Эммануэль поздоровался со своим противником и с его секундантами, затем отошел немного в сторону и дал время последним определить условия. В течение пути маркиз не проронил ни слова и впал в какое-то уныние. Тысяча мрачных предчувствий охватывали и терзали его, заставляя сильно биться его сердце. Но как только маркиз вышел из кареты и ему пахнул в лицо холодный туман и свежий утренний ветерок, он вернул себе спокойствие и хладнокровие. Пока секунданты мерили шпаги, он посмотрел на своего противника и сказал себе:
"Стыдно было бы быть убитым этим плебеем… Это равносильно смерти где-нибудь под забором".
– Господа, – сказал Арман, – потрудитесь снять сюртуки.
Маркиз снял сюртук и галстук, расстегнул рубашку, и, засучив рукава, взял шпагу из рук секунданта. И в эту минуту ему представилось, что он снова видит благородное улыбающееся лицо своей жены и слышит свежий и звонкий голосок маленькой Берты и ее сестры. Но это было лишь одну секунду. Едва он почувствовал в своей руке шпагу, как кровь прилила к его сердцу и глаза заблистали; и этот человек, который уже семь лет не прикасался к своей шпаге, стал в позицию, сохраняя полное хладнокровие, присущее грозным "Друзьям шпаги".
– Гм! – прошептал молодой студент Гастон де Рубо на ухо Арману. – Мне кажется, что Фредерик будет убит.
– И мне также, – ответил молодой человек; Фредерик Дюлонг посещал фехтовальные залы гораздо усерднее, чем лекции своего факультета. Если маркиз был удивительный дуэлист, то и старый студент обладал большой опытностью в дуэлях на шпагах, часто дрался и, вылезая из кареты, шел к месту поединка уверенный, что убьет своего противника. Но эта уверенность исчезла, как только глаза его встретились с глазами маркиза.
Перед тем как нанести удар, оба противника смотрели друг на друга в течение трех секунд, и эти три секунды показались студенту целой вечностью. Маркиз был человек, которого вызывают на дуэль, заставляют драться, у которого есть жена и дети и который, слывя богачом, находит свою жизнь прекрасной и счастливой.
Старый студент был праздношатающийся, у которого не было ни кола, ни двора, ни семьи, ни отечества, ни привязанности, ни надежд и для которого будущее представлялось таким же беспросветным, как прошедшее, а прошедшее – как настоящее, находивший жизнь однообразной и заботившийся о ней столько же, сколько о табачном дыме.
Конечно, можно было бы предположить, что один из этих двух противников, богатый, счастливый, имевший очаг и дорогих существ, задрожит и не выдержит взора другого, для которого подобная встреча, по-видимому, была находкой.
Но случилось как раз наоборот: отец семейства обратился во льва, его сверкающий взор навел внезапно ужас на студента. Шпаги скрестились, ударились одна о другую и в течение минуты скользили друг по другу, и эта минута положила конец дуэли.
Секунданты увидели, как один из дерущихся направил удар своей шпаги, и услышали крик; у другого шпага выпала, и он, схватившись рукой за сердце и пошатнувшись, упал. Первый был маркиз, второй, обливавшийся потоками крови, – его противник.
Эммануэль, наклонившись над последним, старался приподнять его, в то время как секунданты бежали к нему, и прошептал:
– Сударь… простите меня!..
– Да, – ответил студент разбитым голосом, – я вас прощаю… я виноват… но меня принудили… затем дождь… туман… Мне всегда говорили, что я умру в дождливый день.
Студент, истекавший кровью, потерял сознание. Доктор, которого он привез с собою и который дожидался на некотором расстоянии, подбежал, ощупал зондом рану и объявил, что она не смертельна. Раненый был перенесен в фиакр, а маркиз сел в свою карету. У Царской заставы последний приказал своим секундантам выйти и сказал:
– Наймите карету и поезжайте в отель. Я приду туда через час.
Затем, обратившись к кучеру, он приказал:
– Улица Масон-Сорбонна, 4.
Маркиз Эммануэль Шаламбель де Флар-Монгори приказал своей карете остановиться на улице Школы Медиков и пешком направился в квартиру Блиды. Не справившись у привратника, он вошел, позвонил и даже постучал. Дверь квартиры оставалась запертой. Тогда Шаламбель спустился и вошел в помещение привратника.
– Этой дамы нет дома, – последовал ответ, – но она приезжает каждый день в десять часов утра.
– Хорошо, я зайду еще раз, – сказал маркиз.
Так как было всего девять часов, Эммануэль начал прогуливаться по улице, куря сигару и не теряя из виду дома.
Ровно в 10 часов он увидал вышедшую из кареты женщину. Маркиз подошел: это была Блида.
– Милая моя, – сказал он ей, – я убежден, что ты не ждала моего визита.
– Да, по крайней мере, сегодня.
– Но ты, надеюсь, примешь меня?
– Конечно! Войдите.
Блида взяла ключ и пошла вперед. Эммануэль следовал за нею, вошел в так называемый салон и закрыл дверь. Блида выказала беспокойство.
– Не бойся, – сказал, улыбаясь, маркиз, – я не убью тебя и не имею к тому ни малейшего желания.
Тогда Блида сделалась нахальной.
– Вы явились предложить мне сделку? – спросила она.
– Нет…
– Так зачем же вы явились?
– Я принес вам назначенную вами сумму за письмо полковника.
– Пятьсот тысяч франков?
– Совершенно верно. Блида удивилась.
– Как! – вскричала она. – Вы достали их?
– Разумеется.
– Со вчерашнего вечера?
– Без сомнения.
– Но ведь вы же дрались сегодня утром.
– Как! Вы и это знаете?
– Я провела вечер со студентами, которые рассказали мне это. И вы не ранены?
– Нет, – холодно ответил маркиз, – но я думаю, что убил своего противника.
– Он умер! – проговорила с ужасом Блида.
– Нет еще, но может умереть сегодня вечером.
Маркиз, говоря это, расстегнул сюртук, вынул бумажник и достал из него два чека по двести пятьдесят тысяч франков каждый.
– Отдайте мне письмо, – сказал он.
– О, мой милый, – ответила Блида, – я нахожу, что вы чрезвычайно наивны.
– Наивен? Отчего?
– Оттого, что вы думаете, будто я держу в этой отвратительной меблированной комнате письмо, которое стоит пятьсот тысяч франков.
– Так где же оно?
– Это тайна! Назначьте час: к вам явятся и вручат вам письмо взамен чеков.
– Хорошо! – сказал Эммануэль. – Я назначаю полдень.
Полчаса спустя он вернулся в свой отель на улице Пентьевр.
Маркиза стояла у окна спальной. Она вскрикнула от радости, увидав въезжавшую во двор карету, и поспешила навстречу мужу.
– Ах, друг мой, – сказала она ему. – Я обо всем догадалась и все поняла, когда вы уже уехали… Какое неблагоразумие и как это дурно с вашей стороны!..
Она смеялась и плакала, говоря это, и сжимала маркиза в своих объятиях. В это время подбежали маленькие девочки и обхватили шею отца розовыми маленькими ручонками. Эммануэль понемногу начал успокаиваться; ему показалось, что новая жизнь раскрывается перед ним, и в продолжение часа, сидя за столом между женою и детьми, маркиз Шаламбель де Флар-Монгори считал себя счастливейшим из смертных.
В полдень ему доложили, что кто-то желает его видеть. Эммануэль поднялся в кабинет и принял явившегося к нему посетителя. Это был старик высокого роста, седой, хотя глаза его еще светились, как у юноши. По этому описанию читатель должен узнать графа Арлева.
– Маркиз, – сказал он, – мне поручено вручить вам это письмо взамен пятисот тысяч франков.
И он подал запечатанный конверт маркизу. Тот разорвал его и вынул уже пожелтевшее письмо, взглянул на подпись, узнал ее, и затем пробежал все письмо. Содержание его было, действительно, то самое, о котором говорила Блида; это было то ужасное письмо, которое грозило разрушить супружеское счастье маркиза.
В свою очередь, он протянул старику оба векселя, составляющие сумму в пятьсот тысяч франков. Последний взял их, осмотрел, одобрительно кивнул головой, встал, поклонился и вышел.
Оставшись один, маркиз зажег свечу, поднес к огню письмо и сжег.
"Да, – сказал он себе, – решительно есть люди, которые родились под счастливой звездой. Мое семейное спокойствие, нарушенное на некоторое время, снова обеспечено. Меня могли убить сегодня утром, но я вернулся жив и невредим. Я действительно счастливый человек и бросаю вызов судьбе".
Но едва он подумал, как судьба, по-видимому, пожелала принять брошенный им вызов. Дверь отворилась и вошел старик Жан, неся на подносе визитную карточку. На этой карточке, маркиз, вздрогнув, прочитал имя, которое показалось ему небесным предостережением:
"Барон де Мор-Дье".
– Ах, – прошептал он, задыхаясь. – Это человек, приносящий несчастье! Что еще он хочет предсказать мне?
XXVII
– Сударь, – сказал старик Жан, – господин ждет…
– Ждет? – спросил маркиз, вскакивая со стула, – ждет, говоришь?
– Да, сударь.
– Он… осмелился…
– Этот господин с орденом, прилично одет, отчего я должен был отказать ему? Он в комнате рядом.
– Впусти его, – печально проговорил маркиз.
Жан открыл дверь, и маркиз Шаламбель де Флар-Монгори увидел входившего барона де Мор-Дье. Барон не был одет так плохо, как накануне: платье его было вполне прилично и зеленая с красным ленточка украшала его петлицу. Он вошел непринужденно, как истый джентльмен, и небрежно протянул руку маркизу.
– Здравствуйте, – холодно встретил его Эммануэль, не принимая его руки, – садитесь.
– Как, – спросил барон, – вы не хотите пожать мою руку, маркиз?
– Извините меня, но…
Де Мор-Дье принял надменный вид.
– Вот как! – вскричал он. – Вы издеваетесь надо мною, господин Шаламбель?
– Милостивый государь!