили, что ему нравилось так делать, когда он не хотел разговаривать.
Со мною он так не делал. Кроме того (как мне нравится это слово - кроме того), со мной он не был слишком глухим. Я потянул его за рукав рубашки, как всегда мне понравились подтяжки в шахматные черно белые клеточки.
- А! Это ты…
Он сделал вид, что не заметил меня.
- Как называется этот пасьянс, дядя?
- Часы.
- Он красивый.
Я уже знал все карты колоды. Единственно, что мне не нравилось очень, был валет. Не знаю почему, он был похож на слугу короля.
- Ты знаешь дядя, я пришел поговорить об одном деле с тобой.
- Я уже заканчиваю, как закончу поговорим.
Но он тут, же смешал все карты.
- Не вышло?
- Нет.
Собрал карты в кучу и отставил их в сторонку.
- Хорошо, Зезе, если твое дело - это "дело" денег то, он потер пальцами, у меня нет ни сентима.
- Ни одной монетки для шариков?
- Он рассмеялся.
- Одна монетка может и есть, кто знает? Он засунул руку в карман, но я прервал его.
- Я пошутил, дядя, дело не в этом.
- Тогда о чем речь?
Я чувствовал, что он был очарован моей "скороспелостью", а после того как я ему прочитал не учась этому, отношения наши намного улучшились.
- Мне надо узнать одну важную вещь. Способен ли ты петь, если при этом ты не поешь?
- Что-то я не понял хорошо.
- Вот так. И я спел строфу из "Маленького дома".
- Но ты, же поешь, разве не так?
- Вот в этом-то вся суть. Я могу делать все это внутри, при этом не пою снаружи.
Он посмеялся над моим простодушием, но не понял, что собственно мне надо.
- Слушай, дядя, когда я был маленький, то думал что внутри у меня сидит птичка, которая пела. Это она пела.
- Ага! Это чудо, что у тебя есть такая птичка.
- Ты не понял. Пойми, сейчас я почти не доверяю этой птичке. А когда я говорю, то я вижу изнутри?
Он понял и посмеялся над моей растерянностью.
- Сейчас объясню тебе, Зезé. Знаешь, что это такое? Это означает, что ты растешь. Когда ты растешь, то эта штука, которая как ты сказал "говорит и видит", называется мышление. Мышление делает то, что как я тебе говорил, ты очень скоро будешь иметь…
- Возраст разума?
- Очень хорошо, что ты помнишь. И тогда происходит чудо. Мышление растет, растет и берет под свое начало нашу голову и сердце. Оно живет в наших глазах и в каждом моменте нашей жизни.
- Я понял. А птичка?
Птичка, была создана Богом, чтобы помогать детям, открывать суть вещей. Затем, когда ребенку птичка уже больше не нужна, она возвращается к Богу. А Бог устанавливает ее в другого умного ребенка, как ты. Разве это не прекрасно?
Я засмеялся счастливый, потому что у меня было "мышление".
- Да. Теперь я пойду.
- А монетка?
- Сегодня нет. Я буду очень занят.
Я вышел на улицу, думая обо всем этом. Однако я вспомнил одну вещь, которая наводила на меня грусть. У Тотоки была очень красивая птичка, такая ручная, что сидела на его пальце, пока он менял ей корм. Он мог даже оставить клетку открытой, а она не улетала. Однажды Тотока забыл ее и оставил клетку на солнце. Раскаленное солнце убило ее. Я помню, как Тотока держа ее в руке, плакал, плакал над мертвой птичкой, держась за лицо. И говорил:
- Никогда больше, никогда больше не буду держать птичку в неволе.
Я был с ним и сказал:
- Тотока, я тоже не буду держать птичку в неволе. Я пришел домой и прямиком направился увидеться с Мизинцем.
- Ксурурука, я пришел сделать одно дело.
- Что за дело?
- Давай подождем немного? Давай. Я сел и прислонил голову к его стволу.
- А что это мы должны подождать, Зезé?
- Чтобы по небу прошло очень красивое облако.
- А зачем?
- Хочу освободить свою птичку. Если я ее освобожу, то я не буду в ней нуждаться…
Мы стали смотреть на небо.
- Это оно, Мизинец?
Облако плыло очень медленно, было довольно большим, похожее на белый с зазубринами лист.
- Это оно, Мизинец. Я встал, взволнованный, открыл свою рубашку. Почувствовал, как она вышла через мое худое плечо.
- Лети, лети, моя птичка. Очень высоко. Поднимись, пока не долетишь до пальца Бога. Бог отнесет тебя другому мальчику, и будешь ему красиво петь, как ты всегда пела мне. Прощай, моя красивая птичка!
Внутри я почувствовал бесконечную пустоту.
- Смотри, Зезé. Она села на палец облака.
- Я видел это…. Приложив голову к сердцу Мизинеца, я стал смотреть на облако, которое продолжало свой путь.
- Никогда я не вел себя плохо с ней…
Я повернул голову к его ветке.
- Ксурурука.
- Что случилось?
- Будет некрасиво, если я заплачу?
- Плакать никогда не некрасиво, малыш. А почему?
- Не знаю, пока еще не привык. Кажется, что здесь внутри находиться пустая клетка…
Глория позвала меня очень рано.
- Дай посмотрю твои ногти.
Я показал ей руки, и она проверила.
- А теперь уши.
- Ну, Зезé!
Она отвела меня к баку, намочила тряпку с мылом и стерла мою грязь.
- Никогда не видела человека, утверждающего, что он воин Пинагé и всегда грязного. Иди, обуйся, пока я поищу чистую одежду для тебя.
Она пошла в мою комнату и вернулась. Вернулась еще. И сколько раз она возвращалась, все меньше находила нормальную вещь. Все мои штанишки были порваны, в дырках, залатанные или заштопанные.
- Никому и говорить не придется. Только посмотреть в этот ящик и люди тот час поймут, каким ужасным ребенком ты являешься. Одень эти, они чуть лучше.
И, мы направились к "удивительным" открытиям, которые мне предстояло сделать. Пришли к Школе, куда множество людей привели своих детей записывать.
- Не натвори чего-нибудь плохого и ничего не забудь, Зезé.
Мы сели в зале, где было полно детей, и все смотрели один на другого. Подошла наша очередь, и мы направились к столу директрисы.
- Это ваш братик?
- Да, сеньора. Мама не смогла придти, так как работает в городе.
- Не очень ли мал еще мальчик?
- Он худенький для своего возраста, но уже умеет читать.
- Сколько тебе лет, мальчик?
- 26 февраля исполнилось шесть лет, да, сеньора.
- Очень хорошо. Давайте заполним карточку. Прежде, данные родителей.
Глория назвала имя папы. Когда она должна была назвать имя мамы, то сказала только: Эстефания де Васконселос. Я не вытерпел и добавил:
- Эстефания Пинагé де Васконселос.
- Как?
Глория немного покраснела.
- Она, Пинагé. Мама дочь индейцев.
Я почувствовал гордость, потому что, похоже, был единственным в этой школе, кто носил индейское имя.
Затем Глория подписала бумагу и остановилась в нерешительности.
- Еще что-нибудь, девочка…
- Я хотела бы узнать, насчет формы… Вы знаете… Папа без работы, и мы собственно бедные.
Она поняла, и приказала мне повернуться, чтобы снять размер и номер, и закончила осмотром моих заплаток.
Записала номер на бумаге и отправила нас внутрь искать донью Эулалию.
Донья Эулалия тоже подивилась моему размеру, а форма самого малого размера, которая у нее нашлась, делала меня похожим на оперившегося цыпленка.
- Это, единственное, но оно большое. Какой малюсенький мальчик!..
- Возьму ее и ушью.
Я вышел полностью довольный с комплектом формы в подарок. Представляю, лицо Мизинеца, когда увидит меня в новой одежде и учеником!
В конце дня, я ему все рассказывал. Что там было, чего там не было…
Бьют в большой колокол. Но не настолько, как в церкви. Понял, нет? Все входят в большой двор и ищут место, указанное учительницей. После чего она приходит и строит нас в колонну по четыре, и все идем, как будто мы ягнята, в класс. Ученик садится за парту, она имеет крышку, которая открывается и закрывается, там я все храню. Мне нужно выучить кучу гимнов, так как учительница сказала, чтобы стать хорошим бразильцем и "патриотом", каждый должен знать гимн нашей страны. Когда я его выучу, то спою тебе, хорошо, Мизинец?