Майор Арлев был человек лет около шестидесяти, высокого роста; борода, равно как и волосы его, была седа, в петлице застегнутого до подбородка по-военному сюртука находилась орденская ленточка.
Вид у него был гордый, манеры русского аристократа.
– Извините меня, – сказал он капитану, предложившему ему кресло около камина, – извините, что я прибег к обману, чтобы быть принятым вами.
– Сударь… – остановил его капитан.
– Но я проехал восемьсот лье, – продолжал майор, – из Петербурга единственно затем, чтобы поговорить с вами.
Капитан с любопытством взглянул на своего собеседника.
– Мое имя, равно как и моя особа, незнакомо вам, – сказал майор, – а потому позвольте представиться: я граф Арлев, русский артиллерийский офицер, командир Николаевской крепости на Кавказе.
Капитан поклонился.
Майор, смотревший на него со вниманием, продолжал:
– Я коснусь очень отдаленного прошлого; я считаю это необходимым, чтобы объяснить вам причину моего визита.
– Я слушаю, – ответил Гектор Лемблен.
– Не служили ли вы адъютантом при генерале бароне де Рювиньи? – спросил майор.
Капитан смутился, и майор увидел, как при этом имени смертельная бледность покрыла его лицо.
– Да, – ответил Гектор.
– И вы женились на его вдове?
– Она умерла, – произнес глухим голосом капитан.
– Вот относительно покойного генерала я и пришел навести у вас справки, которые для меня чрезвычайно важны.
– Позвольте мне, – перебил капитан, которого воспоминания о бароне де Флар-Рювиньи привели в сильное волнение, – позвольте мне попросить у вас более определенных объяснений.
– В таком случае потрудитесь выслушать меня, – сказал майор.
Гектор выразил согласие.
– Сударь, – продолжал майор, – барон де Рювиньи в 1834 году был атташе французского посольства в Петербурге.
– В то время я еще не был его адъютантом, – сухо заметил Гектор Лемблен.
– Слушайте дальше… – продолжал русский дворянин. – Генерал, как вы знаете, был человек храбрый, отважный, настоящий рыцарь, в глазах которого военная служба была священна. Император Николай, мой милостивый и всемогущий монарх, предпринял в этом году новый поход против Шамиля и его черкесов и пригласил генерала принять в нем участие. Генерал поспешил испросить разрешение на это у своего посла и присоединился к экспедиции, бывшей под начальством генерала князя К., при котором я состоял в качестве начальника главного штаба. Я рассказываю все это к тому, чтобы вы знали, что я близко был знаком с генералом де Рювиньи.
"К чему же он все это клонит?" – подумал Гектор Лемблен, рассматривая русского офицера с необъяснимым беспокойством.
Майор продолжал:
– Во время этой-то кампании с генералом и со мною случилось довольно странное и положительно романтическое приключение.
Однажды ночью я командовал отрядом, которому было предписано отправиться в горы и атаковать на рассвете лагерь черкесов. Генерал пожелал сопровождать меня; он был в форме французского офицера, при одной только сабле, и ехал рядом со мною, покуривая сигару; ночь была темная, безлунная; мы ехали по оврагу, как вдруг в кустарнике мелькнул свет; свистнула пуля и генерал свалился под лошадь, которая упала, смертельно раненная в лоб. Я испугался, что генерал тоже убит; но он встал цел и невредим и улыбался.
"Ничего, – сказал он мне, – хотя разбойники убили самую лучшую лошадь, которая когда-либо была у меня".
Лошадь, действительно, была великолепная: генерал получил ее в подарок от самого императора Николая.
Пока генералу искали другую лошадь, десять солдат по моему приказанию бросились туда, откуда раздался выстрел; обшарили кусты и нашли там одну только молодую женщину, держащую в руке еще дымившийся карабин, из которого она выстрелила в генерала.
При свете факелов, освещавших нам путь, эта женщина показалась нам сверхъестественным существом. Она не была черкешенкой, а, судя по одежде, скорее московской или петербургской горожанкой; наше удивление достигло крайних пределов, когда она, взглянув на меня, сказала по-французски:
"Извините меня, майор; я не враг русских – я стреляла во французского офицера, но промахнулась, и, как видите, я в отчаянии…"
В то время, как она говорила, генерал смотрел на нее, по-видимому, стараясь что-то припомнить, потом вдруг побледнел и вскрикнул. Генерал, должно быть, узнал эту женщину.
"Майор, – сказал он мне, – не расспрашивайте меня, не требуйте объяснений, но позвольте этой женщине идти, куда она пожелает, и не делайте ей зла".
Я видел, как он дрожит, сидя в седле; волнение, охватившее его, было так сильно, что я боялся за его рассудок. Что касается женщины, которую и не подумали обезоружить, то она презрительно взглянула на генерала.
"Вы неправы, великодушничая со мною, – сказала она, – в этом вы убедитесь через несколько дней".
Она поклонилась мне с изумительной грацией и скрылась в чаще кустарника.
Я был поражен и с удивлением смотрел на генерала.
"Майор, – сказал он мне, – не спрашивайте меня никогда, кто эта женщина и как могло случиться, что я встретил ее здесь, за тысячу лье от того места, где я встретил в первый раз".
"Однако…" – пробормотал я.
"Молчите! – воскликнул он с отчаянием. – Я ничего не могу сказать… теперь, по крайней мере… позднее, быть может, в Петербурге…"
И как бы испугавшись, что он сказал слишком много, генерал пришпорил лошадь.
"Едем!" – крикнул он мне.
Я видел, как он повернул голову, и мне показалось, что он в последний раз взглянул в чащу, где исчезло странное видение.
– Действительно, – прервал капитан Гектор Лемблен майора, – ваш рассказ производит странное впечатление, тем более, что генерал никогда не упоминал об этом случае.
Майор продолжал:
– Я счел себя обязанным не касаться никогда этого происшествия.
Солдаты, свидетели этой необычайной встречи, не знали французского языка, на котором говорила с нами молодая женщина, а потому только генерал и я поняли ее слова; она была молода и прекрасна.
Во время похода я не задал ни одного вопроса генералу, не сказал ни одного слова, которое имело бы отношение к этому странному происшествию.
Шесть месяцев спустя мы ехали обратно в Петербург; генерал получил приказание вернуться во Францию и принять командование полком, находившемся в Африке. Он был в то время еще только бригадным генералом.
Итак, накануне отъезда генерал, живший тогда на набережной Невы, пригласил меня к себе на чай, объяснив, что хочет доверить мне какую-то тайну. В восемь часов вечера я приехал к нему. Он был один и ждал меня. Я никогда не видал человека более сумрачного и озабоченного. Он протянул мне руку и от всего сердца пожал мою.
"Слушайте, – сказал он мне, – хотя мы не особенно старинные друзья, но тем не менее я думаю, что могу рассчитывать на ваше расположение…"
"Генерал…" – остановил я его.
Он, казалось, колебался.
"И на вашу преданность", – добавил он.
"О, конечно!" – вскричал я.
"Слушайте, – продолжал он, грустно посмотрев на меня, – я хочу просить вас оказать мне большую услугу перед моим отъездом из России, которую я покидаю, быть может, навсегда".
Что-то подсказывало мне, что он хочет поговорить со мною о странной женщине, которую мы так неожиданно встретили в горах Кавказа, и я не ошибся.
"Майор, – сказал мне барон де Рювиньи, – помните вы женщину, которая стреляла в меня?"
"Да, конечно".
"Итак, эта женщина, которая, по-видимому, сильно ненавидит меня, явится, быть может, через несколько дней к вам и попросит вас дать сведения обо мне".
При этих словах я вздрогнул. Генерал открыл письменный стол и вынул запечатанный конверт и сверток с кредитными билетами.
"Если эта женщина явится одна, – сказал он, – то вы отдадите ей эти деньги и сожжете письмо, которое здесь приложено…"
"Хорошо! А если она придет не одна?"
"Если же с ней будет ребенок, которому теперь должно быть лет двенадцать, белокурая девочка с голубыми глазами, вы все равно отдадите ей пакет с двадцатью тысячами франков, но оставите ребенка у себя. Тогда, мой дорогой майор, вы распечатаете это письмо и, ради нашей дружбы, поступите точь-в-точь согласно инструкциям, которые содержатся в письме".
"Клянусь вам".
Генерал снова сжал мою руку и сказал:
"Прощайте, я уезжаю завтра и предчувствую, что мы больше с вами никогда не увидимся".
Майор остановился и взглянул на Гектора Лемблена. Капитан был бледен, как смерть; он боялся, что смутно угадывает, кто такая молодая девушка, о которой говорил майор.
XXI
Наступило короткое молчание. Наконец Гектор Лемблен сказал, посмотрев на своего собеседника:
– Я до сих пор не вижу, что может быть общего между историей, которую вы рассказали, и вашим посещением.
– Вы это сейчас узнаете. Однажды, три месяца с лишком назад, я был в Петербурге и не помышлял о поездке во Францию, тем более, что вследствие раны, полученной мною в последнем сражении, я должен был выйти в отставку. Прошло уже двенадцать лет с тех пор, как генерал де Рювиньи уехал из России. Вдруг мне докладывают, что какая-то дама и молодая девушка желают меня видеть.