– Когда я устану, лорд Камнор, то в первую очередь сообщу об этом вам. – И невероятная усталость, которую испытывала леди Камнор, была заметна лишь потому, что она сидела выпрямившись, словно проглотила аршин, и отклоняла все предложения пересесть в мягкое кресло и подставить под ноги скамейку, а позже с видом оскорбленного достоинства отвергла предложение пораньше лечь спать. И все то время, что лорд Камнор оставался в Тауэрз, она вела себя в подобной манере. Миссис Киркпатрик оказалась обманута этой видимостью благополучия и уверяла милорда, что никогда еще не видела миледи такой бодрой, оживленной и веселой. Но у графа, несмотря на бестолковую голову, было любящее и нежное сердце, и хотя он не мог привести никаких доказательств, что его супруга нездорова, в глубине души он был уверен в этом. Тем не менее лорд Камнор слишком боялся гнева супруги, чтобы послать за мистером Гибсоном без ее ведома. Последнее, что он сказал, обращаясь к Клэр, были слова:
– Какое это утешение – сознавать, что я оставляю миледи на вас. Вот только не позволяйте ей ввести вас в заблуждение. Своим поведением она не покажет, что больна, до самого последнего момента, когда терпеть далее будет уже невозможно. Посоветуйтесь с Брэдли (личная служанка леди Камнор ненавидела новомодное словечко "камеристка"), и на вашем месте я бы послал за Гибсоном и попросил его заехать. Предлог можете придумать какой угодно. – Но тут ему в голову вновь пришла мысль, которая уже посещала его в Лондоне насчет брака между этими двумя людьми, и он не удержался, чтобы не добавить: – Пригласите его нанести вам визит, он очень славный и обходительный человек. Лорд Холлингфорд уверяет, что другого такого не сыскать в округе. И пока вы будете беседовать, он заодно может осмотреть миледи, а потом сказать вам, больна она или нет. Да, и немедленно отпишите мне о том, что он скажет вам о состоянии ее здоровья.
Но Клэр была такой же трусихой, как и лорд Камнор, в том, чтобы совершить для леди Камнор что-либо такое, о чем ей не было сказано недвусмысленно. Она понимала, что может впасть в немилость, если пошлет за мистером Гибсоном без разрешения, и что после этого ей больше никогда не представится возможность отдохнуть в Тауэрз, монотонность жизни которого, несмотря на всю его роскошь, могла прискучить кому угодно, но только не ей. И тогда она попыталась переложить на Брэдли ту обязанность, которую, в свою очередь, возложил на нее лорд Камнор.
– Миссис Брэдли, – осведомилась она однажды, – вас не пугает здоровье миледи? Лорд Камнор даже полагал, что она выглядит усталой и больной.
– И впрямь, миссис Киркпатрик, я тоже думаю, что миледи сама не своя. Не понимаю, почему я так решила, но если вы спросите меня об этом, то я отвечу, что не знаю.
– Как вы полагаете, вы могли бы съездить в Холлингфорд, повидаться там с мистером Гибсоном и попросить его заехать к нам как-нибудь на днях и осмотреть леди Камнор?
– Думаю, что после такой выходки мне придется распрощаться со своим местом, миссис Киркпатрик. До самого своего смертного часа, если только Провидение сохранит леди Камнор рассудок, она все будет делать по-своему или вообще ничего не делать. Переубедить ее способна лишь леди Гарриет, да и то не всегда.
– Что ж, в таком случае нам остается надеяться, что с нею не случилось ничего серьезного. И я надеюсь, что это действительно так. Во всяком случае, так уверяет она сама, а уж ей-то виднее.
Но уже через день или два после этой беседы леди Камнор поразила миссис Киркпатрик до глубины души, внезапно обратившись к ней с просьбой:
– Клэр, я хотела бы, чтобы вы написали записку мистеру Гибсону и сообщили ему, что я желаю его видеть сегодня после полудня. Я рассчитывала, что он сам заглянет к нам до этого времени. Ему следовало бы сделать это, дабы засвидетельствовать нам свое почтение.
Между тем мистер Гибсон был слишком занят, чтобы тратить время на пустой церемониальный визит, хотя и понимал, что пренебрегает тем, чего от него ожидали. Но в местности, которая находилась под его опекой, разразилась опасная лихорадка, и это занимало все его мысли и время. Он часто благодарил судьбу за то, что Молли пребывает в благословенной тишине и покое поместья Хэмли.
Его домашние неприятности отнюдь не исчезли сами собой, а теперь еще он на время вынужден был оставить их без внимания. Последней каплей стал незапланированный визит лорда Холлингфорда, которого он встретил однажды утром в городке. Им многое нужно было сказать друг другу относительно нового научного открытия, со всеми подробностями которого лорд Холлингфорд был хорошо знаком, в то время как мистер Гибсон оставался в полном неведении, что пробудило в нем жгучий интерес. В конце концов лорд Холлингфорд вдруг заявил без обиняков:
– Гибсон, быть может, вы угостите меня обедом? Я позавтракал в семь часов утра и со всей этой беготней ужасно проголодался.
Мистер Гибсон был чрезвычайно рад оказать теплый прием такому человеку, как лорд Холлингфорд, которого он любил и уважал, а потому безо всяких возражений привел его к себе домой, чтобы угостить ранним обедом. К несчастью, кухарка, продолжая дуться на него за увольнение Бетии, позволила себе непунктуальность и небрежность. Преемница Бетии еще не была найдена, чтобы прислуживать им за столом. И хотя мистер Гибсон прекрасно понимал, что голодный лорд будет рад даже хлебу с сыром, холодной говядине и любому самому простому угощению, он не смог получить их ни к ленчу, ни к семейному обеду, ни вообще к какому-либо часу приема пищи, несмотря на все свои звонки и гнев, который он не осмелился выказать, дабы не смущать лорда Холлингфорда. Наконец обед был подан, но бедный хозяин увидел, что стол накрыт недостаточно аккуратно и чисто – жирные тарелки, мутные бокалы и скатерть, которая если и не выглядела откровенно грязной, то и назвать ее свежей язык бы не повернулся, поскольку она оказалась заляпанной и измятой. Мистера Гибсона это покоробило, ибо он мысленно сравнил этот стол с той изысканностью, с какой в доме его гостя подавали на фарфоре даже ломоть черного хлеба. Он не стал приносить извинения сразу же, но после обеда, уже на прощание, сказал:
– Сами видите, что такой человек, как я… вдовец, да еще и с дочерью, которая не всегда может быть дома, не имеет устоявшегося и надежно налаженного хозяйства, что позволило бы мне с пользой распоряжаться теми редкими минутами, какие я в нем провожу.
Он и словом не обмолвился о невкусной еде, которой угостились оба, хотя мысль об этом не давала ему покоя. О том же самом, очевидно, думал и лорд Холлингфорд, когда ответил:
– Вы совершенно правы. Но ведь такой человек, как вы, не должен забивать себе голову еще и домашними делами. Кто-то должен заниматься этим вместо вас. Сколько лет исполнилось мисс Гибсон?
– Семнадцать. Очень нелегкий возраст для девушки, выросшей без матери.
– Да, очень. У меня самого только мальчишки, но с девушкой вам приходится куда труднее. Прошу прощения, Гибсон, но мы с вами разговариваем как друзья. Вы никогда не думали о том, чтобы жениться вновь? Разумеется, это будет совсем не то, что первый брак, но если вы найдете приятную здравомыслящую женщину лет тридцати или около того, я действительно думаю, что вы поступите очень разумно, поручив ей ведение своего домашнего хозяйства, что позволит вам избежать дискомфорта или же простого беспокойства. Более того, она сможет ненавязчиво присматривать за вашей дочерью, помогая ей в щепетильных женских вопросах, в чем, по моему мнению, нуждаются все девушки в этом возрасте. Это деликатное дело, и вы должны извинить меня за то, что я заговорил с вами столь откровенно.
Мистер Гибсон не раз мысленно возвращался к этой теме, вспоминая совет от лорда Холлингфорда, но это был тот самый случай, когда на ум приходила поговорка: "Не стоит делить шкуру неубитого медведя". Где, скажите на милость, было взять "приятную, здравомыслящую женщину лет тридцати или около того"? Во всяком случае, на эту роль совершенно не годились ни мисс Браунинг, ни мисс Феба, ни мисс Гуденоу. Среди его сельских пациентов были представлены два отчетливо обозначенных класса: фермеры, чьи дети были необразованными и неутонченными; и сквайры, дочери которых вполне могли подумать, что весь мир катится в тартарары, если им предстоит выйти замуж за деревенского хирурга.